Читать онлайн «Общество потребления: мифы и реальность.». Страница 14

Воннегут приводит пример: «Буквально все американские писатели (пожалуй, за печальным исключением Джона Стейнбека — Г. Г.) были против войны во Вьетнаме. Мы сбросили на наше благодушное общество моральный эквивалент водородной бомбы» [60]. Результаты? Соединенные Штаты ушли-таки из Вьетнама, но писательское негодование в числе серьезных причин не фигурировало.

Аналогичные жалобы высказывает Роберт Пенн-Уоррен. «Читатель в целом, — пишет автор «Всей королевской рати», — не читает нашу литературу, руководствуясь глубокими побуждениями… Мало кто из нас вообще читает упомянутые мною книги (Марка Твена, Теодора Драйзера, Скотта Фицджеральда. — Г. Г.). И уж совершенно точно люди наверху, практичные люди, обладающие властью и руководящие обществом, этих книг не читают, снисходительно и презрительно оставляя подобные игрушки женщинам, детям, несформировавшимся студентам, умникам, длинноволосым, профессорам и расслабленным эстетам» [61].

Фолкнер в речи в честь Джона Дос Пассоса отмечал как непреложный факт, что писатель «занимает в американской культуре сегодня не больше места, чем он занимает в американской экономике, т. е. не занимает никакого места ни в основе, ни в утке, ни в мускулах, ни в сухожилиях…». Фолкнер иронически добавлял, что, возможно, это и не так уж плохо, поскольку заранее приучает писателя к скромности [62].

В результате те, кто хотел бы сказать что-то важное соотечественникам, чувствуют во рту кляп всеобщего равнодушия.

Приведу рассуждения на этот счет литературного критика Ричарда Костеланеца:

«У нас имеются буквально сотни молодых писателей, многие из которых подают надежды, иные уже зарекомендовали себя, а некоторые даже издали отличные книги. Однако их имена в основном неизвестны… Большинство сталкивается с трудностями при публикации своих лучших рукописей, особенно объемом с книгу, а те книги молодых писателей, которые все-таки появляются, обычно не получают рецензий и не находят читателей. Мы считаем, что при достаточно высоком качестве рукописи она будет опубликована и оценена по достоинству, однако опыт показывает, что подобные ожидания обычно иллюзорны. На самом-то деле литературная деятельность, особенно отражающая независимость, подлинную оригинальность и самостоятельность, наталкивается на сильное и упорное сопротивление».

Почти трагический случай произошел 30 августа 1977 года в Нью-Йорке. Дон Камерон Родилл, неплохой журналист, посылавший корреспонденции из Вьетнама и других мест для еженедельника «Ньюсуик» и других известных изданий, написал несколько пьес, которые никто не хотел ни издавать, ни ставить. Чтобы привлечь внимание к судьбе писателя, который предпочел бороться, а не сдаться, Родилл прыгнул с Бруклинского моста в Ист-ривер, предварительно позвонив в редакцию газеты «Нью-Йорк таймс», так что на следующий день там появилась впечатляющая фотография падения неудачливого драматурга.

Сломав одиннадцать ребер, отбив легкие, Родилл все-таки остался жив. И ему на время действительно удалось привлечь внимание общественности к незавидной судьбе писателя в Америке. С Бруклинского моста многое оказалось как-то виднее. Но писательского успеха этим он себе не обеспечил…

Через два года нечто подобное повторилось, но уже как фарс. Роберт Бодин за рулем легкого самолета кружил 9 октября 1979 года над Нью-Йорком, угрожая врезаться в здание издательства «Харкоурт Брейс Иованович», а может быть, и в находящееся неподалеку здание ООН. Из здания ООН пришлось срочно эвакуировать 7 тысяч сотрудников: кто знает… Бодин таким образом проявлял авторское недовольство слабой, по его мнению, рекламой его автобиографии «Признания фальшивомонетчика и бабника». В конце концов он посадил свой самолет на находящийся неподалеку аэродром Лагардия. Но здесь мы уже переходим от литературы к макулатуре, от беллетристики к бульварному чтиву.

По подсчетам Апдайка, во всех Соединенных Штатах, если исключить журналистов и сценаристов, работающих для кино и телевидения, едва ли найдется сто человек, мужчин и женщин, которые бы «зарабатывали себе на жизнь писательским трудом в этой богатой стране» [63].

Я спросил, насколько прав Апдайк, своего знакомого Рея Сайферда, пишущего сценарии для популярной детской телевизионной передачи «Сезам-стрит». На даче Сайферда в Сэнди Хук в штате Коннектикут я как бы продолжил разговор, начатый в Бруквилле в Мэриленде с Джеромом Дэвисом.

— Думаю, цифра Апдайка правильна, — ответил Сайферд. — Книг у нас издается много, но ведь их мало кто читает. Даже хорошая книга обречена на забвение, если на нее не появятся рецензии в печати.

Сайферд признает, что он сам не очень-то следит за литературными новинками: руки не доходят.

Впрочем, вспоминает он, его старый знакомый Герберт Либерман живет-таки писательским трудом. Вот выходит в свет карманное издание его романа «Город мертвых». Именно так называемое «карманное издание» приносит обычно доход — первоначальное издание «в переплете» большинству читателей просто не по карману, и тираж его, за исключением бестселлеров, исчисляется несколькими тысячами.

Листаю этот судебно-медицинский детектив. Действие происходит в знаменитом нью-йоркском морге. Главный герой — главный патологоанатом этого буйного города. Процесс вскрытия описан неоднократно, во всех мрачных подробностях и довлеет над сюжетом. Читатель запомнит, как достают мозг, но забудет, зачем. Люди оказываются всего лишь мясом. Книга явно рассчитана на то, чтобы пощекотать нервы. Смерть, как и секс, — дело беспроигрышное, доходное.

— Теперь, — сообщил мне Сайферд, — Либерман продает права на создание по роману фильма. Я, впрочем, не представляю, как можно сделать кинокартину в мертвецкой. Уже приглашали одного режиссера, но он посмотрел-посмотрел на секционный стол и… упал в обморок. Решили, с картиной он не справится.

А зритель? Картину в конце концов сняли…

Так от насущных проблем уходят даже в некрофилию. Игнорирование злободневного — важная черта американского литературного потока. Гор Видал отмечает, что «незнание подлинного мира не является чем-то новым в нашей литературной жизни. Одна из прелестей американского порядка вещей заключается в том, что гражданин может жизнь прожить и так и не узнать ничего о своем собственном положении и о том, кто его правители». Книги, обычно попадающиеся ему в руки, тут никак не учителя. Тут не скажешь, что «всем хорошим в себе я обязан книгам», тут добавишь, что и многому, очень многому плохому в себе ты обязан книгам. Главная тема в них, по выражению Видала, — «беспричинное злодейство», главный герой — психопат, ну и конечно, добавляет Видал, «массовая беллетристика требует, чтобы постельная сцена

появилась не позднее 12-й страницы» [64]. В качестве поразительного примера, на кого равняется американское общество, приведу суждение президента Рональда Рейгана.

Рейган говорил как-то о «современном варианте великих героев, которые время от времени появляются в истории». Говорил об этом герое как о «символе подлинных ценностей свободного мира».

Рейган говорил о Джеймсе Бонде, «агенте 007», персонаже серии глупейших бульварных романов и серии глупых голливудских фильмов.

Бонд — супершпион и супермен, повергающий врагов, стреляющий без промаха, прыгающий с автомобиля на вертолет и обратно и в краткие свободные промежутки времени обнимающий красоток.

Даже поклонники Бонда все же не забывают, что сей герой нашего времени — персонаж выдуманный. Но для Рейгана, как видим, Бонд оказался уже «великим героем», появившимся в «истории».

У каждого общества — свои герои.

Так американское общество потребления обеспечивает господство капиталистической культуры, направленной прежде всего на пустое развлечение и на отвлечение внимания от проблем и пороков общества даже ценой насаждения индивидуальных пороков.

В порядке подведения итогов по теме можно привести слова критика Ван Вик Брукса, в свое время писавшего в статье «Литературная жизнь Америки»:

«Вряд ли кому удастся перечислить все те факторы, которые мешают выживанию и развитию творческих умов в нашей стране. Их лишают питательной почвы, им противопоставляют страсть к стяжательству и ореол богатства. Буквально все тенденции общественной жизни Америки вступили в заговор с целью связать по рукам и ногам таланты страны либо направить их эволюцию по единому узкому руслу» [65].