Читать онлайн «Тяпкин и Леша». Страница 8

- Сама знаю...- пробурчал Тяпкин и добавил: - Пускай не бьется своей ногой паршивой.

- Так ведь это Володя тебя ударил, а не Галина Ивановна...

Тяпкин замолчал и долго шел молча. Когда мы дошли до нашей калитки, то оба посмотрели с надеждой вокруг, но никого не было. Войдя на участок, мы поглядели на то место, где стояла миска. Возле нее тоже никого не было. Тогда мы пошли домой.

Честно говоря, мне тоже не хватало Леши. Как-то я за последнее время привыкла к нему.

- Мам!..- сказал вдруг Тяпкин.- Погляди, кто там есть.

Я остановилась. Снизу от оврага к нашей миске неторопливо направлялись два ежа. Шли они с разных сторон и независимо друг от друга; один был совсем еще малыш, его почти не видно в сумерках в траве, второй побольше, но тоже небольшой. Они шли, торопливо переваливаясь, под худенькой шкуркой у обоих так и ходили лопатки. То один, то другой останавливался, высовывал из травы мордочку с черным, загнутым на конце носом, глядел направо, потом налево, потом, покивав головой, опять скрывался в траве.

- Там нет молочка! - прошептал сокрушенно Тяпкин.- Давай дадим ежикам молока!

- Надо бы...- согласилась я,- Только пока мы за ним сходим, ежики уйдут.

Я шагнула с тропы-оба ежика замерли и полусвернулись. Тогда я подняла маленького; он свернулся совсем тугим комочком, но меня иголки даже больших ежей не кололи, не то что такого крохи. Какой тут был секрет - не знаю, все дело, наверное, в том, как относиться к тому, что ты держишь в руках - моток колючей проволоки или такую вот чудаш-ную зверюгу.

- Ты его взяла? - восхищенно сказал Тяпкин.- А тебе не больно? Он колючий? Дай, я его потрогаю.

- Подожди.- Я знала еще один фокус и решила порадовать им своего ребенка.- Смотри.

Я положила ежонка на ладонь и стала поглаживать его по встопорщенным колючкам. Через мгновение иголки обмякли, ежонок шевельнулся, я почувствовала ладонью его мягкий горячий живот. Высунулся черный нос ичерная, с длинными крепкими когтями лапка.

- Ой, ма-а-мочка...- Не часто мое чадо называло меня мамочкой.

Мы пришли домой, положили пока ежонка в хозяйственную сумку на молнии, чтобы он никуда не делся, сходили за молоком, налили мисочку в овраге, а потом дома налили молока в блюдце и вынули ежонка. Я макнула его носом в молоко, однако пить он не стал, чихнул два раза и замер, полусвернувшись возле блюдца.

- Пей, дурачок! Тебя никто не трогает! - сказал Тяпкин покровительственно-заискивающим басом и подтолкнул ежонка к блюдцу. Тот, смешно свесившись всеми иголками набок, фукнул, поддал руку Тяпкина и снова замер.

- Он еще не привык, Тяпик,- сказала я.- И есть при нас не станет. Давай спать, а завтра поиграем с ним. Молочко он ночью съест.

В комнате было душно, так что спали мы с Тяпкиным на терраске, прямо на матрасе. Я вообще люблю спать на полу, так мне удобнее. Тяпкин тоже любит спать на полу. И потом, еще я люблю спать с Тяпкиным: он маленький, мягкий, пахнет парным молоком и спинка у него горячая.

Тяпкин долго не мог заснуть, хотя лежал смирно и не вертелся. Я чувствовала, что он не спит, потому что он был весь напряжен. Вдруг в комнате раздалось какое-то громыхание, затем громыхание повторилось, потом послышался невнятный писк.

- В мои игрушки играет! - сказал Тяпкин восторженно-испуганным голосом.- Тузика нажимает. Мамочка, пусть! Не отнимай! - прошипел он, видя, что я встаю.

- Ночью надо спать,- сказала я, пошла в комнату и зажгла свет. Наш маленький гость сидел у стены и. поддавал иголками Тузика - резиновую собачку с пищалкой. Не думаю, чтобы он принял ее за лягушонка: ведь лягушонок не пахнет резиной. Он в самом деле играл. Так я и сказала Тяпкину, который пришлепал следом за мной поглядеть, что тут происходит.

Молоко было выпито досуха, игрушки, которые Тяпкин перед сном аккуратно складывал в углу, разбросаны, железный грузовичок валялся посреди комнаты.

- Ну знаешь! - Я все-таки возмутилась.- Нашел время поиграться! Поймала ежонка, улепетывавшего под стол, и снова засунула его в хозяйственную сумку, бросив туда старенькое полотенце и газеты, чтобы он мог сделать себе постель.

После этого мы легли спать и сразу заснули: было уже поздно. Утром, когда мы встали, ежонок, видно, еще спал: в сумке было тихо. Я раскрыла сумку. Малыш спал на боку, полусвернувшись, сопел черным носом, нежным колечком белел подшерсток. Совсем он был еще кроха и ребенок, не напугался, когда Тяпкин сунул палец в середину этого теплого живого комка и почесал ему живот. Он только свернулся чуть крепче и продолжал спать.

- Ничего, разбуди его, пусть позавтракает с нами,- сказала я.- А то он опять нам ночью спать не даст.

После завтрака Тяпкин, вспомнив, наверное, свое давнее житье с котенком, привязал бумажку на веревку и, покрутив ею перед носом ежа, тихонько поволок. Я думала, что тот не станет реагировать на ничем не пахнущий движущийся комок, но ежонок напрягся, следя за шевелящейся бумажкой, и вдруг стремительно побежал, за ней. Тяпкин дернул ее сильнее вбок - ежонок не успел сменить направление, проехался по доскам пола мимо, развернулся, побежал снова. Тут Тяпкин зазевался, и ежонок цапнул бумажку мертвой хваткой. Тяпкин потянул веревку - ежонок, не выпуская добычи, повис, поджав к животу худые мохнатые лапки с длинными когтями.

Какая уж тут была работа! Мы провозились с ежонком целое утро, потом я стала готовить обед, а Тяпкин пошел к Варваре Георгиевне попросить спичек, чтобы разжечь керосинку: все время забываешь их купить. Я топталась у стола, чистила и резала овощи, а наш малыш, видимо войдя во вкус игры, вдруг набросился и довольно больно цапнул меня за большой палец босой ноги. Наверное, он принял шевелящиеся пальцы за что-то живое и съедобное, а может, просто соскучился и решил продолжать игру. Я тряхнула от неожиданности ногой - нападавший шмякнулся о стенку.

Когда Тяпкин пришел со спичками, я, конечно, рассказала ему, как малыш принял мой палец за лягушонка. Тяпкин повосхищался, похохотал, потом, посчитав, что я не смотрю, снял сандалии и, подступая к обиженному ежонку, стал тихонько шевелить перед его носом босыми пальцами:

- Ну что ты? На, ешь, на, ешь!..

Не выдержав искуса, ежонок хватанул-таки палец. Тяп-кин заревел, тряхнул ногой, ежонок снова отлетел к стенке. Впрочем, реветь человек сразу перестал, а я сделала вид, что ничего не заметила.

После обеда Тяпкин и ежонок легли спать, а я села работать.

Так мы прожили неделю. Тяпкин вроде бы не поминал Лешу, забавляясь с новым жильцом, а Леша не появлялся. Однако пора было отпустить маленького в овраг, чтобы он снова привык к жизни на воле и, когда придет время, начал бы готовиться к зимовке. К тому же Тяпкин все-таки его мучил. Хоть и не велено было ему брать зверюшку в руки, но, едва я отворачивалась, Тяпкин в избытке нежности хватал ежонка поперек живота, таскал по комнате, приговаривая: "Малы-ыш, малы-ыш, кто тебя обижает!.." И самое удивительное, что ежонок покорно сносил такое обращение, пожалуй, оно ему даже нравилось. За неделю он сделался совсем ручным, и я боялась, что излишнее доверие к людям не пойдет ему на пользу в будущем.

Тяпкину наш гость скоро поднадоел. Однажды я подсмотрела такую сценку: человек в хмурой задумчивости сидел после завтрака на крылечке, ежонок выбежал на порог, покрутил носом и, спустившись до той ступеньки, где был Тяпкин,- делал он это очень лихо: просто сваливался с одной ступеньки на другую,- стал проситься на руки. Ему очень нравилось, когда его держали на коленях и, сильно нажимая, гладили по спинке: видимо, он воспринимал это как лечебный массаж. Тяпкин сердито отодвинул маленького в сторону и сказал:

- Ну тебя! Уходи домой, я не буду больше с тобой играть! Ты все равно не разговариваешь!..

Увы! Тяпкину необходимо было с кем-то разговаривать, а ежонок при всей его общительности этого не умел.

Короче говоря, как-то вечером мы хорошо покормили нашего малыша, вынесли на полянку перед домом и пустили на траву. Ежонок побежал в одну сторону, потом в другую, потом выбрался на тропинку и потопал вниз к оврагу, неторопливо и деловито, словно служащий, возвращающийся домой с работы.

Поспела земляника. Как-то после дневного сна, взяв по эмулированной кружке, мы с Тяпкиным пошли в овраг. Сначала мы собирали ягоды на одной полянке, потом Тяпкин перешел на другую, тут же, за кустиками, я все время прислушивалась, как человек пыхтит и бормочет что-то, ползая по траве. Потом вдруг бормотание смолкло; я подождала, послушала, позвала - молчание. Я побежала за кусты - никого не было. Тогда я начала метаться по оврагу, кричать, звать Тяпкина, пока не охрипла. Сбегала домой, вернулась, села на тропе и стала ждать. У меня еще оставалась слабая надежда, что он просто ушел к Леше.

8

Так оно и было. Тяпкин давно уже собирался пойти к Леше: пускай старички сильно поругают его, но без Леши он больше не мог жить, потому что было очень скучно. Однако убежать все не удавалось: когда он пытался добраться втихую до калитки, я выходила на крыльцо и звала его обратно. А сейчас все случилось само собой, он даже и не думал убегать, собирал землянику и вдруг увидел ту самую песчаную гору, где жил Леша, и под корнями большой сосны - дыру, через которую прошлый раз они с Лешей входили к ним домой. Долго не раздумывая, Тяпкин встал на четвереньки, взял в зубы веточку земляники - он из хитрости рассчитывал задобрить старичков, угостив их земляникой,- и полез в дыру.