Читать онлайн «Многосторонняя дипломатия в биполярной системе международных отношений (сборник)». Страница 8

Несмотря на критику ООН и нерешенность вопроса о представительстве Китая в организации, советское руководство посчитало возможным прекратить бойкот Совета Безопасности и возобновить участие в его работе, с тем чтобы, по словам Сталина из его разъяснений Готтвальду, «продолжить разоблачение агрессивной политики американского правительства и помешать ему прикрывать свою агрессию флагом Совета Безопасности»[49]. Москва приурочила это решение к моменту, когда советский представитель должен был, в силу ежемесячной ротации, занять место председателя в этом руководящем органе ООН. 27 июля Малик информировал Трюгве Ли, что он вернется в зал заседаний Совбеза через пять дней[50]. В своем следующем послании на имя генерального секретаря ООН он предлагал включить в повестку дня первого заседания под своим председательством пункты о признании полномочий представителя КНР и мирном урегулировании корейского вопроса[51].

Как только 1 августа советский представитель занял председательское кресло за столом в зале заседаний Совета Безопасности и открыл 480-е заседание, он сделал попытку переключить внимание Совета с вопроса конфликта в Корее на проблему китайского представительства в ООН. Малик подверг критике позицию ООН в Корее и, по выражению одного из исследователей, «использовал весь набор издевок и откровенных провокаций», принимая в расчет то обстоятельство, что это заседание, как и последующие, транслировалось вживую по радио и телевидению на всей территории США[52]. Британский представитель Г. Джебб так описывал советскую тактику в своих мемуарах: «Было ясно, что одним из главных приемов Малика являлось выдвижение повестки дня, с которой никто (из остальных членов СБ – И.Г.) согласиться не мог. Затем в ходе дебатов по вопросу, следует ли принять эту повестку или нет, он произносил часовые речи, разбирая существо каждого нового предлагаемого им пункта. Поскольку все речи переводились последовательно на два языка, это означало, что мы должны были заканчивать заседание, так и не дойдя до самого голосования по повестке. Таким образом, Малику почти удалось превратить Совет Безопасности в посмешище»[53].

Вероятно, намерением Сталина, когда он давал указание прекратить бойкот, и было лишение руководящего органа ООН возможности принимать решения, противоречившие интересам Советского Союза и его союзника КНДР, армия которого вела успешное наступление на юге Корейского полуострова. Резолюции советского Политбюро, принятые в этот период, со всей очевидностью свидетельствуют о стремлении Москвы отвлечь внимание мирового сообщества от ситуации на фронтах Корейской войны, наводнив Совет Безопасности петициями, призывами, обращениями разного рода организаций с требованием мирного урегулирования конфликта. Политбюро, например, поручало министерству иностранных дел СССР «рекомендовать от имени Советского Правительства правительствам Польши, Чехословакии, Китайской Народной Республики, Румынии, Болгарии, Венгрии, Албании, Монгольской Народной Республики направить в адрес Председателя Совета Безопасности и Генерального секретаря ООН телеграммы» в поддержку советской позиции. Эти телеграммы должны быть направлены в разное время, с тем, очевидно, чтобы не создавать впечатление скоординированной акции, и Политбюро определяло порядок направления телеграмм от упомянутых стран. Кроме того, Кремль давал указание Вышинскому и председателю Внешнеполитической комиссии ЦК партии В. Григоряну организовать обращение в ООН от политических, культурных, религиозных и иных общественных организаций разных стран с осуждением американской агрессии в Корее и «варварских бомбардировок» авиацией США мирного корейского населения[54].

Еще одной целью тактики Москвы в ООН после возвращения в Совет Безопасности было стремление внести раскол в ряды западной коалиции и посеять недоверие к ней со стороны нейтральных стран[55]. Сомнения в правильности позиции Вашингтона существовали среди западных союзников США и представителей таких нейтральных государств, как Индия и Швеция, с самого начала корейской кампании. Уже в период обсуждения первой резолюции по Корее 25 июня 1950 г. некоторые представители в ООН высказывали сомнения в отношении американских оценок конфликта и формулировок, предлагаемых американской администрацией. Как сообщал в Вашингтон Ч. Нойес, советник госдепартамента по делам ООН, ссылаясь на свои встречи и беседы с делегатами других стран, среди последних наблюдалось отрицательное отношение к использованию выражения «акт агрессии». «Существовали также значительные колебания по поводу вопроса, какая из сторон несет ответственность за вторжение», – докладывал американский дипломат[56]. Представители Норвегии и Египта, например, утверждали, что не обладают достаточной информацией, чтобы возлагать ответственность на одну из сторон. Более того, в унисон с мнением Москвы, они даже утверждали, что конфликт носит характер столкновения между самими корейцами и потому подпадает под квалификацию гражданской войны.

По мере развития конфликта и продолжающегося отступления войск западной коалиции перед лицом успешных действий северокорейской армии, росла также критика позиции США и по вопросу представительства Китая. Даже ближайшие союзники Вашингтона англичане были обеспокоены бескомпромиссностью администрации США в данном вопросе, что, по их мнению, вело к дальнейшему отчуждению КНР, которое могло закончиться открытым вовлечением этой страны в военные действия в Корее. В конце августа в своем докладе британскому правительству по вопросам политики Великобритании на Дальнем Востоке министр иностранных дел Соединенного Королевства Э. Бевин доказывал, что американская политика в отношении Китая лишена всякого смысла. По его мнению, такая позиция может нанести вред интересам Запада в регионе и привести к ухудшению отношений с местными режимами. Бевин ставил в известность своих коллег по правительству, что он уже информировал американскую сторону о том, что если на Генеральной Ассамблее или в Совете Безопасности ООН будет поставлен вопрос о приеме КНР в члены международной организации вне связи с войной в Корее, Великобритания поддержит положительное его решение[57].

Бевин развивал свои аргументы в письме к британскому постоянному представителю в ООН Г. Джеббу В нем он признавал: «Я считаю, что отношение к Китаю таково, что оно заставляет Китай без надобности ненавидеть иностранцев. Мы тем самым платим большую цену». Касаясь перспектив вступления КНР в войну на Корейском полуострове, он писал: «Я иногда думаю, что если бы неприятие со стороны Америки к Китаю не было столь сильным, можно было бы удержать Китай от этого шага. Если бы мы добились этого и сосредоточились на Корее и России, я думаю, мы бы были в лучшем положении, чтобы решать вопрос о Китае»[58]. Бевин даже допускал возможность разногласий между Лондоном и Вашингтоном по вопросам представительства Китая и Тайваню и высказывал надежду на то, что американцев можно будет убедить занять по ним более объективную позицию.

Однако администрация Трумэна оставалась непримиримой в отношении Китая. И это, вне всякого сомнения, сыграло свою роль в последующем согласии Мао Цзедуна на отправку добровольцев в помощь режиму Ким Ир Сена в Корее. А пока и Москва, и Вашингтон готовились к очередной, пятой сессии Генеральной Ассамблеи ООН, которая должны была открыться в сентябре в Нью-Йорке. Администрация США вынашивала планы разработки мер против тактики Москвы, направленной на срыв деятельности Совета Безопасности и превращение его в бесполезный рупор пропаганды. Для этого Вашингтон собирался выдвинуть для обсуждения на сессии резолюцию, которая расширяла полномочия Генеральной Ассамблеи в области укрепления мира и безопасности.

Текст предлагаемой резолюции содержал два ключевых пункта: наделение Генеральной Ассамблеи правом незамедлительно заняться обсуждением любого вопроса, по поводу которого не удалось достичь решения в Совете Безопасности вследствие применения одним из постоянных членов права вето, и возможность созыва, с этой целью, чрезвычайной сессии Генеральной Ассамблеи в течение двадцати четырех часов по требованию большинства из семи членов Совета Безопасности или большинства членов международной организации. Это американское предложение было логическим завершением усилий Вашингтона, направленных на так называемую либерализацию права вето, то есть ограничение возможности его применения. И госсекретарь США Ачесон надеялся на хорошие шансы одобрения резолюции Вашингтона большинством членов ООН[59].