Читать онлайн «Героический корабль». Страница 3

— Вывести оба котла!

При двух оставшихся котлах носовой кочегарки «Громкий» сразу сбавил ход до семнадцати узлов. Теперь и второй миноносец приближался к нему. Он вынужден был отбиваться на две стороны. С беспримерной храбростью матросы и офицеры вступили в неравную борьбу со стихией огня, воды и раскаленного железа. При уменьшившемся ходе им нельзя было отступать и неоткуда было ждать помощи.

Загорелись каюта командира и шкиперская. Через большую пробоину в кают-компании заливало водой кормовой патронный погреб. С каждой минутой положение корабля ухудшалось. Но люди, здоровые и раненые, не покидали своего поста, и все — от командира до матроса — выполняли свой долг. Они продолжали, выбиваясь из сил, тушить пожары, заделывать пробоины, стрелять из пушек и пулеметов. А бедствиям не было конца. От новых пробоин совсем затопило оба патронных погреба — носовой и кормовой. Для сохранения патронов была пущена турбина от динамомашины номер второй, но она не успевала откачивать воду. Подача патронов к орудиям прекратилась. Комендоры достреливали последний запас их на верхней палубе.

Занятый тушением пожаров, старший офицер Паскин был очень удивлен тем, что стрельба из пушек все еще продолжается. По его расчетам, они должны были замолчать: о затоплении погребов он уже доложил командиру.

— Чем это они стреляют? — спрашивал он встречных матросов, проходя по жилой палубе к носовому патронному погребу.

Но то, что он там увидел, превзошло все его ожидания: люди по очереди спускались в затопленный погреб, как в плавательный бассейн, и выныривали с патронами. Распоряжения такого никто не давал, и вообще это было неслыханное дело, едва ли когда практиковавшееся в истории морских сражений. Подойдя ближе, Паскин с удивлением разглядел показавшуюся из воды голову минноартиллерийского содержателя Антона Федорова, который с начала боя был при подаче боевых припасов. За ним вслед всплыл с патроном матрос Молоков. Приготовился к погружению и третий человек.

Такая отважная подача патронов из воды по инициативе самих матросов продлила огонь артиллерии и препятствовала неприятелю подойти ближе к «Громкому». Японцы так и не осмелились взять миноносец на абордаж[5] и держались от него в пяти-восьми кабельтовых. Неприятелю он порой казался добитым; но этот умирающий корабль вдруг оживал и больно огрызался. Дорого отдавали свою жизнь за родину мужественные моряки! Было видно, как на «Сирануи» несколько раз русские снаряды сбивали боевой флаг, как сам миноносец загорался, выбрасывая пламя и дым, и как, наконец, он завертелся на месте, очевидно лишившись управления.

В полдень на «Громком» был сбит стопорный клапан котла номер второй. Ошпаренные паром кочегары едва успели выскочить из кочегарки. Их отправили в носовой кубрик на перевязку, но единственный фельдшер был уже тяжело ранен. Раненые сами перевязывали друг друга.

Некоторое время кочегары не могли спуститься в носовую кочегарку, наполненную горячим паром. С опасностью для жизни они все-таки вскоре проникли туда и подняли пар в котле номер первый. Миноносец хотя и малым ходом, но продолжал двигаться вперед.

В начале первого часа на «Громком» остались в действии один котел, один пулемет, одна правая средняя 47-миллиметровая пушка; остальные пять были повреждены и замолчали. Число подводных пробоин увеличилось. Вода все прибывала, затопляя отсеки. Но ничто не устрашало людей, боровшихся за спасение своего корабля. «Громкий» все еще шел. Единственная пушка и пулемет стреляли.

Паскин направился по верхней палубе для осмотра повреждений. Когда он на правом борту поровнялся с радиорубкой, расположенной на машинном кожухе, в ней раздался страшный треск. Тут же выскочил из нее человек, и Паскин увидел перед собой знакомую маленькую фигуру радиста Таранца. Его лицо с маленькими острыми усиками стало неузнаваемым — оно было изуродовано взрывом. Шатаясь и поднимая правую руку к голове, он вытянулся и вскрикнул:

— Ваше благородие… я…

Но, не окончив фразы, Таранец со стоном повалился на кожух.

Один из японских миноносцев стал подходить к «Громкому», очевидно намереваясь им овладеть. Но японцы ошиблись. На мостике стоял непоколебимый Керн, который, как и вся его команда, был полон решимости бороться до конца. Желая причинить больше вреда противнику, он повернул «Громкого» на «Сирануи» с целью его протаранить. Но тот, увидя решительный маневр Керна, отступил, а «Громкому» не хватало хода, чтобы его настигнуть. На этом повороте грот-мачта[6] вместе с андреевским боевым флагом полетела за борт. Командир приказал:

— Прочно пришить гвоздями стеньговый флаг[7] на фок-мачте[8]. Пусть противник не подумает, что мы сдаемся.

Сигнальщик Скородумов, всегда исполнительный и расторопный парень, скрылся внутри корабля и быстро вернулся с молотком и гвоздями. Захватив флаг, он подбежал к фок-мачте и, не задумываясь, начал карабкаться кверху, обхватывая мачту цепкими матросскими руками и ногами. На ожесточенную стрельбу неприятеля он не обращал внимания. С ловкостью акробата он взбирался все выше по стеньге до самого клотика[9]. С мостика с тревогой смотрели на сигнальщика. Каждую секунду его могли ранить, и, падая с высоты, он разбился бы насмерть. А смельчак, словно в обнимку со смертью, на самой верхней части стеньги все-таки ухитрился выполнить задание. Над доблестным миноносцем снова развевался боевой флаг.

Люди «Громкого» продолжали сражаться.

Лейтенант Паскин знал свою команду как дружную и стойкую. Но и он, следя за действиями матросов, изумлялся их боевыми качествами.

В неравном бою миноносец уже сильно пострадал от неприятельских снарядов. Однако его защитники держались с необыкновенным подъемом, с несокрушимой твердостью духа и преданностью своему кораблю. Казалось, что смерть товарищей не только не устрашала моряков, но еще больше придавала им силы и решимости. Здесь героями были все: минеры, комендоры, кочегары, машинисты, рулевые, сигнальщики, офицеры и сам командир.

Люди «Громкого» продолжали сражаться.

До конца Керн оставался на командирском мостике, являя собою высокий образец командира. Его ничто не устрашало: ни вдвое сильнее враг, ни убыль в людях, ни бедственное положение корабля, с каждой минутой терявшего свою живучесть на воде. Из семнадцати кочегаров уцелел только один. Теперь командир мог совершить лишь один, последний подвиг. Он решил не отдавать в руки врага даже этот разрушенный обломок, что до боя назывался миноносцем «Громким».

Хладнокровно, словно собираясь пообедать, Керн обратился к старшему офицеру Паскину:

— А который теперь час?

— Половина первого, — ответил тот недоумевая.

Этот разговор был так далек от того, что происходило у них на глазах! У него возникло естественное подозрение: в здравом ли уме его начальник? Паскин, впрочем, устыдился своего предположения.

Размеренно, как на ученьи, Керн отчеканил распоряжение:

— Я решил утопить миноносец. Открыть кингстоны[10]. Заделку пробоин прекратить. Выбросить за борт сигнальные и секретные книги, шифры и денежный ящик. Всем надеть спасательные нагрудники.

Паскин сбежал с мостика. Сигнальщик Скородумов привязывал к книгам крышку от горловины угольной ямы для потопления их. Мичман Потемкин с комендором Жижко и матросом Салейко выбивали обратно пробки из пробоин. Судовой механик Сакс с машинистами открывали кингстоны и клинкеты, перерубали трубы, чтобы вода свободно проникала из одного отсека в другой. Морякам больно было своими руками разрушать собственный корабль, но еще было бы больнее, если бы он достался врагу.

И когда все, что нужно для затопления миноносца, по приказу Керна, было сделано, команда вышла наверх. Здоровые люди из винтовок стреляли в приближающегося противника. Мичман Потемкин командовал действиями единственной пушки. Лейтенант Паскин направился к мостику. Но он не дошел до командира с докладом и упал на палубу, тяжело раненный в правую ногу. К нему подбежал штурман Шелашников и сделал ему перевязку. Но скоро Паскин получил второе ранение, в левый бок, и его перенесли на ют[11]. Оттуда, лежа, он продолжал давать советы мичману Потемкину и сноситься через него с командиром. А тот, видя, что миноносец осел на два фута и доживает последние минуты, наконец распорядился:

— Команде спасаться!

Спустили вельбот, но он оказался продырявленным осколками. За его борта держались раненые, а здоровые в спасательных нагрудниках бросались в воду.

Командир открыто продолжал стоять на мостике. На его глазах погибал родной корабль и гасли человеческие жизни. Что творилось в этот момент в душе Керна? Об этом никто и никогда не узнает, как нельзя узнать содержания письма в запечатанном конверте. Одно только можно сказать: что даже нависшая над ним смерть не могла смутить воли и разума командира. Верный лучшим боевым традициям великого русского народа, он по-прежнему был спокоен. Теперь у него была лишь одна забота — спасти людей. Рядом с ним на мостике задержались штурман Шелашников и рулевой Нестеровский.