Читать онлайн «Паруса в океане». Страница 1

Под гром тимпанов и завывание флейт из горных теснин выползла лавина факелов и разлилась по холмистой равнине, поросшей редкими деревьями и колючим кустарником. Сирийское селение — несколько плоскокрыших хижин, сложенных из дикого камня, — тотчас утонуло в водовороте дымных стреляющих факелов, паланкинов, стенобитных и метательных машин, запряженных эдомскими мулами и могучими крестьянскими быками из Дельты. Запылали бесчисленные костры, в холодящем горном воздухе заструились запахи вина, хлеба, жареного мяса, фимиама курильниц. Над селением повис плотный, как войлок, гул разноязыких баранов, молитвенных криков жрецов, солдатской брани сотников, бряцанья оружия и дробного стука многочисленных черпаков о днища медных казанов.

Огромная разношерстная армия энергичного и воинственного фараона Нехо, преодолев безводный Синай, вырвались на азиатские просторы, пронеслась всесокрушающим вихрем по землям палестины. У Мегиддо, сильно укрепленной иудейской крепости, известной со времен царя Соломона, фараона встретил царь Иудеи Иосия, не пожелавший пропустить египтян через свои земли. В битве при Мегиддо боги были благосклонны к египтянам: иудеи были разгромлены, крепость сожжена, а старый, упрямый и богомольный Иосия умер от стрелы египетского лучника.

Посадив на иудейский престол угодного ему человека, фараон повел своих наемников на север, к сильной крепости Кархемыш, где засели остатки разбитых ассирийских армий, обложенных со всех сторон воинами Вавилона и Мидии.

Ассирия всегда была непримиримым врагом Египта, египетские женщины пугали детей: "Вот придет ассириец…" Но теперь именно Египет спешил на помощь умирающей Ассирии. Много позже ученые мужи определят действия фараона стремлением завладеть всем ассирийским наследством. На это же наследство претендовал и Вавилон в союзе с Мидией. Именно этот непрочный, но могучий союз и погубил Ассирию. На развалинах Ниневии, "логова львов" ненавистной многим народам ассирийской столицы, — пировали именно они, закованные в железо воины Вавилона и пропахшие конской мочой мидяне. На их глазах бросился в пламя гибнущего дворца последний царь Ассирии…

Египетская армия устраивалась на ночлег. Простые воины-египтяне улеглись на подстилках из сухой травы. Сотники и офицеры расположились в небольших шатрах в зависимости от занимаемого положения при фараоне. На самом краю лагеря разместился отряд наемников под командованием сотника Туга.

Костры уже погасли, пьяные крики и ругань утихли. Наступила мертвая, изредка прерываемая окриками часовых, тишина. Не спалось и двум узникам огромной тюремной ямы, которую ранее использовали для хранения зерна.

Финикиец по имени Астарт, рослый мускулистый мужчина с серьгой и талисманом Мелькарта на груди, и тощий оборванный жрец бога Имхотепа по имени Ахтой долго ворочались, пытаясь уснуть. Судя по молчанию узники были незнакомы. Под утро Астарт не выдержал долгого молчания и попытался завязать разговор.

— Скажи имя твое, жрец, — спросил, наконец он. — Я — финикиец Астарт, родом из Тира, бывший наемник. Жду справедливого суда за попытку побега и драку с сотником Тугом.

— Мое имя — Ахтой, — ответил тот нехотя, — и служу Имхотепу. Я жрец истины, поэтому здесь. — Ахтой извлек из мешка черствую ячменную лепешку, полураздавленную гроздь винограда, поделился с товарищем по несчастью и заработал челюстями, уставившись в одну точку.

Астарт недолюбливал жрецов, хотя и сам вышел из их сословия. Все в Ахтое раздражало финикийца. Однако Астарт не бросил ему в лицо жалкую подачку и не намял бока. Наоборот, лепешка, заскрипевшая на зубах, показалась ему очень вкусной, а виноградины, траченые гнилью, — вообще не сравнимыми ни с чем. Астарт давился и разглядывал Ахтоя.

— Жрецы истины, жрецы мудрости, слышал я о таких. Веками вы бродите по дорогам мира и не можете отыскать свою истину. А ведь истин — россыпи на каждом шагу, хватай любую, запихивай в свой мех.

Египтянин внимательно посмотрел на Астарта:

— Какие же истины ты топчешь, фенеху?

— Если я скажу хоть одну, ты закроешь рот и будешь молчать. Я знаю ваше трусливое племя. А мне так хочется поговорить. Я много дней слышал только голоса шакалов да лесных птиц.

— Говори, не бойся.

— Ну, смотри. Вот первая: даже самый храбрый воин — трус на самом деле. Его страшат боги. Еще? Дай самому мерзкому рабу власть, и все забудут, что он раб и что он мерзок. Мало? Чем глупей господин, тем больше он повелевает.

Нет, фенеху, я жрец бога Имхотепа, и мне надобны другие истины, вздохнул Ахтой. — Я ищу истину истин, которой, не ведая того, следуют и люди, и боги…

— Значит, не очень-то нужны твои истины людям, раз ты здесь?

— Да. Людям угодны истины, помогающие им в их мелких, ничтожных делах. Я же ищу другое. И каждый мой следующий день таит для смертных как добро, так и зло.

В яму заглянул простоволосый маджай, весь увешанный африканскими побрякушками.

Поджались, крысы! — выкрикнул он хриплым, сорванным в битвах и попойках голосом; звучно икнув, он едва не упал в яму.

Потом на узников полились помои и посыпались обглоданные бараньи кости… Астарт бесновался. Ломая ногти, он рвался из ямы, но падал и снова карабкался на стену. Он поднес к самому лицу жреца исцарапанные грязные ладони:

— Эти руки умеют держать меч! Мне бы только выбраться, я бы показал и маджаю, и грязному шакалу Тугу. Помоги мне, Ахтой!

— Нет, — ответил равнодушно жрец, — ради еще одного убийства — не помогу.

— Тогда они меня убьют! И тебя!

— Меня не убьют, я жрец.

Несмотря на вопли финикийца, в яму никто не заглядывал. Астарт зашептал:

— Понимаешь, египтянин, там, наверху, никого! Они ушли! Они думают: побеги совершаются ночью! — Астарт обхватил костлявые плечи Ахтоя. Доберемся до Дамаска, принесем огненную жертву духам гор и через перевал прямо в Тир. У нас будет парусник, я ведь кормчий!.. Только море может сделать жизнь настоящей!..

Жрец решил: "И в Финикии есть святые места… Посмотрю на библейские мистерии, поклонюсь главе Осириса, приплывающей ежегодно в Библ из Египта, побываю у гробницы Санхуниафона…"

— Обещай: не тронешь этих несчастных.

— Туг несчастный? Маджай несчастный?!

Астарт вылез из ямы, сломав ритуальный нож Ахтоя. Кудлатая черная овца на длинной привязи грустно нюхала камни, словно догадываясь: следующая — ее очередь попасть в котел. Стреноженные лошади толпились у опустевшей колоды, выискивая мягкими губами застрявшие в щелях зерна.