Читать онлайн «Тайна асассинов». Страница 13

Все интервью сходятся в отвержении войны, в презрении к жестокости и жажде мести, которые мы встречаем в окружающем мире: «Фалангисты так говорят: отомстил через 80 лет — рано отомстил. Такая у них культура, такое воспитание…» И это после 35 лет непрерывного напряжения, заполненного угрозами (и попытками, время от времени) вырезать все население Израиля или «сбросить его в море…».

Кое-что, как видно, прибавилось к Ветхому завету за эти тысячелетия…

Тот, кто утверждал, что в споре рождается истина, явно преувеличивал. В лучшем случае в споре рождается понимание несовместимости позиций сторон, исходящих из разных посылок.

В своей полемике с сегодняшней экуменической позицией либерального российского культуролога Григория Померанца еврейский ортодокс Эдуард Бормашенко сформулировал («22», № 103) фундаментальное (не путать с фундаменталистским!) требование к любому содержательному диалогу, которое выглядит особенно очевидным для математиков: «Когда два математика произносят два одинаковых утверждения, они имеют в виду одно и то же». Это следовало бы назвать нулевой аксиомой математики, ибо только после принятия такого предположения (а это именно предположение!) приобретают смысл все остальные определения и аксиомы (вроде того, что «прямая линия — кратчайшее расстояние между точками» и т. п.).

Если уж проблема неадекватного понимания дает о себе знать в математике, она тем более присутствует во всех остальных человеческих коммуникациях. Особенно, если иметь в виду коммуникации между представителями разных цивилизаций.

Языки цивилизаций могут вести людей к согласию, только если обеспечено предварительное согласие в нулевой аксиоме. Даже два человека, говорящие одно и то же на одном (общем) языке, должны быть предварительно уверены, что они в самом деле стремятся к согласию. Ибо, если цель одного из них — уничтожить другого, этому другому лучше прекратить разговор и подумать о спасении.

Для разных народов, тем более для разных культур, стратегическая оценка возможных намерений оппонента просто входит в обязанность правительств. Никакого общего языка, тем более общего принципа, между Западом с его либеральными ценностями и его радикальными противниками в сегодняшнем мире никогда не было. На какой же основе вести переговоры? Что выбрать за нулевую аксиому?

Западная политическая мысль сегодня бессильно цепляется за «права человека» в надежде обрести в них такую общечеловеческую идею, на которой можно было бы построить основу международной солидарности. Я думаю, эта попытка бесперспективна.

«Права человека» — идея модернистская, секулярная, чисто западная, и уже потому совершенно не подходит для большинства человечества. Она, вдобавок, несет в себе внутренние противоречия, которые проясняются по мере того, как ее перенимают неофиты, принадлежащие к иному культурному кругу.

Одно из фундаментальных «прав человека», к примеру, состоит в «праве получать и распространять информацию», т. е. в свободе коммуникаций. Однако эта свобода сама имеет тенденцию превратиться в нарушение прав, потому что в понятие свободы не входит обязательство распространять только «правдивую» информацию или информацию, «не нарушающую нравственность». Ни строгого определения «правдивой информации», ни общепринятого представления о нравственности не существует. Описание дарвиновской теории эволюции или библейской истории евреев в умах десятков миллионов людей подпадает под определение ложной информации. Игривые карикатуры Эффеля (не говоря уж о датских карикатурах на Мохаммеда) оскорбляют нравственность многих искренне верующих. А информация, распространяемая мусульманскими СМИ, превосходит все допустимые в Западном мире стандарты недостоверности, вовсе не нуждаясь в правдоподобии. Возможно, что и восприятие материальной действительности в разных культурных кругах тоже в чем-то различно. Кто знает, «что есть истина»?..

Вплоть до XX в. Западная цивилизация не нуждалась ни в каком одобрении со стороны остальных и приводила другие народы к согласию силой. Во многих исторических случаях (например, побежденные Германия и Япония) это привело к отличным результатам. Такое «согласие», однако, включало и усвоение множества западных либеральных идей (в том числе и идеи «прав человека»), которые неизбежно вступали в противоречие с насильственным способом их внедрения.

Российские выходцы, хорошо понимают эту проблему на примере насильственного внедрения европейских порядков Петром 1-ым. С тех пор прошло 300 лет, но и сейчас не перевелись еще там убежденные сторонники допетровского уклада. Основатель современной «Евразийской партии» и горячий поклонник теорий Льва Гумилева, Александр Дугин, определил свое видение чаемого будущего «евразийской» цивилизации в России, как «Цивилизации пространства», в отличие от беспокойной «Атлантической цивилизации времени».[2]

Не только согласие, но даже и обсуждение подобных вопросов, не может быть обеспечено без принятия какого-нибудь общего принципа, который смог бы послужить начальной аксиомой для обществ, ориентирующихся на столь различные ценности.

Есть, однако, в Библии призыв, который внятен почти всем вариантам послебиблейских конфессий и, в первом приближении, мог бы рассматриваться как нулевая аксиома для всех:

«Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло… Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие…

Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое…».

Мир Библии асимметричен. Жизнь лучше смерти. Свет лучше тьмы. Материя лучше пустоты…

Природа не знает этих противопоставлений. Наше сознание (и познание) невольно детерминировано нашими глубинными интересами. Сама эта концептуальная двойственность отражает нашу страстную заинтересованность в одной из сторон. Мы знаем только жизнь.

А смерть для нас остается предметом пугающих спекуляций. Даже не минусом, а сплошным вопросительным знаком…».

Предпочтение жизни для всех жизнелюбивых народов еще недавно казалось чуть ли не само собой разумеющимся. Если люди хотят жить, можно попытаться найти такую общую формулу, которая позволила бы им примирение перед лицом неминуемой смерти. Даже и «джихад» — неудержимая тяга к преодолению — категорический императив, культивируемый Исламом, предусматривал такой компромисс для крайних случаев — «сульх» — перемирие.

Однако библейская жизнеутверждающая асимметрия, превращаясь в господствующее мировоззрение, порождает и свою внутренную оппозицию. Сосуществование в видимом мире контрастов и различий, света и тени, богатства и нищеты соблазняет изощренный человеческий разум к мысли о возможной вражде между ними. Иногда даже в форме непримиримой космической борьбы между Добром и Злом.

Влияние такой мысли, впервые укрепившейся в древнем Иране благодаря зороастризму, проникло во все варианты монотеистической религии еще в античные времена (ессеи в иудаизме, множество сект гностиков, манихеев, катаров в христианстве и исмаилитов в исламе) и иногда направляло мысли людей и судьбы народов в течение веков.

Во всех послебиблейских религиях сложились с тех пор, так называемые, «гностические» ереси и толки, склонявшие своих последователей переменить направление асимметрии на противоположное и представлять торжество жизни на земле как победу зла, небытие как более высокое состояние и материю как грязь, засоряющую сияющую пустоту.

Это неизменно приводило к мрачным, мироотрицающим идеям и даже к культу смерти и несуществования. Для членов такой секты предпочтительность жизни не очевидна, и упомянутый выше общий принцип не может вести к взаимопониманию.

Христианство систематически боролось с этими ересями, порою словом, а чаще, огнем и мечом. Против альбигойцев (катаров), населявших Прованс и Лангедок, римский папа даже организовал целый Крестовый поход. Когда благочестивые рыцари обратились к духовному авторитету с вопросом, как отличить еретика от честного католика, он ответил исчерпывающе: «Убивайте всех. На том свете Господь распознает своих.» Война продолжалась 30 лет. Целые области Франции были опустошены… С тех пор история Франции пережила такие бури, что этот эпизод затерялся во мгле веков. Поэтому в христианской культуре почти не осталось наследников гностических учений.

Иначе обстоит дело в Исламе. Возникновение и распространение Ислама совпало с возникновением и расширением мусульманского государства, и вопрос о вере всегда переплетался у них с вопросом о власти. Три из первых четырех («праведных») халифов были убиты на почве якобы религиозных разногласий. Убийство халифа Али (из рода пророка Мохаммеда) узурпатором Муавией (из рода Омейя) послужило причиной первого, фундаментального раскола Ислама на две ветви — шиитов (сторонников Али) и суннитов — всех остальных.