Читать онлайн «Революционный террор в России, 1894— 1917». Страница 20

Этот лживый отказ Центрального комитета ПСР от ответственности за террористическую деятельность не было единичным случаем. Высшее руководство партии заняло такую же позицию после казни эсерами героя Кровавого воскресенья, священника и харизматического пролетарского лидера отца Георгия Гапона, ставшего полицейским осведомителем вскоре после событий 9 января 1905 года. Для высшего руководства партии, установившего связь с Гапоном и потом публично отрекшегося от сотрудничества с ним, он стал мишенью номер один. В отличие от более ранних случаев, когда эсеровские террористические акты планировались и проводились группами боевиков, Центральный комитет послал привести в исполнение смертный приговор Гапону только одного человека — его друга и революционного соратника Петра Рутенберга (Мартына), который шел вместе с ним к Зимнему дворцу и спас ему жизнь, уведя в безопасное место, когда началась стрельба. Чтобы доказать сторонникам Гапона его связи с полицией, Центральный комитет решил, что Рутенберг должен убить и Гапона, и П.И. Рачковского, начальника политического отдела Департамента полиции, во время их тайной встречи(87).

В феврале 1906 года Гапон посетил Рутенберга в Москве и рассказал ему о своих связях с полицией. Он попросил Рутенберга помочь ему получить информацию о Боевой организации, за что полицейские чиновники якобы пообещали заплатить сто тысяч рублей. Действуя с санкции Центрального комитета, Рутенберг притворился, что обдумывает предложение Гапона, и во время торговли со священником о разделе между ними денег стал настаивать на личной встрече с Рачковским — встрече, которая предоставила бы ему возможность, убить обоих врагов(88). Время шло, Рачковский был слишком благоразумен, чтобы встречаться с революционером на условиях последнего, Рутенберг терял терпение и в конце концов решил избавиться только от Гапона, таким образом нарушая приказ Центрального комитета(89).

28 марта 1906 года Рутенберг заманил Гапона в заброшенный дом недалеко от финской границы, чтобы якобы закончить переговоры. Несколько рабочих прятались в смежной комнате и слышали, как Гапон убеждал Рутенберга предать своих товарищей. Убедившись в измене Гапона, рабочие, ранее бывшие его поклонниками, вломились в комнату и, не обращая внимания на мольбы священника, обмотали веревку вокруг его шеи и повесили(90).

Незадолго до этого убийства лидеры эсеров согласились принять участие в публичном суде над Гапоном за границей. Поэтому после расправы с ним они не испытывали желания признавать, что изменник был казнен до суда по их распоряжению. Чтобы выйти из этого неловкого положения, Центральный комитет использовал тот факт, что Рачковский, в нарушение инструкций, не был убит вместе с Гапоном(91). Лидеры эсеров также были озабочены возможной негативной реакцией трудящихся масс, среди которых, как они полагали, Гапон все еще был очень популярен как герой, который чуть не погиб, передавая петицию бедняков царю в Кровавое воскресенье; они боялись, что рабочие решат, что Гапон был убит из-за мелких интриг и соперничества внутри партии(92).

Человеком, заплатившим за беспринципность эсеровских руководителей, стал Рутенберг, превратившийся в глазах обществаиз революционного мстителя в обычного уголовника, подозреваемого в убийстве Гапона по личным мотивам и по собственной инициативе. Центральный комитет явно предал Рутенберга; может быть, желая скомпрометировать в то же время и правительство, ЦК даже не опроверг широко циркулировавшие слухи о связях Рутенберга с полицией и о том, что он убил революционного священника по приказу властей(93). В течение многих лет Рутенберг требовал, чтобы партия опубликовала официальное заявление о том, что Центральный комитет приказал ему убить Гапона, но руководство эсеров постоянно отклоняло его требования(94).

Анализ многочисленных политических убийств, готовившихся и совершенных в столице или недалеко от нее Боевой организацией или более мелкими террористическими группами, не оставляет сомнений в одном: постоянные заверения партийных идеологов о том, что террор был всегда частью массового движения рабочих, крестьян и солдат, являлись по преимуществу пустыми словами, необходимыми для видимой верности теоретическим постулатам. Многие теракты были местью, хотя некоторые и ставили цель углубления борьбы с правительством. В 1907 году, например, властям в С.-Петербурге удалось расстроить планы эсеров совершить «несколько террористических актов против высшего военного командования… чтобы поддержать революционные настроения в армий»(95).

Как совершенно правильно отметила исследовательница ранней деятельности эсеров, «терроризм эсеров был более эффективен в 1902–1904 годах, когда массовое движение находилось в начальной стадии, чем в революционные 1905–1907 годы»(96). Во-первых, высокопоставленные жертвы первых лет террористической деятельности эсеров были выбраны так, чтобы их убийства символизировали борьбу против репрессий властей. Во-вторых, громкие убийства таких государственных деятелей, как Плеве и великий князь Сергей Александрович, не только оказывали огромное пропагандистское воздействие, но и принуждали царское правительство идти на значительные уступки. После Плеве министром внутренних дел стал защитник либеральных преобразований князь Святополк-Мирский, а объявление политических реформ в феврале 1905 года последовало вслед за убийством великого князя(97). С другой стороны, хотя число террористических актов, совершенных эсерами, в это время значительно увеличилось, эффективно способствуя дестабилизации центральных российских регионов, после 1905 года эсерам не удавалось добиться заметного успеха в достижении трех главных целей организованного террора: возмездие, пропаганда революции и ослабление верховной власти с целью заставить ее идти на уступки.

Согласно статистике, собранной самими эсерами, между 1902 и 1911 годами на всей территории империи было совершено 205 террористических актов против правительственных чиновников разных уровней, и есть основания полагать, что на самом деле этих актов было гораздо больше(98). В революционном хаосе 1905–1907 годов многочисленные группы эсеров, действовавших в маленьких городках и местечках, а также в областных и уездных центрах, были настолько изолированы от штаба партии за границей и настолько независимы в своих действиях, что многие теракты так никогда и не попали в летопись партии. К тому же не было редким явлением совершение террористических актов эсерами-одиночками, целиком по собственной инициативе и без формального согласия местных групп. Конечно, партия не брала на себя ответственность за многие подобные теракты, которые были направлены против мелких чиновников и других малозначительных особ(99). В 1905–1907 годах люди погибали ежедневно в результате никем не зарегистрированных террористических нападений, и источники приводят самые разные цифры, сообщая о многочисленных жертвах среди прохожих на местах взрывов.

В атмосфере анархии, царившей в России в революционные годы, часто было трудно установить, кто песет ответственность за конкретный теракт. Это осложнялось еще и соревнованием различных террористических групп, стремившихся записать на свой счет удавшиеся убийства, видя в этом повышение политического престижа их партий и приобретение личной славы для исполнителей. Среди многих других подобных случаев особенно выделяется один, имевший место в Киеве ранней весной 1905 года, когда один эсер объявил себя террористом, скрывшимся после причинения огнестрельных ранений начальнику Охранного отделения Спиридовичу. Друзья самозваного героя пытались переправить его за границу, чтобы спасти от ареста, и обратились за помощью к комитету, ПСР в Киеве, который отказал в помощи на том основании, что этот акт не был им санкционирован.   Скоро выяснилось, что этот теракт был совершен вовсе 1 не эсером, а одним осведомителем Охранки, которого мучили угрызения совести и который жаждал отомстить своим полицейским начальникам. Это не по-1 мешало киевским эсерам распространить тысячи листовок, в которых они приписывали своему товарищу заслугу в «героическом приведении в исполнение приговора, вынесенного ПСР Спиридовичу»(100).

Точно так же как террористы нового типа в центральной Боевой организации стремились отстоять свою независимость от высших партийных органов, их товарищи в провинции часто игнорировали резолюции ЦК и даже иногда действовали вопреки им. Это неповиновение проявилось особенно ярко в реакции различных групп на принятую после обнародования Октябрьского манифеста резолюцию ЦК ПСР о прекращении террористической деятельности. Многие эсеры на местах были возмущены тем, что они считали оппортунизмом и соглашательством с умирающим самодержавием. Екатерина Измаилович, позже стрелявшая и тяжело ранившая вице-адмирала П.Г. Чухнина, командира Черноморского флота в Севастополе, подавившего бунт на крейсере «Очаков» в 1905-м, назвала такое решение руководства партии «предательством народного дела». Многие эсеры решили не подчиняться ЦК и продолжать террористическую деятельность(101). Таким образом, после октября 1905 года, несмотря на официальное заявление ПСР о приостановке всякой террористической деятельности, за исключением терактов против отдельных особо отличившихся жестокостью репрессивных мер представителей правительства, эсеры по всей российской территории продолжали убивать государственных чиновников, полицейских и армейских офицеров, осведомителей и шпионов(102). То же происходило и сразу после открытия заседаний   Думы, когда руководство ПСР в очередной раз оказалось не в состоянии контролировать своих боевиков(103).