Читать онлайн «Красная Валькирия». Страница 54

  "Ты прав, политика и преступления - одно и то же", - съязвила Лариса, и Раскольников снова почувствовал - с бесцветной опустошенностью и отчаянием, что его с женой разделяет пропасть, которую не преодолеть боевыми подвигами и славой, разделенной на двоих властью и даже этим совместным изгнанием. Лариса прошла с ним Гражданку - не стесняясь, отдавала жестокие приказы, расхаживала с маузером по палубе и охотно играла в комиссаршу. Но ее руки, сжимавшие маузер, была непростительно белыми, и расхаживала она перед матросами в парижском платье, и даже порой грассировала всем назло, так что "братишки" хорошо понимали, что кожанка комиссарши - "невзаправду", что эта барыня охотнее бы надела что-нибудь свое, барское, и ведут ее по военным дорогам боль и ненависть, нестерпимая ненависть к прежнему, дореволюционному миру, и к нему же - безумная, бездумная любовь.

  Федор Ильин, назвавший себя Раскольниковым из любви к топору, который опустил на голову старухи-процентщицы герой романа Достоевского, еще недавно - мичман императорского флота, закончивший гардемаринские классы, незаконный сын протодиакона Федора Александровича Петрова и дочери флотского генерал-майора Антонины Васильевны Ильиной, был для революционных балтийских "братишек" своим. В Федоре Федоровиче не наблюдалось Ларисиной невольной утонченности, непростительной для большевистского начальства одухотворенности. Он шел по революционным дорогам потому что искал власти - и нашел ее. Нашел, как любой балтийский морячок, которому удалось выбросить за борт командира и взять власть на судне.

  В балтийской матросской вольнице Раскольников-Ильин был своим, а Лариса - чужой, прихотью командира, "персидской княжной", которую новоявленный Стенька Разин для забавы нарядил в комиссарскую кожаную куртку и галифе. Матросов удивляла небывалая, почти собачья преданность, которую Раскольников испытывал к Ларисе, к ее редкой, властной красоте и невольной, старорежимной одухотворенности. "Персидская княжна" стала командиршей, отдавала приказы, ловко стреляла, во время высадок на берег носилась на коне перед строем - словом, усердно и искусно играла свою роль. Но в редкие минуты затишья маска комиссарши падала с ее уставшего лица: в такие мгновения она смотрела вокруг непонимающим взглядом и бормотала стихи, при звуке которых Раскольников хватался за маузер, бросался к жене, а потом, испуганный и завороженный ее властным спокойствием, опускал оружие и отходил в сторону. Чьи стихи читала она? Конечно, Гумилева.

  Лариса ехала в Афганистан, некогда входивший в огромную Персидскую империю, чтобы собственными глазами увидеть чудесный сад средневекового персидского поэта Гафиза, именем которого подписывал свои письма к ней Гумилев. В этих письмах Гумилев был Гафизом, поэтом, которого современники называли "языком чудес", а она - Лери. Ее новое имя рифмовалось с Пери, она была райской девой, попавшей в чудесный сад Гафиза и оставшейся там навсегда. "О Сердце Веры, князь Гафиз, ты видишь пери пред собою, Она сошла из рая вниз, стать лучшего из нас женою...", - как заклинание, шептала Лариса. Гумилев подарил ей прекрасную Персию - страну поэтов, блистательнейшим из которых был Гафиз, и комиссарша ожидала увидеть хоть отблеск этой волшебной страны, луч, упавший прямо из рая на сады земного Ирана.

  ...Еще раньше, в триумфальном апреле 1920-го, Лариса и Раскольников пытались взять неодолимо манящую Персию приступом. Неукротимая завоевательная энергия Советской власти, мощные амбиции и изобретательная мстительность Федора Раскольникова вкупе с хитросплетеними подковерных баталий в партии большевиков сдвинули вал красного наступления - вперед, через Каспий, в край благоуханных роз и вдохновенных поэтов, безжизненных песков и раскаленных камней. Тогда революция представлялась Ларисе ковром-самолетом, поднятым в воздух очищающим и уничтожающим пламенем революции... "Нигде не жить постоянно - лучше всего на ковре самолете!", - так ответила она весной 1918 года на вопрос анкеты: "Где бы вы предпочли жить постоянно?", составленной братом Федора, Александром Ильиным-Женевским, революционером и подающим надежды шахматистом.

  Она не знала тогда, что этот ответ окажется пророческим, и вскоре ее ковром-самолетом станут зыбкие мостики боевых кораблей Волжско-Каспийской флотилии. Той самой, которую будет вести под огонь ее муж. Лариса вспомнила этот ответ потом, когда стояла рядом с Федором в боевой рубке эскадренного миноносца "Карл Либкнехт", флагманского корабля десантного соединения Волжско-Каспийской флотилии и Красного флота Азербайджанской Советской республики. Тогда они вышли с бакинского рейда и взяли курс на персидский портовый город Энзели.

  В центре походного ордера, окруженный краснознаменными боевыми кораблями (два самых крупных из которых гордо именовались "вспомогательными крейсерами", но на деле были лишь вооруженными каботажными судами), шел впечатлявший размерами и грязью нефтеналивной пароход. На палубе парохода было черным-черно от матросских бушлатов, хрипло надрывалась гармонь, и густой смрад махорочного дыма смешивался с самогонным перегаром. Пароход перевозил две тысячи "братишек" десантного отряда. Это был главный опасный сюрприз, который приготовил Раскольников британцам и белогвардейцам, засевшим в Энзели..

  Командующий флотом заметно нервничал, выходил на мостик, осматривал в бинокль мутное марево над горизонтом, ежечасно проверял порядок и ход своих немногочисленных вымпелов. Сигнальщики флажками передавали приказы командующего ускорить движение флота, и кочегары эскадры, обливаясь потом и исходя матом у огнедышащих топок, щедро кормили их скверным, мелким каменным углем. "Скорее, скорее! - цедил сквозь прокуренные зубы Раскольников. - Тащатся, как беременные крысы с камбуза... Внезапность, только внезапность - тогда победа! Иначе...".

  Лариса подходила к Федору, нежно касалась его плеча, спокойно и ободряюще улыбалась. Ах, как чертовски приятно было чувствовать поглаживающие прикосновения ее мягкой ладони, ее поддержку - по-женски ласковую и по-мужски твердую! Лариса была его красным вдохновением, его счастьем, но в остальном Раскольников рассчитывал только на себя.

  Реввоенсовет республики и даже правительство Советского Азербайджана официально не поддержали Энзелийскую экспедицию и предложили Раскольникову действовать на свой страх и риск. Впрочем, этому правительству - без году неделя, и сформировалось оно только благодаря смелым действиям его, Раскольникова, на Каспии! Иначе в Баку сидели бы теперь деникинцы и мусаватисты.

  Накануне, в тенистом саду бакинской резиденции Серго Орджоникидзе они пили зеленый чай с рассыпчатым бакинским курабье. Тогда товарищ Серго, лукаво прищурившись, пояснил: "Товарищ Федор, ты сам понимаешь деликатный характер ситуации. Военным походом на Энзели ты так или иначе нарушишь суверенитет соседней Персии и оживишь боевые действия с англичанами... Партия не считает нужным запрещать тебе, но, в случае неудачи твоего похода, мы представим его перед всеми как пиратский налет, и ответственным окажешься ты. Советская власть не готова рисковать своими достижениями в Закавказье ради возвращения своей законной собственности - кораблей и вооружения, которые увели в Энзели деникинцы!"