Читать онлайн «Терроризм - взгляд изнутри». Страница 23

Английское слово thug, имеющее значение «убийца», «головорез», «бандит», произошло от названия религиозного культа, существовавшего с VII века в Индии, члены которого терроризировали страну до момента ликвидации этого культа в середине XIX века[65]. Таги совершали акты ритуального убийства, принося жертвы индийской богине страха и разрушения Кали. В священные дни года члены секты бросали свои обычные занятия и затаивались в ожидании случайных путников, над которыми совершали ритуальные действия в виде удушения и принесения в жертву богине Кали. По некоторым сведениям, таги погубили около миллиона человек за 1200-летний период существования культа, что составляет около 800 человеческих жертв в год. Таким числом жертв вряд ли может похвастаться любая современная террористическая организация, вооруженная куда более разрушительным оружием[66].

И наконец, английское слово assassin или его русский аналог ассасин, обозначающий «человека, подвергающего другое лицо коварному убийству», или «наемного убийцу», являлось названием радикальной группы, отколовшейся от мусульманской секты Шиа Исмайли, которая между 1090 и 1272 годами н.э. сражалась с крестоносцами-христианами, пытавшимися завоевать территорию современных Сирии и Ирана. Буквальный перевод слова «ассасин» — поглотитель гашиша — отсылка к ритуальному опьянению, совершавшемуся ассасинами, прежде чем отправиться на свое кровавое дело. Насилие являлось для ассасинов священным действом, долгом перед высшими силами, исполнения которого требовали религиозные тексты и священнослужители. Таким образом, насилие, творимое ассасинами, было направлено не только на уничтожение недругов-христиан, но и на приближение новой эры. Важным дополнением в мотивации действий ассасинов было обещание того, что, погибнув при исполнении своего священного долга, убийца немедленно попадет в рай. Сходный мотив самопожертвования и мученического самоубийства можно заметить сегодня во многих исламских и зачастую других религиозных террористических организациях.

До XIX века, как указал Рапопорт в своем основополагающем труде, посвященном явлению, которое он определил как «священный террор», религия являлась лишь оправданием для терроризма. Многие политические изменения нашей эпохи, о которых шла речь в первой главе, включая конец божественного монархического правления в Европе в начале XIX века, привели к рождению новых идей, пересматривающих отношения гражданина и государства, а также понятий национализма и национального самоопределения, вызвавших, в свою очередь, изменения в мотивации и акцентах. Растущая популярность политических школ радикального толка, включая марксизм (а также последовавшие за ним вариации в виде ленинизма и маоизма), анархизм и нигилизм, завершила трансформацию терроризма из религиозного в светский феномен. Процесс «секуляризации» получил новый толчок с появлением антиколониальных/национальных освободительных движений, возникших после Второй мировой войны и бросивших вызов западному господству в Азии, Африке и на Ближнем Востоке. Это оказало мощное воздействие на этнонациональные/сепаратистские и идеологические террористические организации конца 1960-х и начала 1970-х.

Несмотря на то что религия и терроризм долгое время шли рука об руку, позднее в XX веке религиозный терроризм был заменен этнонациональным/сепаратистским и идеологически мотивированным терроризмом. К примеру, ни одна из одиннадцати известных нам международных террористических организаций, действовавших в 1968 году, когда, как было замечено ранее, зародился современный международный терроризм, не может быть отнесена к религиозному терроризму, то есть имеющему цели и мотивацию, отражающие религиозный характер или направленность группы[67]. Этого следовало ожидать лишь в разгар «холодной войны», когда большинство террористических групп (8) являлось левыми революционными организациями с марксистско-ленинской идеологией, а оставшиеся три, включая группы, входящие в состав Организации освобождения Палестины, отразили приход первых постколониальных этнонациональных/сепаратистских организаций. Лишь в 1980 году в результате революционной борьбы в Иране, происходившей годом ранее, появились первые «современные» религиозные террористические группы. Даже в таких условиях, несмотря на значительный рост числа поддающихся учету международных террористических групп с 11 до 64, а также десятикратное увеличение (с 3 до 32) числа этнонациональных/сепаратистских организаций (по причинам, описанным в главе 3), всего 2 из 64 групп, действовавших в 1980 году, могут быть отнесены к преимущественно религиозным по характеру и мотивировке. Это поддерживаемые Ираном шиитские организации Альдава и Комитет по защите Исламской революции.

Однако, притом что возрождение современного религиозного терроризма изначально ассоциировалось с исламской революцией в Иране, спустя десятилетие с момента тех событий ни одна из мировых религий не могла отрицать, что ей свойственна та же смесь веры, фанатизма и насилия. Двенадцать лет спустя, в 1992 году, число религиозных террористических групп весьма показательно выросло с 2 до 11, и более того, включало теперь еще и крупнейшие неисламские религии мира наряду с небольшими сектами и культами.

В то время как увеличивалось число религиозных террористических групп, количество этнонациональных/сепаратистских террористических групп существенно снизилось. Одним из возможных объяснений подобной тенденции является тот факт, что многие этнонациональные/сепаратистские группы конца эпохи «холодной войны» неожиданно для себя оказались вовлеченными в ожесточенные конфликты и гражданские войны, происходившие на родине этих организаций (Боснии, Чечне, Нагорном Карабахе и других частях Восточной Европы и бывшего СССР). Поэтому времени и сил на участие в международном терроризме у них оставалось крайне мало. Другим правдоподобным объяснением может служить тот факт, что в то время, когда жесткая биполярная структура политики «холодной войны», сдавливающая более полувека ООН, начала рушиться и начали возникать новые независимые государства, немедленно включаемые в состав международного сообщества, почти не оставалось причин прибегать к международному терроризму ради обретения национальной независимости. Также в условиях, когда исчезли препятствия на пути стран, желающих вступить в ООН, многие группы, возможно, сочли использование методов международного терроризма не помехой (опорочивающей их борьбу и лишающей их права на вступление в сообщество наций), но мерой, приводящей к прямо противоположным результатам. Наконец, будет интересно отметить следующий момент: несмотря на окончание «холодной войны» и развал СССР, а также распад Варшавского договора, группы, поддерживающие учение марксизма, ленинизма и маоизма (либо некоторые ответвления этих идеологических направлений), не изменили своих взглядов, продолжая верить в миф о мировом террористическом заговоре, проводимом или контролируемом Москвой и ее коммунистическими ставленниками, созданный во время «холодной войны».

Значительным является тот факт, что в 1990-х рост числа религиозных террористических групп в соотношении со всеми действующими международными террористическими организациями не только продолжился, но и значительно ускорился. К примеру, в 1994 году треть (16) из 49 известных международных террористических групп, действовавших в тот год, может быть отнесена к религиозным по своему характеру и/или мотивам; а в 1995 году, по которому имеется наиболее полная статистика, их число снова выросло, составив около половины (26, или 46%) или 56 известных действующих международных террористических групп.

Не удивительно, что религия стала куда более распространенным мотивом для террористической деятельности в эпоху, последовавшую за окончанием «холодной войны», чем старые идеологические направления, чью несостоятельность продемонстрировал развал СССР и крушение коммунистической идеологии, в то время как щедрые обещания либерально-демократических капиталистических государств, торжествующих по поводу того, что Фрэнсис Фукуяма[68] в своем знаменитом изречении назвал «концом истории», никак не выполняются во многих странах по всему миру. «Чувство общественной незащищенности», вызванное этими изменениями, которое нанесло ущерб как экономически неблагополучным регионам (сектор Газа и бывший СССР), так и наиболее процветающим странам (Япония и США), усугублялось различными социальными факторами, включая увеличившийся рост населения, стремительную урбанизацию и развал местных сфер соцобеспечения (медицины, жилищно-коммунальной сферы, программ социальной помощи и образования), предоставляемых государством.