Читать онлайн «25 июня. Глупость или агрессия?». Страница 3

Оставляя за рамками данного обзора псевдоисторические сочинения, не создающие ничего, кроме «информационного шума», сосредоточим внимание на содержании «полезного сигнала». Не приходится отрицать значительные достижения в деле развития научной историографии советско-финляндской войны. Наиболее подробно разработаны вопросы, связанные с «зимней войной» 1939—1940 гг. Рассекречивание значительного массива архивных фондов позволило ввести в научный оборот документы, подробно описывающие как военно-политическую подготовку войны, так и ход боевых действий. Особый интерес представляют оценки и выводы, сделанные «по горячим следам» событий «зимней войны» высшим военно-политическим руководством СССР [20, 21]. На рубеже XX и XXI веков были изданы объемные сборники первичных документов [16, 17, 18]. Исключительно ценный материал, позволяющий точнее оценить цели и задачи сталинской политики в отношении Финляндии, содержится в многотомной серии документов внешней политики Советского Союза, издаваемой Министерством иностранных дел РФ [19]. В эти же годы были переведены на русский язык и изданы мемуары видных политических деятелей Финляндии, работы известных финских историков [22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 32].

Радикальное расширение доступной историкам источниковой базы позволило создать ряд крупных монографических исследований [14, 29, 30, 31, 33, 34, 35]. Изучая эти работы, нельзя не отметить определенную парадоксальность мышления некоторых российских историков. Например, признавая тот факт, что финская армия мирного времени по численности личного состава была в 60 раз, по количеству боевых самолетов — в 100 раз и по количеству танков — в 350 раз меньше Красной Армии, они тем не менее заявляют, что «военные приготовления Финляндии вызывали естественное беспокойство у правительства СССР». Другой автор объясняет это «беспокойство» следующим образом. «В Москве к военной угрозе со стороны Финляндии относились весьма серьезно — в военном отношении это государство значительно превосходило Эстонию и Латвию». Что ж, этот список можно было бы и продолжить, добавив к нему Люксембург, Монако и княжество Лихтенштейн…

Начало «зимней войны» описывается такими словами: «30 ноября 1939 г. войска Ленинградского ВО получили приказ отбросить финские войска от Ленинграда». Фраза построена так, как будто «финские войска» перешли границу, вторглись на советскую территорию и вышли к пригородам Ленинграда — после чего их и пришлось «отбрасывать»! Еще один характерный пример — абсолютно законное право руководства суверенной страны не подписывать договор, условия которого, по единодушному мнению правительства и парламента, противоречат государственным интересам Финляндии, современный российский историк комментирует следующим образом: «Демонстративная неуступчивость Финляндии и развернутая в мировой прессе кампания поддержки ее позиции не оставляли Москве иного выбора, кроме войны». Логика потрясающая: своей «неуступчивостью» жертва не оставила насильнику «иного выбора»?

Одним словом, точку в изучении истории «зимней войны» ставить еще рано. Многие вопросы (прежде всего — вопрос о подлинных мотивах, побудивших Сталина сначала начать войну, а затем прекратить ее, не достигнув ни одной из заваленных ранее целей) все еще остаются дискуссионными. И тем не менее огромное — в сравнении с советской историографией — продвижение вперед представляется очевидным и бесспорным.

Гораздо менее изученным остается тот этап советско-финляндской войны, который начался 25 июня 1941 г. и получил в финской историографии название «война-продолжение». Традиция тотального замалчивания имеет в этом случае давнюю историю. Начало было положено 65 лет назад Советским Информбюро, которое не сообщило советским людям ни о начале, ни (что совсем уже странно) о завершении этой войны! 26 июня 1941 г. в сводке Совинформбюро появилась одна-единственная фраза: «На советско-финляндской границе боевых столкновений наземных войск 26 июня не было» [36]. Даже глубокое знание советского пропагандистского «новояза» не позволит сделать из этой фразы вывод о том, что именно в этот день президент Финляндии Pисто Рюти официально заявил, что его страна вступила в войну с СССР. В сентябре 1944 г. Совинформбюро не проронило ни слова о прекращении огня, достигнутом 4–5 сентября, и заключении Соглашения о перемирии 19 сентября.

Возвращаясь в лето 1941 г., мы обнаруживаем ровно ТРИ сводки Совинформбюро, в которых хотя бы появляется слово «финский» в каком-нибудь падеже:

- вечернее сообщение 29 июня: «финско-немецкие войска перешли в наступление по всему фронту от Баренцева моря до Финского залива (применительно к событиям 29 июня это было явным преувеличением. — М.С.), стремясь прорвать наши укрепления по линии госграницы. Неоднократные атаки финско-немецких войск были отбиты нашими войсками»;

- утреннее сообщение от 28 июля: «Наша авиация бомбардировала также финский броненосец береговой обороны. Наблюдались прямые попадания 500 кг бомб и сильные взрывы»;

– вечернее сообщение от 21 сентября: «Финский броненосец береговой обороны „Ильмаринен“, атакованный нашими кораблями в Финском заливе, напоролся амины и затонул».

И это — все. Никаких других сообщений за три месяца (июль, август, сентябрь 1941 г.) войны, в ходе которой Красная Армия потеряла 190 тысяч человек убитыми, ранеными и пленными, не было. Правда, в сводках Совинформбюро изредка появлялись предельно короткие упоминания о боях на «ухтинском, кексгольмском, петрозаводском направлениях», но на этих «направлениях» Красная Армия вела бои или с безымянным «противником» или с «германскими войсками».

По сей день в России не вышло ни одной серьезной монографии (подобной указанным выше крупным исследованиям «зимней войны»), в которой бы история войны 1941 1944 гг. стала предметом комплексного, непредвзятого исследования. Более того, приоритет пропаганды над научным исследованием в последние годы даже усиливается. Вероятно, это связано с общим изменением настроений в российском обществе, в котором «комплекс неполноценности», вызванный прогрессирующим отставанием страны — теперь уже не только от Западной Европы, но и от бурно развивающихся государств Азии и Латинской Америки, — причудливо переплетается с великодержавными, имперскими амбициями. В такой отравленной атмосфере критика сталинской внешней политики начинает восприниматься как «проявление русофобии», а знакомые еще с советских времен нетерпимость и агрессивное невежество дополняются несвойственной ранее даже коммунистической пропаганде словесной разнузданностью.

Приведем один, но достаточно характерный пример. В последние годы на страницах российских СМИ замелькало имя некоего «финского социолога» Йохана Бэкмана. Молодого (1972 г.р.) человека представляют читателям как «признанного специалиста по России, который с 1993 года часто бывает в Санкт-Петербурге, где живет месяцами, занимаясь научной работой». В наиновейшем (вышел в свет в 2006 г. под редакцией В.Н. Барышникова) сборнике, посвященном истории советско-финляндских отношений, можно ознакомиться и с плодами этой «научной работы».

В своей статье Й. Бэкман требует, чтобы в основу изучения истории советско-финляндской войны было положено «признание того, что финны были фашистскими оккупантами, что Финляндия вела в Советской Карелии жестокую расовую воину, что оккупационному правительству чуждо было что-либо человеческое, а чудовищной целью являлось совместно с нацистской Германией стереть русских с лица земли» [35]. Да, подобная риторика была бы вполне уместна во фронтовой дивизионной «многотиражке». На войне, как на войне — военная пропаганда во все времена строится на утверждении, что противнику «чуждо что-либо человеческое». Странно, однако, смотрятся подобные высказывания в научной публикации 2006 года. Примечательно и то, что «месяцами живущий в Санкт-Петербурге финский социолог» основал в Хельсинки «Институт Йохана Бекмана», под эгидой которого, в частности, вышла книга Н.И. Барышникова [39], содержащая пусть и не столь одиозные, но весьма далекие от научной объективности оценки и выводы.

Казалось бы, тесное сотрудничество российских и финских историков из двух соседних городов следует только приветствовать, если бы оно не развивалось по образцу старого анекдота, хорошо известного каждому, кто родился в СССР:

Встретились русский с американцем и начали спорить — у кого в стране свободы больше?

Вот я, говорит американец, могу выйти на лужайку перед Белым домом и орать во все горло: «Президент Америки дурак!» И мне за это ничего не будет.

Нашел, чем удивить, отвечает ему русский, я тоже могу выйти на Красную площадь в Москве и орать: «Президент Америки дурак…»