Читать онлайн «Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной». Страница 25

В 1988 году армяне нашли применение внушительному пространству в центре города: Театральная площадь с двумя памятниками – композитору и поэту – стала местом проведения политических митингов, число участников которых доходило до миллиона. Не случайно армянское слово "гласность" – "hraparakajnutiun" – происходит от слова "hraparak", то есть "площадь". С тех пор Ереван сильно пострадал от энергетического кризиса, войны, массового бегства его жителей. Оставшиеся ереванцы жалуются, что некогда живой город стал скучным и безжизненным.

Однажды в поисках примет старого Еревана я свернул с проспекта Маштоца в тихий дворик. Я искал здание, которое Виллари назвал "прекрасной мечетью Гёк Джами". Постройка все еще высилась напротив центрального базара, который теперь представляет собой крытый ангар – внутри и вокруг которого деревенские жители продают свежий лаваш, помидоры, пучки тархуна – эстрагона. В дворике, куда я свернул, у дальней кромки квадратного водоема со стоячей водой и нависшими над ним ветвями тутовых деревьев, поблескивала выложенная плиткой стена мечети восемнадцатого века.

Моим экскурсоводом cтал архитектор Григор Налбандян. Кроме пары усатых рабочих-иранцев, раскалывающих долотом каменные глыбы, здесь больше никого не было. Налбандян руководил реставрацией комплекса мечети, которую осуществляет совместное армяно-иранское предприятие. Хотя Армения и Иран – страны с разным вероисповеданием, они являются политическими союзниками. Стены мечети были заново отстроены из красного армянского кирпича и облицованы бирюзовой персидской плиткой. Мы сняли обувь перед тем, как войти под гулкие своды мечети, чей пол был недавно выложен исфаханским мрамором. Здесь совсем пусто; сюда приходят на молитву лишь около десяти дипломатов из иранского посольства. Этот причудливый тихий оазис в самом центре Еревана – единственное напоминание о периоде персидского владычества.

В Ереване находятся археологические раскопки древнего города Эребуни, свидетельствующие, что армяне жили здесь на протяжении многих веков. Однако с шестнадцатого по девятнадцатый век культурная и религиозная жизнь армян была сосредоточена в городе Эчмиадзин, в шестнадцати километрах к западу от столицы, где находилась резиденция католикоса – главы армянской церкви. Ереван же, столица ханства, был преимущественно мусульманским городом, где не было больших церквей, зато насчитывалось шесть мечетей. Когда в 1827 году Россия завоевала Восточную Армению, в ереванском регионе проживало всего двадцать пять тысяч армян, мусульманское же население было гораздо более многочисленным (3).

В девятнадцатом веке, после того как метрополия направила сюда на поселение тысячи семей армянских иммигрантов из Турции и Персии, Ереван стал более армянским городом. И, тем не менее, еще в 1870-х годах в нем насчитывалось всего двенадцать тысяч жителей, то есть он был даже меньше Шуши, и армянские переселенцы предпочитали искать работу в Баку (4).

Таким, как сейчас, Ереван стал благодаря очередной, намного более интенсивной волне иммиграции. В 1915-1918 годах почти четверть армянского населения турецкой Анатолии, спасаясь от резни и жестокого преследования со стороны турок и курдов, бежала на север, в Восточную Армению. В той кровавой бойне погибло около миллиона армян. Это была величайшая, ни с чем не сравнимая трагедия в армянской истории. Армяне называют ее "Mets Eghern" – "великая резня". По-английски ее обычно называют "геноцидом армян" (5).

В 1918-1920 годах Ереван был столицей первой республики Армении, некоторое время сохранявшей независимость, и единственным убежищем для сотен тысяч армянских беженцев из Анатолии. В 1920 году город стал столицей советской Армении. Когда в 1932 году Ереван посетил писатель Артур Кестлер, ему, еврею, городские кварталы напомнили тогдашние еврейские поселения в Палестине:

"Энтузиазм, неразбериха, ошибки и плохой вкус, сопровождавшие строительную лихорадку, – все это было мне до боли знакомо. И здесь тоже на смену завораживающему, красочному и грязному Востоку пришли однообразные, дешевые, уродливые утилитарные постройки. Ереван тоже был безликим городом первопроходцев – обрывающиеся пустырями улицы, недостроенные дома, валяющиеся повсюду трубы и обрывки проводов. Телефоны здесь все еще в большом дефиците, поэтому, чтобы кому-то позвонить, достаточно просто назвать телефонистке имя абонента, а не номер. И вавилонское смешение языков тоже было знакомо: значительная часть населения состояла из беженцев и иммигрантов из Турции, Армении, Европы и Америки. Часто бывало, когда я спрашивал у прохожего дорогу на ломаном русском языке, мне отвечали на прекрасном немецком или французском. Политическая ориентация многочисленной интеллигенции Еревана, – а это общительные и хорошо образованные люди – в отличие от тифлисской, была очень дружеской к России и советскому режиму" (6).

Современная Армения выросла под мрачной тенью великой катастрофы 1915 года. Если упростить, то самой насущной проблемой Азербайджана в двадцатом веке было создание "нации". Перед Арменией стояла задача совсем иная: нация лишенная государства, была разбросана по всему миру. Армянская Советская Социалистическая Республика и была создана как раз для того, чтобы стать для армян новой родиной. Ереван с его Оперой, Национальной галереей, музеем древних рукописей Матенадаран, превратился, можно сказать, в кладезь мифов и чаяний армянского народа. Кестлер назвал его "подобием Тель-Авива, куда съехались уцелевшие потомки другого народа-мученика, чтобы построить себе новый дом" (7).

Утром 24 апреля 2000 года я присоединился к многолюдной процессии, направляющейся к мемориалу памяти жертв геноцида на холме Цицернакаберд, в западной части Еревана. Широкий людской поток медленно двигался по мощеной дороге к мемориалу, под льющуюся из уличных репродукторов скорбную мелодию композитора Комитаса. С 1967 года армяне отмечают годовщину страшных событий 1915 года – День геноцида. В этот день в Стамбуле были арестованы и затем убиты многие представители армянской интеллигенции.

Это было семейным событием. Идущие вверх по склону горы люди чувствовали себя раскованно: переговаривались, фотографировались на память. Они несли букеты сирени и тюльпанов. Сановников не было: официальные лица возложили венки рано утром. Мы медленно поднимались на холм. Мои друзья были поражены немногочисленностью участников шествия. В конце 1980-х – начале 1990-х годов в этих церемониях принимал участие буквально весь город. "Десять лет назад это для всех нас было большим событием, – сказал Тигран. – Через каждые десять метров приходилось останавливаться и ждать, и лишь потом продолжать двигаться дальше. Чтобы приблизиться к мемориалу, приходилось идти по четыре-пять часов".

И вот мы оказались на вершине. Слева от нас тянулась длинная серая стена с выгравированными на ней именами городов, где были уничтожены армянские общины: Карс, Эрзерум, Трабзон, Ван и многие другие. Прямо перед нами высился сам мемориал: двенадцать огромных базальтовых плит, каждая из которых символизирует "вилаят" – турецкую провинцию. Плиты склонены над погруженной в землю чашей, где горит вечный огонь. Мы возложили принесенные букеты на внушительный, в половину человеческого роста, вал красных и белых цветов, выросший по краю чаши.

Потом мы вышли к широкой лестнице, ведущей в город. Прямо перед нами гигантский белоснежный конус горы Арарат заслонял горизонт, и казалось, что этот величественный пейзаж также стал плодом вдохновения для создателей Мемориала. Арарат для армян – еще один символ национальной утраты, ведь теперь он находится по ту сторону границы, на территории Турции.

В течение всего этого дня меня не покидало ощущение, что атмосфера Еревана стала вдруг какой-то непривычной, и я не сразу понял, в чем дело: изменился музыкальный фон города. В День геноцида, единственный раз в году, из включенных на полную громкость радиоприемников в городских кафе и такси вместо разухабистой русской попсы лились армянские мелодии, слышались скорбные звуки дудука. На один день Армения сбрасывала свою советскую идентичность и надевала куда более привлекательный ближневосточный наряд.

Скромность проводимых 24 апреля официальных церемоний и публичных мероприятий придавала этому скорбному дню памяти особую торжественность, что, видимо, отражало и отношение современных армян к геноциду. Жители республики столкнулись с таким множеством других куда более насущных проблем – от Карабаха до экономического выживания, – что кажется: события далекого 1915 года перестали быть для современных армян фактором единения нации. Мой друг Тигран высказал такую мысль: победа над Азербайджаном, по его словам, изменила устойчивое представление армян о себе как о "благородных жертвах". На этот раз они, наконец-то, победили, а их противник проиграл. Ну и как можно оставаться "плачущим народом", если вы нанесли поражение своему соседу?