Читать онлайн «Заговор королевы». Страница 42

Меню обеда было достойно Лукулла. Все изысканные яства, которые только мог пожелать самый утонченный эпикуреец 1579 года (эпохи, которой нельзя пренебрегать в летописях гастрономии), находились в изобилии. Мысли мутились при взгляде на эти бесчисленные блюда и нескончаемое разнообразие вкусных кушаний. Местами возвышались пирамиды сластей, груды самых изысканных фруктов, виднелись урны античной формы, переполненные дорогими критскими, кипрскими и сиракузскими винами, разливая вокруг себя благоухание подобно ароматическим кущам Ливана. Мы заметим мимоходом, что в это время пили вино, по большей части подогретое и с разными примесями – обычай, перенесенный из Италии во Францию Екатериной Медичи. Там и сям были видны придворные, камергеры со своими служебными жезлами, украшенными лилиями, дворецкие с бутылками и подносами, целые полчища слуг и пажей, а также слуг, стоявших на некотором расстоянии друг от друга с салфетками на плече и огромными ножами в руках.

Под громкие звуки труб и рогов, перемешанные с более мягкими нотами гобоя и виолы, предшествуемый де Гальдом, Генрих в сопровождении Эклермонды открыл шествие в залу. Однако же монарх не остановился в комнате, которую мы описали. Его оргии происходили в столовой, более отдаленной и не такой обширной, выходившей в главную залу, от которой она отделялась высокой золоченой решеткой и куда допускались только самые приближенные к нему особы, что вызывало разные саркастические замечания. К частному столу короля допускались только его фавориты со своими фаворитками. Слуги стояли у входа со списком ожидаемых гостей. Никто другой не допускался. К этой-то зале и направлялся Генрих в сопровождении веселой ватаги дам и кавалеров. Он был в самом шутливом настроении и болтал обо всем, что попадалось ему на глаза. Странная перемена, казалось, произошла в Эклермонде. Она отвечала на любовные ухаживания Генриха с живостью, доходившей до легкомыслия, которая проницательному наблюдателю показалась бы следствием отчаяния, но принималась Генрихом за самое благоприятное предзнаменование. Ее лицо дышало оживлением, а глаза сияли необыкновенным блеском. Только раз, проходя овальную залу, о назначении которой она уже слышала, Эклермонда вздрогнула, и легкий трепет пробежал по всему ее телу. Но она тотчас же снова обрела все свое хладнокровие.

Овальная комната была убежищем, достойным сластолюбца. Атмосфера, пропитанная благоуханием, поражала чувства гостей, как только они в нее вступали, и приводила к чему-то вроде опьянения. Пажи в фантастических костюмах держали свечи из душистого воска, разливавшие яркий свет на роскошные рисунки обоев, покрытых блестящими изображениями легенд древности, в которых изображались в окружении сказочных богинь и нимф главные красавицы, прославлявшиеся в Лувре. Одна из этих картин представляла прелестную Диану де Пуатье в виде богини под этим же именем, предающейся после охоты забавам вместе с Франциском I; другая – Венеру Анадиоменскую, выходящую из морской пены, с чертами и фигурой прекрасной Ферроньер и Франциска в виде Тритона, плывущего за ее раковиной. Здесь Франсуаза де Фуа улыбалась под видом Эгерии. Франциск в третий раз являлся в виде Нума. Обольстительная Мария Туше, которую так хорошо обрисовывает ее анаграмма: Я очаровываю всех, была представлена в виде Каллиргои, а ее любовник, Карл IX – охотника Эримедона, тогда как в последней части был довольно странно изображен наш добрейший Генрих под видом Улисса, уступающего ласкам Цирцеи. Черты очаровательницы имели поразительное сходство с чертами его первой любовницы, прекрасной Шатонеф. На потолке, расписанном фресками, были представлены фрукты, оберегаемые драконом, и серебристые фонтаны садов Геспериды.

Ужин, поданный Генриху, был торжеством главного повара, неподражаемого Берини, который заслуживает, чтобы его имя присоединили к именам Лютера, Кальвина, Кнокса и других великих реформаторов XVI века. Он так же верно выражает собой неугомонный дух того времени, как в великом Уде отражается характер нашего века. Значительную перемену, произведенную в поварском искусстве этой замечательной эпохи, следует по справедливости отнести к постоянным усилиям Берини. Предчувствуя с предусмотрительностью истинного мудреца возрастающие потребности своего искусства, он видел, что изменения необходимы, и он их совершал. Он искоренил множество старинных, укоренившихся заблуждений и хотя возбудил вкус к более утонченным яствам, но не уменьшил средств поваренной науки. Ему обязан человеческий род в числе тысячи других благодеяний изобретением Фрикандо, изобретением, которое, как справедливо замечает его биограф, требовало очень сильной головы.

Он придумал такие вкусные соусы, что потребовались алхимические термины для выражения их возбуждающего влияния на человеческий организм. Эти соусы, к нашему прискорбию, найдены вредными новейшей наукой. Наконец, он попрал ногами народный предрассудок, предпочитавший использование пальцев, и ввел в моду вилки.

Одно пятно лежит на памяти Берини, а именно: он служил орудием Екатерины Медичи, другими словами, примешивал временами к своим соусам иные снадобья, нежели требовались соображениями его искусства. Мы надеемся – ради славы такого великого профессора такой высокой науки, – что это чистая клевета. Нет ничего странного, что, накушавшись таких вкусных блюд, великий человек умирал от несварения желудка, но, конечно нельзя осуждать повара за подобное естественное событие. Мы более расположены искать причину зла на дне стакана. Мы уже сказали, что в то время вина обыкновенно подогревались и разбавлялись разными пряностями, – обычай, который, облегчая в высшей степени использование разных ядовитых веществ, в то же время лишал того, кто пил, возможности принять какие-либо предосторожности. Итак, склоняясь на сторону гения, мы расположены оправдать в данном случае талантливого Берини и отнести это преступление к деяниям слуг Екатерины, имя которых, по справедливости, предано забвению.

Мы сказали, что этот ужин был торжеством Берини. И по замыслу, и по исполнению он был совершенством. Глаза лакомки Вилькье блестели при виде всех этих чудес. Ронсар уверял, что, смотря на эти соусы, он легко понимает, что Виталлий и Гелигобал могли истощить государство. Замечание, которое, к счастью для поэта, не достигло ушей короля. И точно, Генрих был слишком занят Эклермондой, чтобы обращать внимание на шутки своих гостей. Тотчас, как только Генриху и девице, которая удостоилась его внимания, было подано кушанье, он любезно выразил желание, чтобы гости, оставшиеся по требованию этикета стоять, заняли за столом свои места. Тогда-то началась оргия. Гости были малочисленны и состояли только из полдюжины фаворитов Генриха, фрейлин Маргариты Валуа, аббата Брантома и, как мы уже сказали, поэта Ронсара.