Читать онлайн «Самые знаменитые реформаторы России». Страница 30

Во всем сказанном можно увидеть стремление молодого царя облегчить жизнь крестьян, главного тяглового сословия. Хотя каких-либо значительных изменений в сторону послабления складывающейся крепостной зависимости ожидать было неправомерно. Дмитрий потерял бы поддержку основной массы помещиков (служилых людей) и крупных землевладельцев. Кроме того, он не мог противостоять процессу закрепощения, продолжавшемуся уже целые столетия и носившему объективный характер.

Мы видим, что многие московские монархи, в том числе Иван III и Иван Грозный, делали попытки ограничить церковное и монастырское землевладение. Тем более хотел этого Дмитрий, не любивший монахов, считавший их тунеядцами и говоривший, что «лучше пусть пойдут их богатства на защиту святой веры и христианского жительства от неверных». Ввиду кратковременности пребывания на троне он не успел сделать серьезных шагов на пути секуляризации монастырских земель, но намерение на сей счет выразил довольно категорическое. Чем способствовал восстановлению против себя духовенства. Впрочем, у иерархов православной церкви имелось много и других поводов быть недовольными молодым царем.

Его веротерпимость, убежденность в необходимости мирного сосуществования всех направлений христианства, выглядели просто вызывающими. Дмитрий разрешал в своем государстве исповедовать православие, католичество, протестантство, другие религии. Чтобы понять, насколько это являлось прогрессивным по тогдашним представлениям, напомним, что в просвещенной Европе в то время еще пылали костры инквизиции, а в конце века (1572 г.) случилась в Париже Варфоломеевская ночь, когда за одну ночь погибли многие тысячи гугенотов (протестантов) от рук католиков. И некоторые монархи приветствовали массовое убийство как взрослых, так и детей только за то, что они по-своему верили в Христа. Останься Дмитрий царем, кто знает, может, Россия стала бы инициатором объединения православия с католицизмом. Однако недооценка неготовности русского общества к религиозному плюрализму в конечном счете, наряду с прочим, стоила ему жизни.

Не соизмерил царь Дмитрий свое стремление приобщить Россию к европейской культуре с готовностью русского общества принять ее. При нем взрывной характер получило расширение по всем направлениям контактов с заграницей, начавшееся при Борисе Годунове. Не чинилось никаких препятствий для желающих поехать за границу по торговым делам, на учебу, для лечения и т.д. Россия либерализовалась в этом направлении более любых других стран Европы.

Конечно, Дмитрий был авантюристом. В силу убежденности в своем царском происхождении, в том, что власть ему дана от Бога, благодаря присущим ему смелости, отваге, гибкости ума и крепкому физическому здоровью, он готов был на самые дерзновенные и рисковые предприятия.

Одним из них оказался задумываемый им своего рода крестовый поход христианских государств Европы против мусульманской Турции. Более того, он намеревался его возглавить. В случае успеха можно было ожидать значительных последствий от такого предприятия, учитывая заявленное русскими государями право на наследование Византийской империи. И уж в любом случае был бы положен конец Крымскому ханству, так досаждавшему русскому государству своими набегами.

Многое в Москве стало делаться не так, как ранее, вопреки устоявшимся традициям. Не стало места царской жестокости, расправам с инакомыслящими. Дмитрий совершил невиданный по тогдашним понятиям поступок — даровал жизнь князьям Шуйским, приговоренным Земским собором к смертной казни за распространение слухов о его самозванстве. Царь заменил их казнь ссылкой, а затем вернул все права и имущество. Этот факт говорит не только о великодушии Дмитрия, но и об отсутствии у него каких-либо сомнений, что он — сын Ивана Грозного и потому законный его наследник.

Мы уже говорили, что ввиду малого срока пребывания Дмитрия на троне трудно давать оценку проведенным им реформам. Еще труднее судить о результатах реформирования. Однако историки отмечают существенные положительные подвижки, произошедшие в Московском государстве как в хозяйственно-экономической жизни, так и в духовной сфере. В частности, Н.И. Костомаров писал: «Свобода торговли, промыслов и обращения в самое короткое время произвела то, что в Москве все подешевело: людям небогатым становились доступны предметы житейских удобств, тогда как прежде могли ими щеголять бояре и богачи. Вдобавок, прошедший год был урожаен, хлеб дешев. Москва стала изменять свой суровый характер. В государствах такого строя, как московское, нравы и склонности государей часто передаются громаде подвластных. Все тогда знали, что Димитрий любит веселиться, что у него после забот и трудов идет обед с музыкой, после обеда пляска. То же стало входить и в жизнь народа. Теперь уже не преследовались забавы, как бывало в старые годы; веселые скоморохи с волынками, домрами и накрами могли как угодно тешить народ и представлять свои „действа“; не чинили тогда наказания ни за зернь (карты), ни за тавлеи (шашки). В корчмах наряжались в хари, гулящие женки плясали и пели веселые песни».

И вот царь, давший импульс развитию своего государства, гибнет.

Дмитрий пал не потому, что был разоблачен как самозванец — об этом объявили народу после его смерти. «…Он не усидел на престоле, потому что не оправдал боярских ожиданий, — пишет В.О. Ключевский. — Он не хотел быть орудием в руках бояр, действовал слишком самостоятельно, развивал свои особые политические планы…» То есть повторилось произошедшее с Борисом Годуновым. С той разницей, что Борис, чувствуя свою непрочность, расправлялся с фактическими и возможными противниками, а Дмитрий, не чувствуя опасности, относился к ним снисходительно. Зато Борис соблюдал местнические порядки, воздавая боярам по их знатности и происхождению, а Дмитрий смотрел на это как на исторический анахронизм, перемежая в своей думе представителей знатных фамилий с людьми малоизвестными. Этого также не могли стерпеть бояре, для которых место в думе или за царским столом было дороже самой жизни.

Боярская камарилья, затевая убийство Дмитрия, как и в случае с Борисом Годуновым, побоялась вступить с ним в открытую борьбу. Зная любовь народа к царю, Шуйский и его сподвижники подняли людей на ненавистных поляков, якобы угрожающих жизни царя, и, воспользовавшись восстанием, первым делом убили его самого. Это произошло 17 мая 1606 г.

Но ликвидация Дмитрия и избрание царем Василия Шуйского не принесли успокоения русской земле. Напротив, эти события стали катализатором еще большего разрастания смуты. Шуйский был марионеткой в руках небольшого круга бояр, которым он целовал крест в ограничении своего самодержавия в их пользу. Узурпация власти, теперь уже боярами, вызвала недовольство царем Василием со стороны менее влиятельных бояр и дворян. Орудием борьбы опять стало самозванство, хотя Лжедмитрий II уступал по всем признакам своему предшественнику, будучи низкопробным авантюристом. Затем было уничтожение этого самозванца, присягание сыну польского короля Сигизмунда Владиславу и восстание против поляков. Далее — временное правительство, возглавляемое казацкими предводителями Трубецким и Заруцким и дворянским — Прокофием Ляпуновым. Окончательно все перемешалось, когда в смуту включились общественные низы, холопы. Многое из происходящего тогда трудно понять современному человеку. Например, почему крестьянское войско Болотникова оказалось союзником и Лжедмитрию II, и дворянскому ополчению?

Но так было. Позже смута превратилась в ожесточенную войну низов против верхов, обретя черты классовой борьбы. Однако не стоит преувеличивать классового характера. Все-таки в основе было другое.

Воспользовавшись неспособностью основных общественных слоев найти согласованный выход из смуты, разного рода авантюристы, проходимцы, защищающие не какие-то сословные интересы, уж не говоря об общерусских, увидели возможность половить рыбу в мутной воде. Каждому из этих моментов смуты сопутствовало вмешательство казацких и польских шаек, донских, днепровских и вислинских отбросов московского и польского государственного общества, обрадовавшихся легкости грабежа в замутившейся стране.

Смута, принесшая так много страданий русскому народу, закончилась примирением общества и избранием царем Михаила Романова. Почему, несмотря на такой хаос и положение, когда все воевали против всех, российская государственность сохранилась? Можно, конечно, ответить на это несколькими словами — инстинкт самосохранения народа не дал России погибнуть. Но это, наверное, выглядит малоубедительным. Обратимся к столь часто цитируемому Ключевскому, который дает такой ответ: «Когда надломились политические скрепы общественного порядка, оставались еще крепкие связи национальные и религиозные: они и спасли общество».