Читать онлайн «Ислам и Запад». Страница 48

Однако религиозная самоидентификация и объединение проявлялись не только в форме радикальных и боевых оппозиционных организаций. Правительства, в том числе заведомо светские и реформаторские, в кризисные времена инстинктивно делали то же самое. После Лозаннского договора 1923 года Турция и Греция договорились об обмене населением: греческое меньшинство в Турции переселялось в Грецию, турецкое меньшинство в Греции — в Турцию. Между 1923 и 1930 годами 1250 тысяч «греков» было отправлено из Турции в Грецию, а чуть меньшее количество «турок» из Греции в Турцию.

На первый взгляд может показаться, что стороны до мелочей следовали европейскому принципу национальной принадлежности и гражданства: греки и турки, не желающие или не могущие жить в качестве национальных меньшинств в других национальных государствах, возвращаются в свои отчизны и воссоединяются со своими народами. При ближайшем рассмотрении, однако, описанный выше обмен приобретает несколько иной характер. Употреблялись и в самом деле слова «греки» и «турки», но что они означали в то время и в том месте? В заброшенных греческих христианских церквах в Карамане, в южной Турции, надписи на могилах сделаны греческими буквами, но по-турецки; огромное большинство членов семей так называемых репатриантов почти или совсем не знали греческого и общались между собой по-турецки; правда, записи на турецком они делали греческими буквами, подобно тому, как евреи и христиане в арабоязычных странах писали по-арабски, но еврейским или сирийским письмом, а не арабицей. На всем Ближнем Востоке письмо тесно связано с религией, с писанием. Точно так же многие из так называемых турок, отправленных в Турцию с Крита или из других мест в Греции, почти или совсем не знали турецкого и говорили между собой по-гречески, а писали на своем греческом диалекте зачастую турецкой арабицей. По всем западным канонам турецкие греки были вовсе не греками, а исповедующими христианство турками, а так называемые турки из Греции — большей частью греками-мусульманами. Если брать термины «грек» и «турок» в западном, а не ближневосточном значении, то знаменитый обмен населением между Грецией и Турцией оказывается не репатриацией греков в Грецию, а турок в Турцию, но депортацией турок-христиан из Турции в Грецию, а греков-мусульман из Греции в Турцию. Большинство переселенцев начало изучать свои «родные» языки только после прибытия на предполагаемую родину.

Это произошло между двумя народами, один из которых, будучи христианским, долгое время испытывал мусульманское влияние, а другой, будучи мусульманским, более других мусульманских народов продвинулся по пути секуляризации. Даже сегодня в светской Республике Турции словом «турок» принято именовать только мусульман. Немусульмане считаются гражданами Турции, но ни они сами, ни их соседи не называют их турками. Отождествление «турок-мусульманин» практически не знает исключений. Стоит отметить также, что хотя житель Турции, не исповедующий ислам, не считается турком, иммигранты-мусульмане нетурецкого происхождения, будь то из бывших провинций Османской империи или из других мест, быстро становятся заправскими турками.

В Иране подобных вопросов практически не возникает. Несмотря на этническую пестроту, население страны в подавляющем большинстве исповедует ислам, а христиане, иудеи и зороастрийцы составляют лишь незначительные меньшинства. Евреи, персоязычные и живущие в Иране на протяжении тысячелетий, при династии Пехлеви недолгое время процветали экономически, но оставались вне социальной, культурной и политической жизни страны. Христиане, в основном армяне и ассирийцы, сохраняли этническое и религиозное самосознание и, как и евреи, оставались, за немногими исключениями, за пределами интеллектуальных и политических процессов. К зороастрийцам, которых светские националисты считали хранителями истинно иранского национального самосознания, истовые мусульмане относятся с соответствующим подозрением, да и в любом случае их слишком мало, чтобы пользоваться каким-то влиянием. На бехаитов, как последователей постмусульманского завета, не распространяется предписываемая шариатом терпимость. При шахе они процветали и играли в Иране довольно значительную роль. При республике те из них, кто не отрекся от своей веры, объявлены вне закона.

В Египте и арабских странах Благодатного полумесяца ситуация несколько сложнее. В арабоязычных странах издавна живут значительные христианские и еврейские меньшинства, говорящие на том же арабском языке, хотя в прошлом они писали на нем другим письмом и в некоторых областях говорили на несколько ином диалекте. Когда в конце XIX — начале XX века была впервые выдвинута идея общеарабской нации, в соответствующем движении важную роль играли арабоязычные христиане. Им, естественно, должна была прийтись по душе мысль о национальном, а не религиозном отождествлении, поскольку в первом случае они могли претендовать на равные гражданские права, на что во втором им рассчитывать не приходилось. В националистической перспективе арабы были нацией, разделенный на разные конфессии, и христиане, а временами даже иудеи могли надеяться на признание себя арабами наряду с мусульманским большинством.

Христиане с самого начала играли ведущую роль среди сторонников, идеологов и вождей светского национализма. Как представители немусульманских общин в мусульманском государстве, они занимали стабильное, временами даже привилегированное, но всегда однозначно неравноправное положение. В периоды ослабления власти и перемен даже те ограниченные права, которые им предоставлял этот статус, оказывались под угрозой. В государстве, где основой отождествления была бы не религия и община, а язык и культура, они могли претендовать на полноправное членство и равенство, которого были лишены при старых порядках. Как христиане, они были более открыты западным идеям и с большей охотой самоотождествлялись по национальному признаку. Западное, или вестернизированное, образование, к которому они имели доступ, давало им значительное преимущество и в интеллектуальной, и в коммерческой деятельности. Вклад христиан, особенно ливанских, в развитие газетного и журнального дела в Египте и других арабских странах был непропорционально велик по сравнению с их численностью, а среди выдающихся романистов, поэтов и публицистов мы на раннем этапе развития современной арабской литературы встречаем множество христианских имен. Даже среди вождей и теоретиков националистических движений было много христиан. Выдвижение на первые роли в культурной и политической жизни шло рука об руку с быстрым увеличением материального достатка христианских меньшинств. На короткий период арабы-христиане, в основном из Сирии и прилегающих районов, получившие образование в миссиях, стали первопроходцами и глашатаями нового арабского мира, а американские и французские миссионеры — наставниками и покровителями арабов-христиан, которые смотрели на них с подобающим пиететом и почтением. Это прекратилось, когда мусульманское большинство очнулось от оцепенения и выступило, подчас весьма резко, против лидерства меньшинства, пользующегося иностранной помощью. Так всегда поступает любое большинство в любой точке земного шара[126].

В последние десятилетия для многих мусульман видное положение христиан стало нетерпимым. Частью через национализацию, которую проводили социалистические правительства, частью посредством более откровенных действий экономическая мощь христианских общин постепенно урезалась во всех странах и даже в их последнем оплоте — Ливане. Преобладанию христиан в интеллектуальной жизни давно пришел конец; появилось новое поколение писателей, среди которых подавляющее большинство составляют мусульмане. Христианские политики и идеологи по-прежнему существуют, но их роль в обществе, все более осознающем свои мусульманские корни и устремления, весьма ограничена. Из числа организаций, составляющих ООП, «Фатх» состоит по большей части, хотя и не исключительно, из мусульман. С другой стороны, есть много христианских экстремистских организаций, поскольку в исповедуемом ими радикальном экстремизме христиане надеются обрести признание и равенство, ускользнувшее от них в национализме. Здесь можно провести параллель с мотивацией, а возможно, и с дальнейшей судьбой еврейских революционеров в царской России. Когда националистическое движение стало по-настоящему народным, оно сделалось менее национальным и более религиозным — иными словами, менее арабским и более исламским. В кризисные моменты — а таких в последние десятилетия было предостаточно — инстинктивная конфессиональная спайка перевешивает все остальное.

Столь же инстинктивный традиционный взгляд видит мир разделенным на две группы: община мусульман и община неверных, а подразделения внутри второй не суть важны.