Читать онлайн «Кризис человечества. Выживет ли Россия в нерусской смуте ?». Страница 32

Именно нелюбовь к себе как общественная норма (позволяющая терпеть ограничение личного потребления) вкупе с уклонением от конфликта до последней черты и притоком нефтедолларов стала причиной отказа от построения в Советском Союзе общества массового потребления. Отказа, приведшего к краху всю советскую цивилизацию.

С другой стороны, несмотря на индустриализацию (и даже информатизацию), русская культура, российский образ жизни по своей природе остались глубоко сельскохозяйственными. Это проявляется не только в традиционных катастрофах и принятии стратегических решений в августе, не только в осеннем всплеске свадеб даже у потомственных горожан.

Крестьянин, подчиняясь естественной смене времен года, привыкает уже хотя бы в силу только этого к «внешнему управлению» — и весьма естественно переходит от подчинения внешним природным силам к подчинению силам общественным (и даже иностранным).

Однако главное проявление сельского характера русской культуры — авральный, крайне неравномерный характер как труда, так и всей жизни в целом. Крестьянин привык, что периоды исключительно интенсивной работы (на посевной и особенно на уборке урожая, когда «один день год кормит») перемежаются с длительным зимним периодом хронического безделья.

В результате добросовестное планирование в нашей стране на любом уровне вынуждено учитывать, что трудовой цикл начинается с длительного периода «раскачки», за которым следует нормальная работа «в охотку», сменяющаяся диким «авралом».

В ходе последнего могут быть значительно перевыполнены первоначальные задания и достигнуты непредставимые ранее высоты как производства, так даже и человеческого духа. С другой стороны, в результате аврала легко может быть разрушено все, что только можно разрушить, — от технологического оборудования до человеческих отношений.

Однако внятный учет этой и других особенностей русской культуры, каким бы сложным он ни был, позволяет, как многократно показывала практика, добиваться непредставимых для иных культур, поистине фантастических результатов.

Добьемся их и мы — в уже обозримом будущем.

Если, конечно, от усталости и отчаяния не согласимся на вбиваемые нам в голову нашими конкурентами убийственные идеи самооскопления по этническому, национальному или религиозному принципам.

Необходимо понимать, что, даже при самом благоприятном из возможных вариантов развития событий, Россия в ближайшем десятилетии останется исчезающе слабой и варварской по сравнению с развитыми обществами страной.

В самом деле, поскольку сложившаяся в нашей стране в результате последовательных и глубоких либеральных реформ коррупционная система является устойчивой и самодостаточной, она не поколеблется до тех пор, пока не проест все накопленные резервы — и технологические, и интеллектуальные, и человеческие, и валютные. После исчерпания процесса паразитирования на «советском наследстве» и нефтедолларах (разворовывание которых в соответствии с фундаментальным законом коррупционных процессов будет в среднесрочном плане идти быстрее их накопления при сколь угодно высоких ценах нефти) навязанная России политическая система, обрубившая в процессе самозабвенного воровства практически все «обратные связи», опрокинется в системный кризис.

Он будет исключительно болезненным: недавнее лихорадочное процветание коррумпированного чиновничества и крупнейших корпораций оставит после себя стране подлинное выжженное поле. «По Руси как Мамай прошел», — вещал в Госдуме после дефолта рвавшийся в премьеры Черномырдин (вынужденный, правда, сконфуженно замолкнуть после вопроса из зала: «Как фамилия Мамая?» — чтобы не называть свою собственную, а то и фамилию тяжело больного, но все еще всевластного президента Ельцина).

В результате системного кризиса с вероятностью, оцениваемой в 65–70 % (хотя понятно, что оценки такого рода являются весьма приблизительными), к власти в России придут представители третьего-четвертого эшелона бизнеса и бюрократии. Их незначительные положение и влияние до начала системного кризиса предопределят слабую связь с глобальным управляющим классом и, более того, даже определенную враждебность по отношению к нему. Находясь на второстепенных позициях, эти люди объективно, в силу самого своего положения будут ближе к национальным, а не глобальным ценностям, являясь по сути дела национальной, а не глобальной элитой.

Это в принципе позволит им после прихода к власти проводить рациональную политику в интересах российского общества, а не глобального управляющего класса, что, конечно, является всего лишь «необходимым, но не достаточным условием» возрождения России.

Достаточным условием представляется их политическая и управленческая эффективность, а также искренность намерений. Первая не гарантируется никак и ничем (и именно с возможностью недостаточной эффективности связана вероятность провала попытки модернизации системного кризиса и необратимого разрушения российской цивилизации), а вот искренность намерений, как представляется, будет обеспечена их искренним ужасом перед возможностью повторения системного кризиса. Он продемонстрирует разрушительность следования глобальным ценностям на национальном поле настолько убедительно и ярко, что новые руководители страны будут всеми силами стремиться к максимально полному учету интересов и мнений общества, созидая, таким образом, хотя и не формальную, но зато содержательную демократию.

Их ответственность перед российским обществом приведет к проведению ими рациональной социально-экономической политики, направленной на реализацию национальных, а не клановых интересов, что в кризисных и посткризисных условиях будет означать авторитарную модернизацию (при этом уровень авторитарности, как представляется, практически не вырастет по сравнению с нынешним авторитарным загниванием).

Проведение разумной социально-экономической политики обеспечит развитие все более сложных технологий и неуклонный рост благосостояния, что приведет к постепенному развитию (в течение жизни одного поколения, то есть не более чем за 25 лет) не только содержательной, но и формальной демократии в виде стандартных демократических институтов. Таким образом, Россия — разумеется, с поправкой на национальную культуру — пойдет по своего рода «южнокорейскому пути».

Однако почти на всем протяжении движения по нему она будет оставаться слабой, уязвимой перед внешними воздействиями, внутренне раздробленной и разрываемой глубокими противоречиями. Причиной тому будут не только разрушительные последствия системного кризиса, который многократно усугубит идущую уже более 20 лет общественную деградацию, но и объективно присущая России глубокая внутренняя разнородность.

Слабость России наложит весьма жесткие ограничения на ее внешнюю политику и в целом на ее участие в глобальной конкуренции. Возможности силового воздействия на что бы то ни было за ее пределами будут практически равны нулю; единственным способом не только развития, но и простого выживания станет организация балансирования устремлений более сильных участников глобальной конкуренции, в первую очередь США и Китая.

В конце 1996 года представители американского государства в открытой и категорической форме сформулировали доктрину «интернационализации природных ресурсов Сибири» [35]. Под «интернационализацией» понимался переход этих ресурсов под контроль глобальных корпораций, в первую очередь, понятно, американских — под предлогом того, что российское государство и в целом российское общество-де продемонстрировало неспособность обеспечить их освоение — и тем более освоение «в интересах всего мирового сообщества».

Ослабление (а на практике полное разложение) российского государства в ходе и после президентских «выборов» 1996 года, дефолта и последовавшего за отставкой правительства Примакова-Маслюкова внутриполитического кризиса второй половины 1999 года естественным образом подстегнуло американские аппетиты.

Сдерживающим активность глобальных корпораций и США фактором стали, вопреки истерикам официальной пропаганды, не мифическое «укрепление» пресловутых «вертикали власти» и «сувенирной демократии» (не говоря уже о «поднимании России с колен», при описании которого тактично умалчивается поза, в которую производилось это поднимание), но стремительное возвышение Китая.

Примерно в 2003 году у российских аналитиков появился аргумент, которые впервые за долгие годы были вынуждены воспринять их американские коллеги. Звучит он примерно так: «После „интернационализаций природных ресурсов Сибири, Забайкалья и Дальнего Востока единственной американской фирмой, которая сможет там работать, будет MacDonalds — ито по китайской франшизе». Угроза китайского освоения природных ресурсов, по тем или иным причинам вышедших из_ под контроля России, является сегодня, в условиях фактической ничтожности российского государства, единственным способом их защиты от экспансии глобальных корпораций Запада и, в первую очередь, наиболее полно выражающих эту экспансию США.