Читать онлайн «Большой план апокалипсиса. Земля на пороге Конца Света». Страница 39

Таковы, друзья, если вкратце, основные вехи английского пути «через тернии к звездам», на протяжении XVII столетия, от ничем не примечательного королевства на северо-западе Европы к повелевающей морями империи с метрополией, надежно защищенной непобедимым ВМФ и потому не нуждающейся в многочисленной сухопутной армии. В государство, при видимых признаках республиканского строя управляющееся олигархами из нескольких сотен аристократических семей, где места в парламенте передаются вместе с титулами по наследству. В империю, сделавшую ставку на мощный военный и торговый флот, на виртуозную дипломатию, научившуюся сталкивать конкурентов лбами, и несравненные спецслужбы, которые по сей день называют едва ли не самыми искусными в мире. Линдон Ларуш сравнивал устройство Британского государства со «старой имперской Венецией». Как видите, сравнение вышло метким. На этом, пожалуй, мне следовало бы остановиться и, перевернув страницу, перейти к новой главе, повествующей о Французской революции, если бы не одно но… Если бы не недавнее решение ОБСЕ, отождествившее сталинизм с нацизмом и уже аукнувшееся на Украине жестокими спорами, вандализмом в отношении памятников Советской эпохи, причем, мне думается, это только первые всходы.

Я весьма далек от того, чтобы восхищаться кровавым величием диктатур, среди которых у сталинской почетное место, но и перекладывание с больной головы на здоровую мне, честно говоря, претит. Кем бы там ни был Сталин, ставить знак равенства между ним и Адольфом Гитлером — некорректно, по меньшей мере, сталинизм и нацизм — явления принципиально разные, при некоторой внешней схожести. У германского нацизма — британские корни, это весьма убедительно доказывается в монографии Мануэля Саркисянца.[230] И уж коли речь зашла об этих корнях, как обойти стороной замаячивший выше вопрос: отчего это лорд-протектор Оливер Кромвель заговорил в парламенте о Новом Израиле, а умница Мильтон дал колониализму «зеленый свет», объявив ветхозаветного бога Яхве англичанином и самым успешным империалистом? Нет, правда, не объелись же они оба белены? Отчего это именно английские острова стали той плодородной почвой, где пробились на свет и ростки давно позабытых расистских представлений, и новая поросль в виде расовых доктрин, отточенных и доведенных до абсурда усилиями Альфреда Розенберга[231] и Адольфа Гитлера?

Чтобы ответить на эти вопросы, нам доведется, ненадолго оставив Мильтона, вернуться на полтора столетия назад, во времена, когда Мартин Лютер еще лишь вынашивал свои знаменитые Виттенбергские тезисы, а католическая Реформация лишь брезжила на горизонте. Предлагаю сделать это в следующей главе.

Католическая Реформация началась под до боли знакомыми нам, гражданам оставшейся лишь на старых картах рейгановской «империи зла», лозунгами борьбы за «христианство с человеческим лицом». А закончилась впечатляющими человеческими жертвами и рождением идеологии, ловко оправдывавшей захватнические устремления самой продвинутой на то время державы планеты — протестантской Англии. Как ни странно, идеологией этой стала островная модификация кальвинизма, утвержденная так называемым Вестминстерским исповеданием веры в 1648 г. С одной стороны, оно исключило из обихода набившие оскомину золотые украшения и прочую показуху, которой грешило католичество. С другой ввело в обращение принцип предопределенности, ставший одной из центральных пуританских доктрин. Суть этого принципа состоит в том, что Бог сотворил мир именно таким, каков он есть, со всеми язвами, хотел бы исправить — исправил бы, Вседержитель, как-никак. С лету это соображение непросто оценить по достоинству, однако надо признать: от него оказалось всего два шага и до социал-дарвинизма с его представлением о мире как непрекращающейся битве народов, и до деления Homo sapiens на Übermensch и Untermensch, до стрельбы из пушек главных калибров индийскими мятежниками — сипаями и воплей Heil по чьему-то персональному адресу.

«Самое большое несчастье немецкой нации — это, несомненно, ростовщичество, — писал в 1520 г. Мартин Лютер. — Если бы его не существовало, то многие наверняка не смогли бы продать свои шелка, бархат, украшения из золота, специи и предметы роскоши всякого рода. Оно возникло в Германии не более ста лет тому назад и уже ввергло почти всех князей, духовенство, горожан, дворян и их наследников в бедность, несчастья и погибель. Если оно просуществует еще сто лет, то вряд ли в Германии останется хоть один пфенниг, а мы, скорее всего, вынуждены будем пожирать друг друга. Ростовщичество выдумал дьявол, а папа, утвердив его, подверг бедствиям весь мир».[233] Лютер, безусловно, как в воду глядел. Очень скоро любимая им Германия стала ареной опустошительных войн, случаи настоящего людоедства на почве голода тоже имели место, как и неисчислимые бедствия, о которых писал будущий великий реформатор католичества. А вот ростовщичество, как и вообще поклонение мамоне, против которого так ратовал Лютер, а до него Иисус, не только не исчезло, а, напротив, расцвело буйным цветом, обусловив множество иных процессов, в том числе, как ни крути, и научно-технический прогресс. Особенно это проявилось в Английском королевстве, которое, благодаря выгодному географическому положению, отделалось в эпоху Реформации сравнительно небольшими человеческими потерями и, избавившись от опеки римских пап, сначала потеснило, а затем и сокрушило испанское морское могущество. Первым, благодаря описанным выше международным англо-голландским и англо-итальянским бизнес-схемам, встало на капиталистические рельсы, превратив «огораживанием»[234] своих бывших крестьян в наемных работников быстро растущих мануфактур и моряков растущего еще большими темпами флота. И принялось активно наверстывать упущенное, отвоевывая позиции у слабеющих конкурентов, испанцев с португальцами, и в мировой торговле, и по части дележа старых колоний и захвата новых. Вполне естественно, и английскому обществу, а в особенности его стремительно богатеющей олигархической верхушке, понадобилась соответствующая идеологическая программа, основополагающая доктрина для консолидации, не знаю, как еще сказать. С католичеством к тому времени произошел разрыв, да и Новый Завет, насыщенный филантропическими и альтруистскими призывами Христа, не годился для оправдания колониальной политики.

Помните, я рассказывал выше, как средневековым венецианским торгашам бросали в упрек работорговлю христианами (главным образом славянами), а они уклончиво отвечали, что, мол, являются христианами лишь во вторую очередь, а в первую остаются венецианцами. На подобные вопросы приходилось отвечать и британцам уже в эпоху Елизаветы I, а времена стали совсем не те, что прежде. Попробуйте перевозить в трюмах десятки тысяч африканских невольников, сбывая их на плантации в Новый Свет, как какой-нибудь рогатый скот, и при этом оставаться белыми и пушистыми. Как ни парадоксально это звучит, проблема оказалась решена при помощи постулатов кальвинизма, учения, созданного французским богословом Жаном Кальвином (1509–1564)[235] на волне Реформации и проникшего в Англию под именем пуританства,[236] ставшего идеологическим знаменем Английской революции (1640–1649). Отчего произошло именно так? Минуточку, сейчас разберемся.

Если Мартин Лютер начинал протестантскую Реформацию в XVI столетии, призывая «убрать из церкви все, противоречащее Библии», то его последователь Кальвин пошел гораздо дальше, выбросив оттуда все, чего Библия не требовала. Отменил сложные, создававшиеся веками католические обряды, а заодно и бесчисленные решения всевозможных синодов и соборов, созывавшихся с апостольских времен, мало ли что на них могли нагородить простые смертные? Разогнал монахов (под предлогом того, что раз уж Бог сотворил мужчин и женщин, то уж, наверное, не для одного стоического воздержания) и запретил иконы (ни свечей, ни икон в кальвинистских церквях нет), поставив под сомнение саму идею Спасения при помощи духовенства. В принципе, это вполне логично, от завораживающей в своей простоте схемы «согрешил, исповедался, получил отпущение грехов и пошел себе дальше грешить» до заманчивой продажи католических индульгенций — рукой подать, одно — прямое продолжение другого. Логика же и рационализм — отличительные черты кальвинизма: хочешь спасаться — спасайся делами. Хочешь понять — читай первоисточники, то есть Библию, не оглядываясь на авторитеты, включая самого римского папу. Бог Отец сотворил мир таким, каков он есть, последнее, кстати, считалось и считается центральной доктриной кальвинизма, из которой вытекают все прочие.