Читать онлайн «Прейскурант на победу». Страница 16

– Имя, фамилия, сословие? Где службу несешь?

Допрос вел высокий, одетый в цивильное платье жандарм. Жесткие, злые глаза вонзались в душу подпольщика, выворачивая нутро липким, противным страхом.

– Когда начал подрывную деятельность?

Молодой полицейский с черными непослушными вихрами зловеще поигрывал дубинкой, постукивая ею по ладони. Казалось, еще миг – и орудие опустится на беззащитную голову несчастного революционера.

– На каком основании вы произвели арест? – с трудом проговорили непослушные губы.

Вместо ответа в нос уткнулась пачка листовок, пахнущая свежей типографской краской…

Еще никогда Тихону Мартынову не было так страшно. До сегодняшнего дня жизнь мерно катила по наезженной колее. Денежная служба в банке, модные салоны, ресторации и веселые девицы. Что еще нужно для счастья молодому человеку?

Полгода назад Тихону захотелось острых ощущений. Случай не заставил себя долго ждать – давний студенческий приятель пригласил на собрание подпольной ячейки. С громким названием «Молодые патриоты России». Леденящие рассказы о зверствах в застенках Особого жандармского корпуса, наставления опытных товарищей, как обнаружить слежку, перевозка запрещенной литературы – все это добавляло перчику и будоражило кровь.

И дернул же его нечистый именно сегодня вызваться курьером! Нет, безопасная дорога к Путиловскому заводу была известна до мельчайших подробностей и давно проверена старшими товарищами. Но в той самой подворотне с проходным двором, где нужно было проверять возможную слежку, его ждали.

И повезли его не в отделение, а на конспиративную квартиру. Это означало только одно: будут вербовать…

– Сколько человек в вашей ячейке? Как зовут руководителя? Кому должен был передать листовки?

Высокий жандарм приблизился вплотную и захватил лацканы пиджака сильными руками. Без особых усилий он приподнял Тихона и резко разжал хватку. Шаткий стул, развалившись от неожиданности, опрокинул подпольщика на пол.

– Ты спать сюда пришел?

В бок болезненно вонзился ботинок. Старший жандарм скривил губы в презрительной усмешке, а молодой обидно рассмеялся.

– Я требую адвоката! – из последних сил выдавил Тихон.

– Слышишь, Федор, какой нонче революционер грамотный пошел? Адвоката им подавай!

Высокий жандарм склонился над лежащим подпольщиком и зловещим шепотом спросил:

– А может, тебя в камеру к уголовникам отправить? Они любят таких молоденьких… с нежной кожей.

Схватив Тихона за воротник, он одним движением вздернул его с пола и подтянул к своим страшным глазам:

– Отвечай, сука, когда тебя спрашивают!

Через минуту, плача и размазывая сопли рукавом, Тихон рассказал все. Все, что знал и о чем только догадывался. И про ячейку, и про московских курьеров, и… про банковские аферы. Последние, как ни странно, заинтересовали жандарма больше всего. Подписывал, не читая, какие-то бумаги. А в самом конце допроса случилось чудо: старший жандарм предупредил его, что в ближайшие дни он будет под домашним арестом.

Петербург. 12 апреля. 1897 год. Малая Садовая улица. Цензорный комитет

Первый помощник председателя Санкт-Петербургского цензорного комитета, особый цензор по внутренним делам Милявский Антуан Григорьевич, пребывал в полнейшей прострации. Сотрудники издательств, принесшие материалы на проверку, заглядывали в кабинет и тихонько удалялись, перешептываясь и недоуменно пожимая плечами.

Причина столь странного поведения чиновника шестого ранга была доставлена курьером и лежала перед ним на столе. Шесть черно-белых фотографий прекрасного качества изображали действия, упоминаемые в библейских текстах как содомия, а в уголовном кодексе Российской империи – мужеложество. Вот он с Сержем, юным гимназистом, а вот с красавцем-тенором…

Обидные слезы наворачивались на глаза, а обезумевший от отчаяния мозг рисовал гнусную картину: облупившаяся зеленая краска тюремной камеры и грубые, похотливые руки татуированных уголовников.

Дверь кабинета резко распахнулась, и только слепой не опознал бы в цивильного вида господине немалого чина сотрудника Министерства внутренних дел. Статский советник Милявский на зрение не жаловался.

Полицейский молча уселся на краешек стола, собрал разбросанные фотографии, взамен положив небольшой бумажный листок. «Арестный ордер», – мелькнуло в голове особого цензора.

– Это чек, – негромко произнес странный посетитель с седыми висками. – На пять тысяч рублей.

– А это статьи, – на стол легла тоненькая пачка печатного текста. – Послезавтра они должны быть опубликованы в крупнейших газетах столицы. Фотографии пока побудут у нас.

Сделав упор на слове «пока», неприятный и страшный посетитель зыркнул злыми глазами и покинул кабинет, шумно захлопнув за собой дверь.

Петербург. 14 апреля. 1897 год

Финансовый мир столицы Российской империи был взорван кричащими заголовками газетных первополосиц. «Признания помощника управляющего»… «Торговый дом „Черников и сын“ обвиняет Первый Купеческий банк в коммерческом подкупе»… «Пойманный лазутчик дает показания следствию»… Невинные грюндерские забавы неожиданно приобретали явный уголовный оттенок.

Подписка акционерного общества «Ариадна» была сорвана. Огромные очереди вкладчиков столпились перед закрытыми дверями отделений Первого Купеческого банка, по акциям которого фондовый отдел Петербургской биржи приостановил торги: не было заявок на покупку. Только ближе к вечеру появился анонимный покупатель.

Через две недели Санкт-Петербургский коммерческий суд на основании Устава «О торговой несостоятельности» признал Первый Купеческий банк банкротом. Все имущество и активы были переданы в пользу торгового дома «Черников и сын» – крупнейшего кредитора и обладателя 30% пакета акций вышеупомянутого банка. Претензии других кредиторов были сняты: торговый дом принимал на себя все прежние обязательства Первого Купеческого.

Обвинения купца первой гильдии Севостьянова в коммерческом подкупе были отозваны истцом. Истерия вкладчиков закончилась после нескольких газетных статей о торговом доме «Черников и сын». Рейдерский захват банка рыночной стоимостью около шести миллионов обошелся купцам Черниковым всего лишь в семь с половиной миллионов, которые, впрочем, практически полностью остались на балансе банка…

Глава зарождающейся торговой империи ехал в мягком вагоне литерного поезда «Петербург – Москва» в молчаливой компании шустовского коньяка семилетней выдержки. На небольшом столике отдельного роскошного купе лежала срочная телеграмма, которую невидящие глаза перечитывали уже в тысячный раз: «Я выхожу замуж».