Читать онлайн «Нечеховская интеллигенция. Короткие истории о всяком разном». Страница 21

Было много и горечи, и обид. Генерал, которому подчинялся «японский» полк, раз за разом гонял этих не вполне своих солдат в самое пекло, очевидно, жалея их меньше, чем своих. Из-за этого уже после окончания войны произошел неприятный инцидент. Принимая на торжественном построении рапорт командира нисэев, тот самый генерал протянул руку, но полковник лишь поднес ладонь к фуражке, а рукопожатие не принял. Стало быть, не простил.

А недавно у меня появилась возможность взглянуть на эту проблему с другой стороны фронта. Я пообщался с японским писателем Отохико Кага, который написал роман «Корабль без якоря» про одного храброго летчика императорских военно-воздушных сил. Вот этого.

 Не очень похож на японца, правда?

Это майор Рё Курусу (1919–1945). Он был сыном дипломата-японца и американки. Естественно, воевал за свою страну – Японию. Во времена, когда японские города сгорали дотла под американскими бомбежками, человеку с таким неправильным лицом жилось трудно. Вся книга – про то, как трудно доказать своим, что ты свой, если они считают тебя чужим. Финал романа трагический: главный герой, сбитый в воздушном бою, выбрасывается на парашюте – и соотечественники забивают его до смерти, приняв за американца.

Когда-нибудь в энциклопедиях будут писать: «Война (ист.) – эпидемическое психическое заболевание непонятной этиологии, в прежние времена периодически поражавшее целые народы».

Когда-то в России жило много иностранцев.

Одни приехали «на ловлю счастья и чинов», другие просто за куском хлеба. Каждый обладал какими-то полезными знаниями (на худой конец мог просто учить своему языку) – иначе зачем бы они здесь сдались?

Многие прижились. В восемнадцатом и девятнадцатом веках Россия была приязненна к европейцам. Во втором поколении семьи обрусевали, начиная с третьего – становились обычными русскими.

Но наступил двадцатый век, и Россия разлюбила соотечественников с иностранными фамилиями. Тяжкие времена для многочисленных русонемцев начались еще при царе, в 1914 году. А потом становилось только хуже. Сейчас французские, шведские или итальянские фамилии у нас большая редкость, и даже немецких, которых сто лет назад было чуть не пол-Петербурга, осталось немного.

Когда я придумывал проект «Б. Акунин», у меня была идея сделать главного героя полицейским врачом, причем непременно с какой-нибудь маленькой экзотинкой. Просматривая уголовную хронику 70-х годов девятнадцатого века, я наткнулся на имя врача московской полиции статского советника Александра Гетье, который был назван «французом». Ага, подумал я. Пожалуй, мой персонаж будет из «понаехавших». Французик из Бордо. Можно обыграть комичный конфликт с туземными нравами, галльскую жовиальность в контрасте со славянской тяжелокровностью, опять же успех у дам, смешное грассирование, эгалите-фратерните.

Я принялся искать дополнительные сведения об Александре Гетье, но попадались лишь упоминания о его потомках. Потом концепция серии поменялась (герой будет русский, но с причудливой фамилией «Фандорин»), и папка «Гетье» была заброшена.

А сейчас наткнулся на старый файл и заинтересовался – не французским уроженцем, его потомками. О них и расскажу.

Сын полицейского врача, статского советника, Федор Александрович Гетье (1863–1938) был человеком известным. Он убедил миллионщика Кузьму Солдатенкова завещать два миллиона на постройку городской больницы. В 1910 году корпуса нынешней Боткинской приняли первых пациентов. Возглавил больницу тот, чьим попечением она была основана, – Ф.А. Гетье. Он был одним из самых известных врачей-практиков своего времени. После Октября стал ведущим специалистом кремлевского Лечсанупра, пользовал многих вождей, у которых считался светилом терапии. Кроме Свердлова, Троцкого и Дзержинского доктор Гетье лечил и самого вождя, при том, что Ленин терпеть не мог врачей, не подпускал их к себе. Единственный, кого он признавал и кому доверял, был Гетье.

Все помнят ужасную фотографию больного Ленина в Горках.

Полностью снимок выглядит иначе.

Думаю, что справа – доктор Гетье. Во всяком случае, похож.

Там произошла какая-то подозрительная история с протоколом вскрытия Ленина. Гетье подписывать этот документ почему-то отказался, что породило всякие неприятные для большевиков слухи. У медиков дореволюционной выучки были очень твердые правила врачебной этики. Лечить доктор мог (и был обязан) всех, а вот ставить подпись под сомнительным документом – ни в коем случае. Впоследствии, после опалы Троцкого, слишком принципиальный Гетье был убран из большевистских лейб-медиков.

У Федора Александровича было двое детей. Их биографии тоже не вполне обычны.

Дочь Наталья (1892–1973), знаменитая красавица и спортсменка, перед Первой мировой была чемпионкой Москвы по теннису и состояла в Клубе лыжников. Записалась в сестры милосердия, была на фронте, получила Георгиевский крест (таких женщин очень немного). Всех поразив, вышла замуж за некрасивого офицера с сильным заиканием, поручика Любченко, и вместе с ним воевала в Белой армии. В эмиграции сначала жила в Болгарии, где вновь стала теннисной чемпионкой. Потом оказалась во Франции. Работала медсестрой, дружила с Буниными. Ее фотографии я, к сожалению, не нашел. Пишут, что Наталья Федоровна оставила неопубликованные мемуары. Почитать бы.

От ее брата Александра Федоровича (1893–1938) фотография осталась, но странная (на стр. 143).

Он тоже был спортсмен, но любил не теннис, а бокс. Окончил военное училище, воевал с немцами, потом с красными. Отец выхлопотал бывшему белогвардейцу помилование у своего пациента Дзержинского.

Александр Федорович – один из создателей отечественной боксерской школы. Он был тренером, автором нескольких книг по боксу. Но в 30-е годы страстно увлекся альпинизмом. На фотографии он запечатлен по время знаменитого восхождения на Пик Сталина (7495 м).

В декабре 1937 года спортсмена арестовали и почти сразу расстреляли. Удивляться нечему: бывший офицер, «белый», с иностранной фамилией. К тому же чекистов ни с того ни с сего вдруг охватила параноидальная ненависть к альпинистам – их почти всех тогда репрессировали.

Старый доктор не пережил смерти своего замечательного сына. А дочь, как мы знаем, к тому времени давно уже вернулась обратно на родину предков.

«Россия, которую мы потеряли», говорите? Мы за последний век много Россий потеряли. В том числе и такую.

Сам не очень понимаю, почему эта история, далеко не самое страшное преступление сталинизма, так меня пронимает.

Есть в ней что-то совершенно невыносимое.

И ведь не то чтоб я испытывал хоть какую-то симпатию к коммунистам 30-х годов. Если сравнивать их с фашистами, последние, конечно, хуже, но это вовсе не означает, что первые лучше.

23 августа 1939 года немецкие фашисты с советскими коммунистами решили (и справедливо), что у них друг с другом общего больше, чем с западными демократиями. Подписание Пакта Молотова-Риббентропа дало старт мировой войне, и начался кошмар, по сравнению с которым происшествие в Брест-Литовске 2 мая 1940 года должно было бы казаться пустяком. Но не кажется.

Как известно, Сталин был ужасно собой доволен. Всех перехитрил. Заполучит Прибалтику, кусок Польши, Румынии и Финляндии (что Финляндия окажется крепким орешком, он еще не догадывался); стравит европейцев между собой, и они опять, как в 1914–1918, истощат себя нескончаемой войной, а он будет третьим радующимся.

Так был счастлив, что прямо изъюлился весь перед своим новым другом Гитлером. Тот, надо сказать, тоже ликовал (и имел для того более существенные основания). Фюрер даже щедро предложил выпустить в СССР коммунистического вождя Тельмана. Сталин деликатно отказался: ну что вы, что вы, стоит ли утруждаться, мы и так всем довольны. (Потом он точно так же откажется спасти Рихарда Зорге.)

В качестве некоей дополнительной любезности Сталин предложил выдать Берлину политэмигрантов из Германии и Австрии – своих товарищей-коммунистов, которым повезло спастись от фашистов.

Ай, голова! (Молотов подписывает договор Молотова-Риббентропа, за ним Риббентроп, справа Сталин. 1939 г.)

Правда, большинство из них в 1937–38 годах (тогда мели всех иностранцев без разбора) вместо этого попали в ГУЛАГ, а то и под расстрел. Но пятьсот коммунистов собрали-таки, и Гитлер с благодарностью принял этот дар доброй воли.

История эта, в общем, хорошо известна и новостью для меня не являлась. Просто на днях я случайно наткнулся на одном европейском телеканале на интервью с очень старой дамой и послушал, как всё это происходило. Ну и от некоторых подробностей меня заколотило.