Читать онлайн «Самые знаменитые реформаторы России». Страница 67

В описаниях организации поселений, работы в них и жизни людей можно увидеть много общего из нашего недалекого социалистического прошлого. Те же однотипные дома с одинаковой мебелью, выполнение сельхозработ по указанию начальников, регламентация личной жизни и надзор за нею, и т.д. Как мы увидим далее в нашей книге, подобным образом устраивались сельскохозяйственные коммуны, об агрогородках похожего типа мечтал Никита Хрущев. А самое главное, за людей решали — как им жить и работать, что для них хорошо и что плохо. Разумеется, ни о каком социализме при Аракчееве не могло быть речи, но признаки его были налицо. Что дало повод историку Корнилову назвать систему военных поселений «своеобразным военно-государственным социализмом». Есть сходство и в причинах низкой эффективности хозяйствования поселян и колхозников, хотя одних от других отделяет более чем столетие.

Почти сорок лет просуществовали военные поселения, хотя и не оправдали возлагаемых на них надежд. Они так и не смогли обеспечить себя продовольствием. Не была решена и задача комплектования за их счет армии. А между тем казалось, что найдено очень правильное решение, и многие государственные мужи его одобряли. Корнилов писал: «…Аракчееву удалось получить весьма лестные отзывы о военных поселениях от гр. В.П. Кочубея, после их личного осмотра, от государственного контролера барона Кампфенгаузена и даже от возвращенного из ссылки Сперанского, который побывал в Новгородских поселениях, и, наконец, от Карамзина».

Николай, освободив Аракчеева от заведования Кабинетом министров и императорской канцелярии, оставил за ним шефство над военными поселениями. Михайловский-Данилевский — генерал и военный историк, современник тех событий, писал об ожидавшихся переменах в отношении поселений с приходом Николая: «Известно, что сие учреждение века Александра вооружило против себя Россию, и потому по кончине его думали, что преемником его оное будет или отменено, или не будет более распространяться; но сим рескриптом, последовавшим на имя графа Аракчеева, ясно изображается высочайшая воля и в сем отношении поступить по примеру Александра».

Но Аракчеев сумел и нового императора убедить в большой государственной пользе военных поселений. Посетив их в Новгородской губернии в 1826 г., Николай I остался очень доволен увиденным, что и отметил в своем приказе: «Его величество, относя таковое отличное состояние означенных войск наиболее неутомимым трудам главного над военными поселениями начальника генерала от артиллерии графа Аракчеева, объявляет ему особенную свою признательность».

В поселениях время от времени вспыхивали волнения, а в 1831 г. разразился настоящий бунт. Он показал всю противоестественность этих военно-гражданских гибридов, созданных и насажденных насильно. Поводом для волнений послужили вспышки холеры в Петербурге и Новгородской губернии. Более ста офицеров и врачей были убиты взбунтовавшимися поселянами. Соответственным явилось и возмездие. Свыше 3 тысяч участников бунта осудили, многие из них погибли от избиения шпицрутенами. Николай I и его ближайшие соратники вынуждены были признать, что система военных поселений порочна. Об отношении к ним руководящей верхушки государства, высказанным после бунта, можно судить по словам Бенкендорфа, генерал-адъютанта, тогдашнего шефа жандармов. Он писал: «Несмотря на все перемены, внесенные в военные поселения императором Николаем, семя общего неудовольствия, взращенное между поселянами коренными основами первоначального их образования и стеснительным управлением Аракчеева, еще продолжало в них корениться. Прежние обыватели этих мест, оторванные от покоя и независимости сельского состояния и подчиненные строгой дисциплине и трудам военным, покорялись и той и другим лишь против воли. Введенные в их состав солдаты, скучая однообразием беспрестанной работы и мелочными требованиями, были столь же недовольны своим положением, как и прежние крестьяне. Достаточно было одной искры, чтобы вспыхнуло общее пламя беспокойства».

Царским указом в конце 1831 г. военные поселения преобразовывались в округа пахотных солдат. Дети поселян уже не брались на государственное содержание, а шли служить как обыкновенные рекруты.

В конце 1830-х гг. возник рецидив с военными поселениями. Их решили организовать на Северном Кавказе, на границе с непокорными горскими народами.

Окончательно военные поселения и округа пахотных крестьян были ликвидированы лишь в 1857 г., уже в царствование Александра II. Корнилов писал, что «в народе… осталась мрачная память об этой чудовищной попытке обратить в военную крепостную зависимость значительную часть обширной страны».

Император Александр практически отстранился от государственных дел, передоверив их своему фавориту. Неограниченная власть временщика вызвала протест в обществе, особенно в его высших сферах, — отсюда такая ненависть к Аракчееву и масса оскорбительных ярлыков, которые на него навешивались. То, что народ мог вытерпеть от царя, по русской традиции воспринимая его как божий дар или божью кару, того не прощал царскому фавориту. Тем более что он давал для этого поводы. «Аракчеев превратился во временщика и возбудил к себе общую ненависть не только несносною кичливостью и мелким злопамятством, но и общим приемом управления, невежественным, грубым и жестоким, являвшим собою безобразную реакцию ко всему тому, что прельщало общество в первые годы правления Александра. Люди разных положений и направлений одинаково осуждали Аракчеева, называя его „проклятым змеем“, „извергом“, „вреднейшим человеком в России“, но никто не мог с ним бороться. Настал тяжелый режим, напоминавший предыдущее царствование, в особенности тем, что на первом плане стали внешние мелочи военно-казарменного быта и знаменитый вопрос об устройстве военных поселений».

Конечно, и царь, возбудивший в обществе большие ожидания перемен своими обещаниями конституционных реформ и ничего не сделавший, вызывал недовольство. Но настоящее возмущение стало формироваться в общественном сознании под влиянием деятельности верного царского сатрапа. Оно еще больше усилилось, когда сотни тысяч русских людей, побывавших в заграничных походах, увидели, как живет и благоденствует народ в Европе. Особенно сильное потрясение м испытали молодые, образованные офицеры. Они возвращались в Россию, ожидая перемен и рассчитывая на них, поскольку об этом же говорил и их любимый император. Время шло, а вместо перемен в стране утверждались бюрократические, полицейские порядки. Разговоры о конституции прекратились. Дело с освобождением крестьян не шло далее написания проектов. Гвардейские офицеры, другие просвещенные, граждански активные люди стали объединяться в кружки, общества. «Недовольство действительностью в этих кружках было тем более напряжено, чем более беспощадна была реакция и аракчеевский режим», — писал Платонов. Все это в конечном счете вылилось в восстание декабристов. Конечно, в основе выступления гвардейских офицеров лежат объективные причины, но если их персонифицировать, то прежде всего должно быть названо имя Аракчеева, фактического правителя России.

Общество было в ожидании — кого же новый император назначит расследовать дело декабристов и решать их судьбу? Шильдер приводит письмо современника, выражающее настроения в высших кругах: «К чести государя сказать должно… в комиссии не было ни одной злой души, которая могла бы превратиться в инквизицию… Общее мнение слилось в один вопрос: „что бы было, если бы сидели в комиссии граф Аракчеев и Клейнмихель?“ — разумея под сим не потачку злодеям, но преследование личное, мщение и жадность к злодейству… Таким образом спаслось русское дворянство от беды неизбежной, если бы следственная комиссия попала в руки Аракчеева и Клейнмихеля».

Закончим рассказ о двух выдающихся людях эпохи Александра I и Николая I — Аракчееве и Сперанском краткими характеристиками, данными обоим их современником Г.С. Батеньковым, подполковником, декабристом. 31 марта 1826 г. он писал генерал-адъютанту В.В. Левашеву из Петропавловской крепости: «Аракчеев страшен физически; ибо может в жару гнева наделать множество бед; Сперанский страшен морально, ибо прогневать его — значит уже лишиться уважения. Аракчеев зависим, ибо сам писать не может и неучен; Сперанский холодит тем чувством, что никто ему не кажется нужным.

Аракчеев любит приписывать себе все дела и хвалиться силою у государя всеми средствами; Сперанский любит критиковать старое, скрывать свою значимость и все дела выставлять легкими.

Аракчеев приступен на все просьбы к оказанию строгостей и труден слушать похвалы; все исполнит, что обещает; Сперанский приступен на все просьбы о добре, охотно обещает, но часто не исполняет, злоречия не любит, а хвалит редко.