Читать онлайн «Русская тройка (сборник)». Страница 60

В России всегда была большая проблема с определением в общественном сознании границ народа и нации, как и того, что можно, а чего нельзя. В ключевой работе Владимира Ильича Ленина, посвященной этой теме, советскому человеку раз и навсегда объяснили, что все наши народы равны, но тем не менее надо помнить о национальной гордости великороссов и при этом не оскорблять малые народы. Ленин, конечно, ничего плохого сказать не хотел, это за него сказали его последователи, не моргнув глазом назначавшие целые народы виновными, подобно тому, как сам он в свое время назначил виновными целые классы.

Хотя, если посмотреть внимательно, мы увидим, что многие века в царской России национальность не играла особой роли, гораздо важнее была сословность. И этническое происхождение никогда не определяло роль человека, если только – необходимая ремарка – он не был в числе так называемых угнетенных или пораженных в правах народов. Но в широком смысле Российская империя проводила как раз очень мудрую национальную политику, и сбой в ее формировании, когда ряд этнических групп оказался поражен в правах, как раз и привел к активной революционной деятельности внутри именно этих групп, что в конечном итоге развалило великую страну.

Однако никто не задавался вопросом, какой национальности были Пушкин, Лермонтов, Кутайсов и Милорадович, Барклай де Толли и Багратион. Да и Фет – не особо русская фамилия. И даже псевдоним Герцена – тоже, прямо скажем, не русского корня. Хотя, конечно, все помнят, что его отец, не признавший своего сына, был великороссом. Напомню, что даже сам термин «русский» в то время не был принят – скорее, если речь заходила об этнической идентичности, говорили «великоросс» или «малоросс».

XX век внес свои коррективы. Мы гордились своим интернационализмом, издевались над Америкой, где линчуют негров, а фильм «Цирк» навсегда вошел в наши сердца благодаря яркому эпизоду в финале, когда на провокационное восклицание: «У белой женщины черный ребенок!» – седовласый директор цирка реагировал искренним и величественным недоумением: «Ну и что?» Маленький чернокожий мальчик сладко засыпал, и представители разных национальностей пели ему колыбельную – каждый на своем родном языке.

Силы страны и ее компетентных органов были заняты скорее выяснением сословия и классового происхождения, нежели этнической принадлежности. Хотя все помнят, как сильно не повезло немцам, когда началась война – они оказались среди неблагонадежных групп населения, равно как и вайнахским народам, и эстонцам, и крымским татарам, и ряду других народностей, которые на себе узнали всю реальную мудрость национальной политики. Можно сказать, что игривый анекдот советских времен о том, что такое дружба народов, приобрел абсолютно реальное звучание: «Это когда великий русский брат дает руку великому армянскому брату, тот – великому грузинскому брату, а он – великому татарскому брату, и так далее, и так они все, взявшись за руки, вместе идут бить морду ненавистным…» – а дальше подставьте любую национальность по требованию. Так и получалось. Все были великие, все друг друга страшно любили и приносили коллективные клятвы в верности у фонтана Дружбы народов – до того момента, пока не выяснялось, что один из великих братьев, оказывается, совсем не великий, и вовсе даже никакой нам не брат. И тогда можно было отдать приказ войскам НКВД и передислоцировать горский народ куда-нибудь в степи Казахстана, особо не считаясь с количеством погибших как в процессе депортации, так и в период ассимиляции.

Но государственная идеология, несмотря на бытовой антисемитизм и внутреннюю подозрительность, которая волей-неволей поддерживалась регулярными разоблачениями врачей-убийц, крымских татар, сионистского заговора в МГБ и пр., оставалась интернациональной. На государственном уровне бытовой национализм все-таки пресекался. Государство говорило: «Мы – многонациональная страна, вот у нас есть образцово-показательный татарин, образцово-показательный грузин, образцово-показательный еврей…» Четко просчитывались национальные квоты на представительство в органах власти и поступление в вузы, устраивались бесконечные вечера дружбы и дни культуры народов. Многие писатели понимали, что им будет гораздо легче издаться, если они вдруг потеряют свою родительскую национальность, превратившись в представителей гордых, но малочисленных народов – настолько малочисленных, что мало кому до этого известных, но каждому народу полагалось иметь свою литературу, то бишь своего поэта или прозаика, своего ученого, своего военного героя – список можно продолжить.

Эта тема порождала огромное количество шуток и хихиканья, но, тем не менее, при всей смехотворности подобной политики внутреннее напряжение, веками копившееся в результате застарелых обид одной народности на другую, исторических несправедливостей и неравномерного распределения ресурсов, удавалось сглаживать на протяжении достаточно долгого срока. Наверное, инстинктивно наши руководители чувствовали, что национализм – страшная болезнь, подобная чуме или оспе, и эта жуткая зараза, вырвавшись из-под контроля, в любой момент может разорвать страну на части. И не только потому, что в нашей истории уже были примеры, когда выяснение национальной принадлежности доводило народы до беды, – вряд ли это их сильно волновало. Скорее, присутствовало понимание, что Россия в силу своего особого исторического пути не может существовать как моноэтническое государство. В 1612 году выбор уже был сделан – мы не стали Польшей.

И для людей того времени, и, пожалуй, для поколений советских людей большее значение имело не то, какой они национальности, а то, какое у них гражданство. Слово «русский», как правило, – до начала XX века уж точно – означало «подданный Российской империи». Конечно, нет никакого смысла в том, чтобы стыдиться своих национальных корней, это было бы попросту глупо. Но у нас перед глазами имеется пример второго мирового плавильного котла – Америки, где нет понятия национальности, записанной в паспорте. Ведь сами мы, несмотря на декларируемую терпимость и девизы наподобие «все флаги в гости будут к нам» и «нет плохих национальностей», тем не менее, позволяли себе на всякий случай спрашивать у новых знакомых девичью фамилию матери. Конечно, мы всех очень любим, все равны и всё замечательно, но главное – чтобы враг не пробрался.

Вот эти двойные стандарты рано или поздно должны были взорваться. Когда исчез пресс советской идеологии, привычная подозрительность привела к предсказуемому результату. Государство стало разваливаться – во многом из-за крайне неразумной политики Горбачева, в том числе национальной, поскольку именно при Горбачеве выступили на первый план конфликты между национальными республиками и проживающими внутри республик этносами. И мы тут же вступили в тяжелейшую эпоху этнических конфликтов, кровопролитных, безумных. До сих пор на территории бывшего СССР существует колоссальная напряженность между армянами и азербайджанцами, грузинами и абхазами, грузинами и осетинами – список можно продолжать. А все ужасы, творившиеся в наших закавказских республиках, имели прямое отношение в том числе и к этническим конфликтам.

Что же такое нация? Что такое народ? Почему вдруг люди с очень разными, абсолютно нерусскими фамилиями, совершенно непохожие внешне на эталонных представителей славного рода славян, вдруг стали брать на себя право определять, кто чистый, а кто нечистый, кто наш, а кто не наш? Почему в народе, на протяжении почти столетия воспевавшем интернационализм, национальные мотивы зазвучали вдруг с такой силой, что в свое время целая партия под названием «Родина» пыталась пройти в Думу под вполне националистическими лозунгами?

Да и сейчас многие политики явно или неявно пытаются разыгрывать эту карту.

Как ни печально, антинацистская прививка в какой-то момент времени перестала действовать. Мы не удивляемся, когда средства массовой информации без стеснения задают вопрос, какой национальности те или иные люди, проходящие по партийным спискам, нас не коробит, когда разнообразные деятели, выступая на публике, всячески пытаются снять вину, если угодно, с представителей целого народа, перекладывая ее на всех остальных. При этом приписать любому человеку любую национальность на самом деле очень легко. У нас ведь как принято считать: если в человеке есть две капли еврейской крови, то он еврей. И неважно при этом, что по всему остальному он русский – по языку, по культуре, по внешности, по религиозной принадлежности, наконец. Нет уж, говорим мы, вот оно что, вот он какой, оказывается… Хотя даже элементарная математическая статистика показывает, что во всем мире не найдется ни одного народа с абсолютно чистой кровью – разве что какие-нибудь бушмены или амазонские индейцы, волею судеб лишенные возможности контактировать с соседними племенами. Но ведь писались книги, выводились целые теории, суть которых сводилась к снятию вины с себя и перекладыванию ее на неугодные нации, назначавшиеся средоточием зла.