Читать онлайн «Большой план апокалипсиса. Земля на пороге Конца Света». Страница 43

В результате чего Фридрих очень скоро имел то, чего всегда больше всего боялись немецкие политики: войну на два фронта, в данном случае против Франции, Австрии и России, не считая разной мелюзги. Сам Фридрих, со свойственным всем солдатам прямодушием, охарактеризовал конфликт как войну «трех баб», имея в виду австрийскую императрицу Марию-Терезию, российскую самодержицу Елизавету и мадам Помпадур, всесильную любовницу французского короля. Кроме самых крупных и зубастых европейских хищников, участие в потасовке приняла целая свора малых. Шакалов, так сказать.

Пока пруссаки и австрияки, шведы, саксонцы и русские убивали друг друга, положив в грунт около полутора миллионов солдат и мирных жителей (из них более четырехсот тысяч были австрийцами, чуть меньше трехсот — пруссаками, сто семьдесят — французами и сто пятьдесят — русскими), англичане тоже не теряли времени даром. Они занимались колониями, чем же еще. Вот что пишет по этому поводу в обширном труде «История войны на море в ее важнейших проявлениях с точки зрения морской тактики» отставной немецкий капитан Альфред Штенцель: «Большинство немцев видит в Семилетней войне гигантскую борьбу великого Фридриха за великодержавное положение Пруссии и за спасение ее из рук многочисленных ее врагов. В наших школах и в исторических книгах постоянно подчеркивается, что крупные субсидии Англии дали возможность Фридриху Великому так долго выдерживать борьбу и что к концу войны могущество Англии значительно возросло. Однако ни одна немецкая историческая книга не говорит с достаточной подробностью о том, что умный Альбион, благодаря своим обильным запасам, беспрепятственно доставляемым морской торговлей, побудил Пруссию воевать с его собственным главным соперником, в то время как он сам на всем пространстве земного шара уничтожал своих противников и упрочивал свою безграничную мощь. Что Англия благодаря морской войне сделалась мировой торговой державой и питалась этой войной в то время, как сухопутная война разоряла и ее прусского союзника и их общих врагов; что конечный успех Пруссии только сохранил за ней ее положение, но не увеличил ни ее силы, ни влияния, между тем как сфера влияния Англии разрослась до необычайных размеров».[267] И, поверьте, друзья, у нас с вами нет ни малейших оснований не доверять словам немецкого капитана и писателя. Все так и было на самом деле, это был самый настоящий дипломатический высший пилотаж, а одновременно и «морской блицкриг».

Результаты войны оказались, мягко говоря, неутешительными для французов. Их потери на море оказались весьма значительными, на дне очутилось больше ста кораблей, из них около сорока были линейными, плюс к тому с полсотни фрегатов. Приличными были и утраты французских союзников — испанцев, что, естественно, не могло не сказаться на морских возможностях обеих стран. Грубо говоря, они практически перестали быть морскими. «Морская война мало-помалу затихла, когда у противников Англии почти не оставалось кораблей и очень мало средств, остатки вооруженных сил были заблокированы английскими эскадрами», — так охарактеризовал положение дел в финале войны упомянутый мной Альфред Штенцель. Соответственными получились и условия мирного договора. Франция потеряла больше всех, распрощавшись с Канадой и Новой Шотландией, с Огайо и владениями в бассейне Миссисипи в Америке, а также утратила значительные территории в Индии. Компанию неудачнице Франции составила ее союзница Испания, у нее тоже много чего забрали. И, конечно, обе страны вышли из войны с надломленной экономикой. «Богатые французские источники всяких запасов почти истощились за годы войны; расстройство, даже почти полное уничтожение морской торговли Франции, значительно понизило ее благосостояние. Постепенно стал обнаруживаться недостаток денежных средств. Для арсеналов и кораблей почти ничего не делалось, так что все морское дело находилось в самом печальном положении. Франция больше не могла вести большой войны на море, — отмечает А. Штенцель. — Испания была повержена к ногам своего противника; испанская торговля уже через несколько месяцев была окончательно подорвана».

Согласно закону сохранения вещества и энергии, отломившиеся от Франции с Испанией куски не стали бесхозными, отнюдь. Они перешли к Великобритании. Она приобрела крупные владения и в Северной Америке, и в Западной Африке, и в Индии, восстановив, к тому же, свою гегемонию над Средиземным морем. А. Штенцель называет результаты, достигнутые Англией по ходу Семилетней войны, громадными: «В Америке и Ост-Индии были созданы два громадных колониальных владения с самыми блестящими перспективами будущего развития; во всех морях были приобретены острова как базы для флота и опорные пункты для мореплавания и торговли. Вместе с тем две самые могущественные морские державы того времени были везде оттеснены на второй план, на материке, в колониях и, еще более того — на море; самый источник их благосостояния был подорван. Мировое мореплавание и мировая торговля сделались почти монополией Англии».

Утвердив свое господство на морях и океанах, а заодно обескровив континентальную Европу, Британия могла и дальше не утруждать себя содержанием многочисленной сухопутной армии, которое всегда обременительно. Она и не утруждала, целиком полагаясь на непобедимый флот, достигший небывалого могущества при энергичном реформаторе Георге Ансоне, назначенном первым лордом адмиралтейства в 1751 г. Он основательно нарастил английские флотские мышцы. Если в 1715 г. численность личного состава британских ВМС достигала десяти тысяч матросов и морских пехотинцев, то к концу Семилетней войны эта цифра перевалила за семьдесят тысяч человек. Аналогичная ситуация прослеживается по части боевых судов, с того же 1715 г. их число выросло вдвое, достигнув четырех сотен, из которых сто пятьдесят имели от 50 и более пушек. Ни у кого в мире не было ничего подобного. То же можно сказать и о прославленной английской дипломатии, построенной на самых продвинутых венецианских принципах сталкивания своих будущих жертв лбами или подрыва мощи конкурентов изнутри, при помощи либеральной экономики и идей. Вне сомнений, специалисты и из Форин офис,[268] и из Интеллидженс сервис[269] не имели себе равных. Впрочем, это обстоятельство не уберегло Британию от ощутимых неприятностей на закате XVIII в., я имею в виду американскую Войну за независимость (1775–1783). Если, конечно, ее, войну эту, можно назвать неприятностью, в конце-то концов правящая олигархическая верхушка Великобритании победила, поставив американский народ в зависимое от себя положение (о чем много ниже и гораздо подробнее). Так что «независимость североамериканских колоний» с равным правом можно назвать как результатом откровенного просчета британских дипломатов того времени, так и реализацией некоего плана «лет эдак в тысячу», по выражению Воланда из романа Михаила Булгакова. Плана, в котором даже самим всесильным английским олигархам отводилась роль паяцев в руках опытного кукловода. Впрочем, не будем забегать вперед. Давайте лишь коснемся этого события вскользь, договорившись вернуться к нему позднее, в главе, специально посвященной США, а сейчас лишь наметим главные вехи.

Что войны обходятся дорого, известно практически всем. Следовательно, одни на них — зарабатывают, а другие — их оплачивают. Согласитесь, истина — прописная и не вызывает сомнений. Тот же уже широко цитировавшийся мной германский капитан А. Штенцель отмечает, что по ходу Семилетней войны «необычайно возросла сумма английского государственного долга, которая дошла до 100 миллионов фунтов стерлингов».[270] Сумма, и по нынешним временам аховая, в ту пору была фантастической без преувеличений, но я бы не стал беспокоиться за состояния всесильных английских олигархов той поры. Еще товарищ Саахов из знаменитого советского блокбастера советовал товарищу Джебраилу «не путать свою шерсть с государственной». С олигархами же в точности наоборот. К примеру, впечатляющий государственный долг США ничуть не обременяет современных американских толстосумов, он им только на руку, они умеют заставлять платить по наделанным ими счетам кого-то другого. Это умение у них от британцев. Незадолго до американской революции правительство его величества короля слабоумного Георга III[271] решило подлатать дыры в бюджете за счет североамериканских колоний. В 1765 г. оно провело через парламент Акт о гербовом сборе, которому подлежали практически все гражданские операции на территориях империи, причем в отношении северо-американских колоний акт носил откровенно дискриминационный характер, здесь платить приходилось на порядок больше, чем в метрополии. Одновременно с колоний предполагалось взимать налоги. Широко известно, какую бурю возмущения это породило в Америке, где в ответ заговорили, что неплохо бы в качестве компенсации получить представительство в британском парламенте. Известный американский юрист из Массачусетса Джеймс Отис и будущий губернатор Род-Айленда Гопкинс практически одновременно заявили: «Налоги без представительства есть тирания». В самом скором времени в Америке заполыхали офисы британских чиновников. Метрополия же только подлила масла в огонь, обложив колонии таможенными пошлинами, в том числе и на экспортировавшийся из далекого Китая чай, после чего и произошло легендарное Бостонское чаепитие 1773 г., когда за борт стоявших в порту транспортов полетели ящики с чаем, принадлежавшим воротилам Ост-Индской компании.