Читать онлайн «Классы наций. Феминистская критика нациостроительства». Страница 9

Владимир Путин как Джеймс Бонд

Танго, как известно, танцуют вдвоем, и для того, чтобы публичный акт «предложения себя» премьеру оказался возможен, для того, чтобы молодым женщинам (или тем, кто их вдохновил) пришла в голову подобная мысль, в коллективном воображении должен существовать образ лидера-как-мужчины, которому было бы уместно сделать подобный подарок. Такой акт нельзя представить не только в отношении Брежнева или Горбачева, когда это было невозможно в принципе, а не только по причине отсутствия у них «сексапила», – это трудно представить даже в отношении Ельцина, при котором уже было «можно все». Владимир Путин, обладая популярным мужским имиджем (в известной песне девушки мечтают о «таком, как Путин»), отличается в этом смысле от своих как советских, так и российских предшественников.

В 2007 году после посещения Тувы на официальном сайте президента России появились фотографии Владимира Путина на рыбалке с обнаженным торсом[69]. Публикация этих снимков возбудила медиапространство, так как «тело вождя» – пусть даже только его изображение – всегда контролируется властью. Как указывают исследователи визуальной путинианы, до этого за всю историю фотографии главы государств были засняты без рубашек только дважды: в 1937 году Бенито Муссолини в Альпах среди лыжников с обнаженными торсами, а через тридцать лет Мао Цзэдун во время знаменитого заплыва на реке Янцзы, когда демонстрировал физическую форму, необходимую китайскому кормчему[70].

Если, согласно политологу Николаю Злобину, Путин является сегодня самым раскрученным российским брендом[71], то имя этого бренда – российский Джеймс Бонд: «шпион», обладатель черного пояса по дзюдо, супермен со стальными нервами и мускулами. Бонд бесстрашен, его тело «машинизировано», а эмоции контролируются и подчинены разуму. На снимках, которые расходятся по медийному пространству, Путин появляется в кабине самолета, на снегоходе, в спортзале, на борту вертолета, за рулем внедорожника, на горных лыжах. Американские дипломаты, свидетельствует Wikileaks, сравнивают его с голливудским Бэтменом[72].

Существует мнение, что причина популярности и даже канонизации Владимира Путина в том, что он воплощает новый тип российской мужественности[73]. «Новый» мужчина – не пьяно-брутальный герой российской «национальной охоты/рыбалки», не пассажир электрички Москва – Петушки, не советский интеллигент, бегущий свой бесконечный осенний марафон, не ульяновский председатель партхозактива – но волевой, целеустремленный, холодный представитель класса эффективных менеджеров. Однако настоящая причина популярности того образа, которым «играет» с помощью СМИ Путин, в том, что его качества являются представительской частью проекта национального строительства или государственничества, разрабатываемого российской властью. Если под национализмом (как идеологией, так и практикой) понимать возникший в конце XVIII века в Европе проект национального государства с сильной централизованной властью, то связь между ним и нормативной мужественностью кажется очевидной. Сильное национальное государство осуществляет политическое насилие и опирается на мощные военные институты; политическая же категория «национального гражданства» мыслится как право тех, кто носит оружие и защищает patria. Эти «мужские» категории – гражданство, милитаризм, насилие – выстраиваются вокруг «мужских» институтов (армии, властной вертикали, разведки) и «мужских» практик (войн, революций, государственного насилия, большого олигархического бизнеса). В государственническом проекте вырабатывается соответствующий тип мужественности политической элиты, пребывающей на службе отечеству.

К такой нации трудно приложить розановское определение России как женщины, вечно ищущей жениха, главу и мужа. Она хочет видеть себя «такой, как Путин» – сильной страной, с которой считаются в мире. «Россия поднимается с колен» было любимым лозунгом середины нулевых. Сильную страну репрезентирует сильный мужчина. Мужской идеал, воплощаемый Путиным (и его «когортой») и институционализированный в таких структурах, как ФСБ и ГРУ, включает нормативные качества гегемонной маскулинности и коды мужской чести. К ним относятся сила воли, независимость, достоинство, внешняя храбрость и хладнокровие, дисциплина, спортивность как состояние тела и дух соперничества, настойчивость, любовь к риску и приключениям (слалом, дзюдо, гонки на снегоходах, ралли по Сахаре и т. д.), а также сексуальная мощь – мирный аналог героизму на поле боя. Агент 007 «и по этой части» должен быть чемпионом, особенно в условиях происходящей тотальной сексуализации политики, о которой говорит философ Славой Жижек в эссе о Сильвио Берлускони[74]. Показательна реакция российского лидера на скандал, разыгравшийся после обвинения израильского президента Моше Кацава в изнасиловании, о чем писала газета «Коммерсантъ»:

«Владимир Путин после этого, очевидно, решил, что микрофоны выключены (пресса уже покидала зал), и произнес следующее:

– Привет передайте своему президенту! Оказался очень мощный мужик! Десять женщин изнасиловал! Я никогда не ожидал от него! Он нас всех удивил! Мы все ему завидуем!»[75]

Этот эпизод с его прославлением мужской сексуальной мощи иллюстрирует связь мужского статуса с символическим обладанием женщинами. Метафорой «мужественной» нации может быть милитаризованное братство, блестяще описанное Владимиром Сорокиным в «Дне опричника». Акт коллективного (гусеницей) совокупления в бане под началом опричного «бати» – не гомосексуальная оргия, как это часто интерпретируют, но клятва солидарности мужской фаланги: сильная государственная власть и структура мужского господства подпитывают и символизируют друг друга. Герой романа верой и правдой служит отечеству: от имени государственной власти убивает впавшего в немилость вельможу, разоряет его дом, отправляет в приют детей и насилует жену (уже вдову), запечатывая смертную кару символическим актом мужского превосходства. Ничего личного: женщина является инструментом в мужской игре. В антропологии существует термин «обмен женщинами»: в примитивных обществах, когда социальная структура создавалась посредством брака и обмена дарами, женщина, передаваемая отцом будущему мужу, являлась даром, «каналом связи» между кланами, в результате чего – на основе обладания женщинами – вся социальная организация выстраивалась как структура мужского господства[76].

Наиболее яркий из известных мне современных аналогов «обмена женщинами», за счет которого происходит выстраивание гегемонной маскулинности, – конкурс «на лучшие сиськи», идущий вот уже несколько лет в русскоязычном Интернете. Начинание принадлежит успешному московскому дизайнеру и топовому блогеру Артемию Лебедеву (ник – tema), чей дневник в Живом Журнале читают несколько десятков тысяч человек. Правила игры определены следующим образом:

«Начинается декабрь – последний месяц года. Месяц решающей сисечной схватки. Месяц сисечной напряженной борьбы. Месяц сисечных побед. 25 декабря будут опубликованы последние в этом году сиськи… Каждый месяц мы выбираем самые красивые сиськи месяца. До конца декабря будут публиковаться фотографии, каждый месяц проводится всенародное голосование за девушку месяца, а перед Новым годом будет устроено голосование на лучшие сиськи года среди девушек месяца. Призом станет Эппловский Айпад! Тот самый волшебный девайс! Который всех прет! Правила простые: на снимке должны быть сиськи, лицо и жежешный человечек с жежешным ником. Адрес: [email protected] Подруга, не забудь написать краткий текст о себе, о жизни, о мире – фотки с текстом получают больше внимания! О тебе будет говорить весь ЖЖ! И у тебя будет Айпад!»[77]

Девушки присылают фотографии, золотая молодежь Интернета (считающегося демократическим пространством на том основании, что писать туда может каждый) их рассматривает и оценивает, полагая, что играет в эстетическо-эротическую игру. Между тем игра является механизмом получения власти «мужской фалангой», приобретаемой благодаря тому, что человек, вернее, группа людей переходит в статус «разглядываемых». Согласно Сартру и Фуко, «взгляд», рассматривание есть реализация иерархических отношений между разглядываемыми и их надсмотрщиками: взгляд объективирует (опредмечивает) тех, на кого направлен, потому что исходит «от власти». Мужская фаланга, по определению, имеет право на «взгляд», направленный на женское тело. Семиотика одежды (или ее отсутствия) является зримым выражением этой иерархии (кто для кого раздевается), а иерархизация интернет-пространства продолжает социальную организацию с мужским доминированием за его пределами.