Читать онлайн «Закат Америки. Уже скоро». Страница 35

Финансовый кризис, зарождающийся в самом сердце глобальной экономики, гораздо труднее контролировать. На протяжении 1990-х годов мировая экономика находилась в состоянии стабильности во многом благодаря американскому контролю за ситуацией. Вашингтон более или менее устанавливал правила, эффективно управлял институтами, которые следили за реализацией и соблюдением этих правил, и реагировал на чрезвычайные ситуации. Когда в 1994 году мексиканская экономика начала «спотыкаться», именно Соединенные Штаты стабилизировали песо. Когда азиатский кризис стал охватывать страну за страной, именно правительство Соединенных Штатов взяло на себя ответственность за происходящее и отклонило предложение Японии управлять делами из Токио. Именно Нью-Йоркский Федеральный резервный банк организовал предоставление займа LTCM, когда компания, заодно с мировыми рынками капитала, оказалась на грани краха. Своевременные решения ответственных лиц, наподобие Роберта Рабина и Лоуренса Саммерса из Министерства финансов, вкупе с запасом прочности, созданным процветающей Америкой, предотвратили потенциальный крах мировой экономики.

Но Рабин и Саммерс ушли вслед за благоприятными временами. И Джордж У. Буш, выбрав министром финансов Пола О'Нейла, ясно дал понять, что предпочитает совершенно иной подход к управлению международной экономикой — стратегию невмешательства, которая позволит рынку развиваться самостоятельно. Экономический кризис, согласно О'Нейлу, «не имеет ничего общего с провалом капиталистической системы. Скорее он связан с отсутствием капитализма». Как «спасательные пакеты», так и другие формы международного вмешательства — это часть проблемы, а не ее решение, поскольку они снижают риск «спасаемых» и, как следствие, повышают их безответственность. «Почему мы должны вмешиваться? Особенно почему мы должны вмешиваться, когда начинается кризис?» — спрашивал О'Нейл, заняв свой пост.[137] Впрочем, вскоре он забыл об этих риторических вопросах и одобрил помощь МВФ Турции, Бразилии и Аргентине в 2001 году. Но будь О'Нейл у руля в 1998 году, кризис в Восточной Азии мог бы оказаться гораздо глубже и тяжелее по последствиям.

Америка, охваченная экономическим кризисом, — эта перспектива коренным образом меняет не только стратегию, но и тактику управления мировой экономикой. Даже находись министерство финансов в умелых руках, эти руки были бы связаны политикой, радикально отличающейся от той, которая проводилась в 1990-х годах. При отсутствии бурно растущего фондового рынка и беспрецедентных бюджетных излишков Конгресс изъявил бы куда меньшую готовность вкладывать средства в поддержку песо или в стабилизацию бата. И в самом деле, Соединенные Штаты первоначально отказывались вмешиваться в азиатский кризис 1997 года из-за наличия в стране внутренней оппозиции. Американская политика изменилась только после того, как Азия продемонстрировала первые признаки выздоровления.

Если такая «прижимистость» присуща внешнеэкономической политике США во времена процветания, нетрудно представить, как Вашингтон мог бы действовать при менее благоприятных условиях. Как неоднократно случалось в периоды предыдущих экономических кризисов, Соединенные Штаты могли бы обратиться к протекционистской торговой политике и к односторонней монетарной политике, дабы отгородиться от волатильной международной экономики. Америка сильно выиграла от глобализации и потому стала главным ее пропагандистом и главным управляющим. Однако «распахнутые объятия» мировых рынков суть прямое следствие тех выгод, которые приобрели Соединенные Штаты. В условиях экономического роста и постоянного дефицита рабочих рук американские рабочие, уволенные, скажем, по причине перевода их предприятий в Мексику, не испытывали трудностей с нахождением новой работы (зачастую с более высоким доходом). При экономике же, пребывающей в рецессии, когда уволенные не в состоянии найти себе новую, тем паче более доходную работу, энтузиазм по поводу глобализации с великой долей вероятности начнет убывать. С наступлением менее благополучных времен, когда глобализация станет восприниматься как источник безработицы и дешевого импорта, а не работы и экономического роста, Америка, вполне возможно, окажется в первых рядах тех, кто отвергнет глобализацию. Нарастающий экономический спад, наряду с духом sauve qui peut (фр. — спасайся кто может. — Примеч. ред.), быстро внесет сумятицу в мировую экономику. Именно это и случилось в 1930-х годах.

Оптимисты могут счесть данный сценарий далеким от реальности. Они утверждают, что мы многое знаем о мировой экономике и создали достаточно защитных барьеров, чтобы предотвратить повторение 1930-х годов — периода, когда Америка в последний раз выступила в роли эпицентра мирового экономического катаклизма. Финансовые рынки сегодня определенно регулируются лучше, чем когда-либо ранее. Закон об инвестиционных компаниях 1940 года делает нынешние фонды взаимного страхования более безопасными, чем инвестиционные тресты 1920-х годов. «Выключатели» и «автоматические блокираторы», срабатывающие в особенно неблагоприятные моменты, сильно ограничивают колебаний рынка. Федеральная резервная система и Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC) приняли известные, пускай несовершенные, меры, чтобы ограничить кредитную покупку акций.[138]

Хотя эти нововведения несколько исправили ситуацию, они вряд ли предохранят рынок как от спекулятивных игр, так и от непредвиденных провалов, способных привести к неблагоприятному повороту событий. Во время «горячих» дней на рынке даже глава Федеральной резервной системы Гринспен и министр финансов Рабин признавали, что опасаются взлета цен на акции до слишком высоких уровней. В декабре 1996 года Гринспен осторожно интересовался: «Откуда нам знать, когда иррациональное изобилие начнет порождать неправомерно завышенную стоимость, которая затем окажется заложником неожиданного и длительного спада, как это случилось в Японии в последнее десятилетие?»[139] Рабин в бытность министром финансов вел себя сдержанно, однако после ухода с поста не преминул озвучить свои тревоги. «Наш фондовый рынок, быть может, и вправду недооценен, — сообщил Рабин Чарли Роузу в интервью в июне 2000 года, — но с традиционной точки зрения он выглядит вполне успешно». Рабин также добавил, что сила американского рынка может оказаться продуктом «комбинации излишков, поддерживающих друг друга» и что «реальные серьезные риски недооцениваются большинством тех, кто принимает финансовые решения».[140] Правила SEC и «блокираторы» биржевых операций могут смягчить волатильность рынка и компенсировать наиболее откровенные спекуляции. Но они не способны «приручить» рынок, который утратил бдительность и перестал поддерживать цены на акции на уровне реальной стоимости.

Электронная революция и произошедшее в ее результате ускорение движения и увеличение объемов финансовых потоков также затруднили управление рынком. Интернет и «новая экономика», безусловно, вносят свой вклад в глобализацию и в развитие взаимозависимости, ею порождаемой. Но инновационный характер глобализации приводит к тому, что самые лучшие экономические модели и техники управления успевают устареть ко времени своего внедрения. Компанию LTCM в конце концов возглавляли два известных экономиста, Роберт Мертон и Майрон Скоулз, оба лауреаты Нобелевской премии; они использовали в менеджменте самые передовые технологии. В итоге получилось, что лучшие умы страны создали модель, которая привела их компанию на край гибели.

Экономисты и политики в равной степени растеряны. Нет согласия по вопросу о причинах финансового кризиса в Восточной Азии. Некоторые аналитики утверждают, что суть проблемы заключалась в экономической неуправляемости региона, прежде всего в курсах валют. Другие полагают, что начало падению положили биржевые спекуляции и прочие «пагубные влияния». Нет согласия и относительно того, смягчило ли кризис вмешательство МВФ, или оно только усугубило ситуацию. Некоторые считают, что ограничительная кредитно-денежная и бюджетно-налоговая политика стабилизировали положение, другие высказывают мнение, что действия МВФ усугубили кризис.[141] Разноречивы аналитики и в оценках того, почему российские экономические реформы завершились затяжным падением экономики. Одни экономисты полагают, что Россия двигалась по пути приватизации и либерализации слишком быстро, другие оспаривают это утверждение и заявляют, что Россия двигалась недостаточно быстро. Столь значительное расхождение во мнениях, как ни странно, является нормой, а не исключением.

Учитывая упомянутые разногласия по ключевым вопросам экономической политики, вряд ли стоит удивляться тому, что Соединенные Штаты и их основные партнеры лишь в малой степени реформировали мировую финансовую систему. Политики, экономисты и инвестиционные сообщества согласны в том, что мировая экономика крайне уязвима и представляет собой потенциальный проводник нестабильности. Но никто не знает, что с этим делать. Гринспен был, как всегда, откровенен, высказывая свои опасения по поводу слабости существующей финансовой системы. В июле 2000 года он посетовал, что «ускоряющаяся экспансия мировых финансов, как оказалось, требует новейших форм и методов финансового посредничества», поэтому встает «вопрос о внутренней стабильности этой новой системы». Призывая к созданию новых финансовых механизмов для предотвращения нестабильности в будущем, Гринспен подчеркнул необходимость «создания гибких институтов, способных приспосабливаться к непредвиденным кризисным обстоятельствам, а не финансовых „линий Мажино“, которые мешают увидеть сходство текущих кризисов с предыдущими и проанализировать различия».[142] Но ничего конкретного он не предложил.