Читать онлайн «Анархизм: от теории к практике». Страница 31

Военные под руководством генерала Франко ответили путчем на эти симптомы революции. Но тем самым они только поспособствовали развитию революции, которая фактически уже началась. В частности, в Мадриде, Барселоне, Валенсии, почти в каждом крупном городе, за исключением Севильи, народ перешел в наступление, осадил казармы, строил баррикады на улицах и занимал стратегические пункты. Повсеместно рабочие откликнулись на призыв своих профсоюзов. С полным презрением к смерти, с открытой грудью и голыми руками поднялись они в атаку против франкистских бастионов. Им удалось захватить вражескую артиллерию. Они вовлекали солдат в свои ряды.

Благодаря этому народному порыву, военный путч был остановлен в течение первых двадцати четырех часов. После этого стихийно началась социальная революция, неравномерно развивавшаяся в различных городах и регионах. Нигде она не достигла такой безудержной стремительности, как в Каталонии и, в частности, в Барселоне. Когда вновь образованные власти оправились от удивления, то обнаружили, что их попросту больше не существует. Все указывало на то, что существование государства, полиции, армии, администрации утратило свой смысл. «Гражданская гвардия» (Guardia civil) была разогнана или ликвидирована, победившие рабочие самостоятельно обеспечивали порядок. Самой неотложной задачей стало обеспечение продовольствием: комитеты распределяли продукты питания на баррикадах, превращенных в лагеря, а позже открыли общественные столовые. Квартальные комитеты организовали администрацию, а военные комитеты — отправку рабочей милиции на фронт. Народные дома превратились в настоящие муниципалитеты. Это уже была не просто «защита республики» от фашизма, это была Революция. Революция, которой не потребовалось создавать, как в России, свои органы власти по частям: выборы советов потеряли смысл в силу повсеместного присутствия анархо-синдикалистской организации, из которой выделялись различные базовые комитеты. В Каталонии НКТ и ее сознательное меньшинство, ФАИ, обладали гораздо большим влиянием, чем ставшие призрачными власти.

Ничто не мешало рабочим комитетам, особенно в Барселоне, де-юре захватить власть, которую они уже осуществляли де-факто. Но они этого не сделали. На протяжении десятилетий испанские анархисты предупреждали людей об обмане «политики» и подчеркивали примат «экономики». Они постоянно стремились отвлечь людей от буржуазной демократической революции, для того чтобы направить их к революции социальной, посредством прямого действия. На заре революции анархисты рассуждали примерно следующим образом: пусть политики делают, что хотят, мы «аполитичны» и возьмем в свои руки экономику. 3 сентября 1936 г. в «Информационном бюллетене НКТ-ФАИ» была опубликована статья под заголовком «Бесполезность правительства», в которой утверждалось, что проходящая экономическая экспроприация в силу самого своего факта приведет к «ликвидации буржуазного государства, которое умрет от удушья».

Но очень скоро подобная недооценка правительства уступила место обратному отношению, и испанские анархисты неожиданно стали сторонниками использования правительства. Вскоре после революции 19 июля в Барселоне прошла встреча между анархистом Гарсией Оливером и президентом Генералитата (правительства) Каталонии буржуазным либералом Компанисом. Тот был готов уйти в отставку, но в итоге остался при исполнении своих обязанностей. НКТ и ФАИ отказались устанавливать анархическую «диктатуру» и объявили о своей готовности сотрудничать с другими левыми организациями. В середине сентября НКТ обратилась к премьер-министру центрального правительства Ларго Кабальеро с предложением создать Совет обороны из 15 представителей, в котором анархисты удовлетворились пятью местами. Тем самым они высказались за идею участия в министерствах, но под другим названием.

В конце концов анархисты получили министерские портфели в двух правительствах: сперва в Каталонии, а позже в Мадриде. Камилло Бернери, итальянский анархист, находившийся в Барселоне, 14 апреля 1937 г. написал открытое письмо товарищу министру Федерике Монтсени, упрекая ее в том, что анархисты находились в правительстве только в качестве заложников и ширмы «для политиков, заигрывающих с [классовым] врагом».[103] Правда заключалась в том, что государство, с которым испанские анархисты согласились объединиться, оставалось буржуазным государством, чьи официальные лица и политики зачастую имели всего лишь поверхностную лояльность по отношению к республике. Каковы же были причины подобного отступничества? Испанская революция была пролетарским ответом на контрреволюционный государственный переворот. Необходимость сражения антифашистской милиции против когорт генерала Франко с самого начала придала революции характер самозащиты, военный характер. Анархисты перед лицом общей опасности сочли, волей-неволей, что им не избежать объединения со всеми прочими профсоюзными силами и даже с политическими партиями, намеренными преградить путь военному путчу. По мере усиления поддержки франкизма со стороны фашистских государств, «антифашистская» борьба превратилась в настоящую войну классического типа, в войну тотальную. Либертарии могли в ней участвовать, лишь все более отказываясь от своих принципов, как в плане политическом, так и в военном. Они ошибочно решили, что победу революции возможно обеспечить, лишь выиграв войну, и, как признает Сантильян, «принесли все в жертву» войне. Тщетно Бернери оспаривал приоритет войны как таковой и заявлял, что разгром Франко может быть достигнут лишь войной революционной. Затормозить революцию означало притупить основное оружие республики — активное участие масс. Более того, республиканской Испании, подвергшейся блокаде со стороны западных демократий и серьезной угрозе наступления фашистских войск, чтобы выжить, потребовалось прибегнуть к советской военной помощи. А помощь эта могла быть оказана лишь при выполнении двух условиях: во-первых, она должна была пойти на пользу, в основном, коммунистической партии и, как можно меньше, анархистам; во-вторых, Сталин отнюдь не желал торжества в Испании социальной революции не только потому, что она была бы либертарной, но и потому, что она экспроприировала бы капиталы, инвестированные Англией, предполагаемым союзником СССР в «хороводе демократий» против Гитлера. Испанские коммунисты отрицали даже сам факт революции: с их точки зрения, законное правительство всего лишь подавляло военный путч. После кровавых дней мая 1937 г. в Барселоне, когда рабочие были разоружены военными силами под командованием сталинистов, анархисты во имя единства антифашистской борьбы запретили рабочим принимать ответные меры. Мрачное упорство, с которым они впали в ошибку «Народного фронта» вплоть до окончательного разгрома республиканцев, выходит за рамки этой книги.

Тем не менее, в экономике — в области, которой они придавали наибольшее значение, — испанские анархисты показали себя гораздо более непреклонными под давлением масс, а компромиссы, на которые им пришлось пойти, носили более ограниченный характер. В значительной мере самоуправление в сельском хозяйстве и промышленности смогло расправить свои крылья. Но, по мере усиления государства и ужесточения тоталитарного характера войны, обострилось противоречие между буржуазной республикой в состоянии войны и опытом коммунизма, или скорее либертарного коллективизма. В конечном итоге отступить пришлось, более или менее, именно самоуправлению, которое было принесено в жертву на алтарь «антифашизма».

По словам Пейратса, методичное изучение этого опыта еще только предстоит, и это будет непростой задачей, поскольку самоуправление было представлено в большом количестве вариантов в разных местах и в разное время. Этот вопрос заслуживает более пристального внимания, поскольку известно об этом относительно немного. Даже в самом республиканском лагере самоуправление более или менее замалчивалось, а то и просто хулилось. Гражданская война поглотила его и по сей день продолжает вытеснять из человеческой памяти. О нем нет ни слова в фильме «Умереть в Мадриде». Но все же, может быть, именно в нем и сосредоточилось самое положительное в наследии испанского анархизма.

На следующий же день после свершения революции 19 июля, явившейся грозным народным ответом на заявление Франко, промышленники и крупные землевладельцы впопыхах побросали свое добро и собственность и бежали за границу. Рабочие и крестьяне завладели оставленным имуществом. Батраки решили продолжать обрабатывать землю собственными силами. Все они совершенно стихийно объединились в «коллективы». 5 сентября созванный НКТ в Каталонии региональный съезд крестьян проголосовал за коллективизацию земли под контролем и управлением профсоюзов. Социализации подлежало движимое и крупное недвижимое имущество фашистов. Мелкие же землевладельцы могли свободно выбирать между частной и коллективной формой собственности. Это решение было узаконено несколько позднее: 7 октября 1936 г. центральное республиканское правительство конфисковало без какого-либо возмещения имущество «лиц, замешанных в фашистском мятеже». Эта мера была неполной с точки зрения закона, поскольку узаконивала лишь небольшую часть захвата имущества, уже стихийно осуществленного народом: крестьяне провели экспроприацию, не делая различия между теми, кто участвовал в военном путче, и теми, кто в нем не участвовал.