Читать онлайн «Экономические провалы». Страница 21

В Ярославле и Вологде существует несколько корпусов когда-то выстроенных лавок, теперь совершенно заброшенных и заключающихся в одних каменных стенах с провалившимися крышами и истлевшими от времени дверями. Точно такие же корпуса лавок, находящихся в полном запустении, можно видеть в городах: Галиче, Старице, Торопце и т. п. Некоторые из этих лавок, по их фасадам, относятся к началу нынешнего столетия, а некоторые - к Петровскому времени. Понятно, что в старинное время сооружение церквей вызывалось религиозным усердием, а сооружение лавок целыми линиями могло вызываться только одною лишь потребностью торговли. Точно так же понятно, что обращение этих лавок в развалины выражает совершенное обеднение. Наиболее всего поразительным представляется запустение огромного количества лавок в Ростове, Ярославской губернии, где один лавковладелец (купец Хлебников) потерял 20 тыс. рублей годового дохода от запустения своих лавок. Лет через десять после введения акцизной системы питейного сбора мне пришлось быть на Ростовской ярмарке и видеть заброшенные лавки, окруженные массою нищих, умолявших прохожих о подаянии на дневное пропитание. При этом мне пришла мысль вступить в разговор с нищими с целью узнать причину их обеднения и посредством этого добраться до верного определения упадка местной торговли.

На вопрос мой, обращенный к одной из нищих, ходила ли по миру за подаянием ее мать или бабушка, несколько нищих отвечали в один голос: "Мы и сами еще только 4-й год стали ходить по миру, а родители наши жили сытно, мужья же и сыновья все пропили; ведь в нашей деревне не было прежде ни одного кабака, а теперь завелось пять кабаков, отчего и погибло все то, что было заведено по крестьянскому житью, разная скотинка, сбруя и одежда". Другие отвечали, что у них поле заброшено за неимением удобрения по случаю закрытия винокурения в ближайших к ним заводах. Без барды не стало скота, без скота окаменело поле, земля ничего не родит, и вот нам пришлось кормиться мирским подаянием. Иные объясняли, что бывшие у них в поле полосы для посева льна давно заброшены как по неимению удобрения, так и по отсутствию покупателей на лен, вследствие замены холстинных рубах ситцевыми (смотри провал 3-й). Наконец, все эти партии нищих в один голос выражали свою скорбь следующими словами: "Крестьянское бытье не заправное; если чем-либо его немножко подкосят, то уже во весь век не справишься и на свои ноги не встанешь; а нужда так тебя забьет, что и жизни не рад, и не знаешь, куда деваться с горя. Ребятишки ревут в худой, непризорной избе, просят, глупые, молока и хлеба; ведь не понимают того, что кабак всю нашу силушку высосал в казну".

Из всего сказанного ясно как день, что покупная способность, которая поддерживала существование лавок на Ростовской ярмарке, равно как и в других городах, исчезла, и народные денежные крохи переместились в кабаки и в Америку в виде уплаты за привозимый оттуда хлопок. Непонятно то, почему финансовая статистика доверяет официальным донесениям и составляет из них свои обозрения, чуждаясь приобретения сведений из прямых жизненных сообщений самого обедневшего народа.

Кроме городов, есть множество селений, в которых около церквей сделаны каменные ограды с лавками на наружную сторону. Вот эти лавки десятки лет стоят пустыми и безжизненными, подобно памятникам на кладбище, выражая собою горькое воспоминание о минувшей жизни, низвергнутой в могилы ложными теориями тех народопопечителей, которые устраивают Россию по иностранным сочинениям и по своим личным соображениям, не простирающимся далее знания Невского проспекта. Кто не знает, что большинство законопроектов исходит не из потребности жизни, а из желания пишущих лиц создать для себя служебную карьеру?

Самые наши выставки сельскохозяйственные, огородные, промышленные и т. п. имеют в основании своем чистейшую ложь: они представляют чудовищную по объему капусту и картофель, крупные зерновые семена и породистый скот и т. д., тогда как в народной жизни ничего этого нет, и за всю эту ложь получают в награду золотые и серебряные медали. Плачет, горько плачет вразумительная дубинка Петра I. Было бы истинно поучительно составить правдивую выставку, на которой мы бы увидали не диковинки, а обыкновенных крестьянских коров и лошадей и те зерновые семена, какими деревня обсевает свои поля. На такой выставке не было бы самообмана, и она скорее бы навела нас на самые верные мысли о нужных мероприятиях, нежели выставки пустого самохвальства. Не мешает присоединить к правдивой выставке приданое большинства крестьянских невест и показать в картинах избы без соломенных крыш, снятых для корма скота в конце зимы; равно изобразить кистью художника коров, поворачиваемых кольями от бессилия встать на ноги, вследствие зимней бескормицы, и, наконец, заключить все это кладовой большинства наших крестьян с содержащимся в ней имуществом. При этом обнаружится, что имущество заключается единственно из старых тряпок, кое-каких веревок, изношенной обуви, оборванной сбруи и обвитых берестом горшков.

Но среди этого бедного имущества всегда найдется огромное богатство, которому нет цены. В этом богатстве кроется вся сила русского государства и народа-сила великого терпения и веры. Это восковая свечка и несколько медных пятаков на помин души, завернутых в чистую бумагу и хранимых для той торжественной минуты, в которую человек оканчивает все свои земные страдания. В эту минуту восковая свечка ставится к образу и потом переносится к гробу, а пятаки раздаются тем неимущим горемыкам, для которых еще не пришел конец страданий.

Составители статистических и промышленных обозрений, на которых финансисты основывают свои проекты, без сомнения, сами бы ужаснулись тех бедствий, которые они понаделали в последнее время, если бы заглянули в жизнь народа. Пора прекратить составление обозрений русской экономической жизни, основанных на официальных донесениях, вовсе не выражающих действительности, и после искреннего раскаяния пора поставить себе правилом изучать прежде всего русскую жизнь в деревнях, дабы согласовать свои взгляды с народными потребностями, без чего при самых добрых желаниях происходят горькие последствия.

Да, пора содрогнуться при мысли о том, что оскудение, в самом огромном большинстве деревенских домов, дошло до того, что обед крестьянина заключается в одном черном хлебе и похлебке из одной воды с малым количеством затхлой крупы. Сомневающиеся в этом могут легко удостовериться, побывав в нескольких деревнях около Николаевской дороги, в расстоянии 10-20 верст от какой угодно железнодорожной станции, а чем далее, тем еще беднее. Трудно понять, чем живет крестьянин и как может его семья существовать среди лишений первых потребностей жизни.

Теперь от общих рассуждений, порожденных признаками бывших провалов, перейдем к тем местностям, в которых на нашей памяти совершились очевидные провалы, породившие разрушительные бедствия. Начнем с Дагестанской области. Местность эта в начале второй четверти настоящего столетия стала заниматься разведением корней марены, которая впоследствии составила необходимую потребность для всех почти фабрик при окраске разных тканей во всевозможные цвета.

Производство марены составляло главное и выгодное занятие жителей Дагестанской области и действовало в свое время на умиротворение живущих там племен гораздо сильнее и благотворнее действия пороха и пушечных выстрелов. До 1872 г., более 20 лет сряду, мы видели появление на Нижегородской ярмарке дагестанских черкесов с гильдейскими правами на торговлю, приезжавших в Нижний для продажи привозимой ими по Волге марены, в которой нуждались все фабриканты Московско-Владимирского фабричного округа. Черкесская гражданственность развилась до такой степени, что векселя мареноводов, полученные ими за проданную марену, принимались к учету в банках, и в платеже денег по этим векселям не было ни одного случая неисправности. Пишущий эти строки очень живо помнит, как обращались к нему для учета векселей в Волжско-камском банке дагестанские купцы в военных черкесских платьях с патронами на груди. Развитие мареноводства могло в будущем времени идти гораздо далее; потому что марена давала такую краску, которая во всех своих цветах не уступала в яркости китайским краскам, и притом, по удостоверению специалистов, окрашение мареной не производило никакого вредного влияния на прочность тканей. Несмотря на все это, производству марены был нанесен смертельный удар по случаю изобретения за границей анилиновых красок, которые оказались выгоднее марены, но за то обнаружили вредное действие на прочность тканей. Марена до такой степени упала в цене, что производство ее не могло далее продолжаться, и весь Дагестанский край лишился своего единственного промысла, отчего начавшееся на западном берегу Каспийского моря образование промышленного гражданства вовсе уничтожилось. Вместе с этим, все те миллионы, которые платились за марену и оживляли собою недавно присоединенный к России край, перешли за границу за приобретаемые оттуда, взамен марены, или анилиновые краски или минеральный материал, для выделки их в России. Таким образом, рушилась торговая связь, существовавшая между Дагестаном и внутреннею Россией. Дагестанцы увидали, что они напрасно трудились десятки лет над разведением в своей почве корней марены, напрасно чаяли от развития этого промысла обогащения своей страны: все их надежды рушились, потому что многократные просьбы дагестанских мареноводов об обложении анилиновых красок такою привозною пошлиною, которая бы обеспечила существование мареноводства, не удостоились в С.-Петербурге никакого внимания. Между тем в то же самое время, когда мы погребали промысел марены, очень много говорилось и писалось о разведении хлопчатных плантаций в Закавказье и Ташкенте, но во всех этих разговорах ни разу не слышалось такой меры, которая бы могла содействовать разведению хлопка. Мера эта очень простая: нужно поднять привозную пошлину на американский хлопок в таком размере, чтобы было выгодно разводить посев хлопчатника на своих землях, и тогда доходность предприятия сделалась бы самым сильным двигателем к употреблению труда и капитала на хлопчатные посевы.