Читать онлайн «За Тридевять Земель». Страница 30

Девятого ноября 1824 года вышедшая из берегов своенравная Нева в бурных водах своих потопила все чаяния и надежды командора Ордена Восстановления. Попутно ему было отказано в переводе на службу в Российско-Американскую компанию и повелено «с военно-морской службы не уходить и из России никуда не выезжать». Все это послужило серьезным толчком для одаренного, самолюбивого и мечтательного юноши к сближению с членами тайного Северного общества.

Все нити северного заговора тянулись к стоявшему неподалеку от Сенатской площади большому серому особняку у Синего моста на набережной Мойки под номером 72, принадлежавшему Российско-Американской компании, где с января 1825 года нередким гостем стал и Завалишин. С той поры Русская Америка служила постоянной темой бесед за знаменитыми завтраками Шиллера Российского — Кондратия Рылеева.

Михаил Кюхельбекер красочно повествовал о селении нашем в Америке, называемом Росс; о том, как стреляют бобров и котов морских... Николай Бестужев предлагал на основании представленной Завалишиным коллекции испанских карт Америки составить подробную карту Калифорнии.... Согласно одному из проектов, выработанных тогда заговорщиками, Российско-Американскую компанию должен был после государственного переворота возглавить Рылеев, главным правителем колоний Русской Америки предполагалось назначить Батенькова, правителем крепости Росс и всей Калифорнии — Завалишина. Однако «назначения» сии, как известно, не состоялись, а государственный канцлер Карл Васильевич Нессельроде, указуя место будущего пребывания заговорщиков, ткнул пальцем куда-то за Байкал и определил: «Дно Мешка».

Уже не одну милю брели наши путники по пустынному берегу. Таинственный морок, пришед с моря, уничтожил здесь почти всю растительность, лишь изредка встречались темно-бурые кустарники и совершенно оголенные деревья. Изуродованный берег был сплошь покрыт выкидной рыбой, черепокожими и мертвыми птицами. В воздухе повис тлетворный дух. Еле передвигая обмотанные изодранными лохмотьями ноги, скитальцы не без труда преодолели овраг с замерзшей речушкой, поднялись из последних сил на довольно высокий холм. Впереди над вершинами столетних елей легкой и неторопливой струйкой поднимался к чистому небу едва приметный дымок. Спустя непродолжительное время взору измученных долгими странствиями героев открылась запрятанная в глухом лесу, неподалеку от суровых бушующих вод Великого океана, российская крепостца.

Словно завороженные, сквозь выступившие невольно слезы, глядели иноки на нее — такую маленькую, веселую, будто невсамделишную, сказочную. Морозный воздух шибанул Римму так, что дух захватило: сияющий, переливающийся алмазными брызгами снег ослепил глаза. Его шатнуло... закружило...

Население крепостцы, помимо десятка алеутов, составляли двое русских и четверо креолов. Один из них являлся достаточно искусным лекарем, не без успеха пользовавшим хворых и немощных снадобьями, приготовленными из различного рода трав и кореньев, а также крови и желчи некоторых морских животных. Медвежье сало, к примеру, хорошо заживляло легкие; от скорбута же, столь распространенного в этой части света, было у него несколько рецептов: от знаменитого «эликсира» Баранова и настоя из еловых шишек до проросших зерен редких злаков и «пшеничного ила». Под рукой у ученого лекаря всегда был рукописный экземпляр травника XVII века под названием «Прохладный вертоград». Скоро поставил он на ноги и наших обессилевших иноков. Что же касается Лешека, так тот и вовсе не нуждался в лечении. Одноглазому, казалось, все было нипочем.

В избе, как и положено по зимнему времени, пылал очаг. Тускло светились иконные лики. По стенам развешаны были берестяные короба с сушеными кореньями и ягодами — малиной, брусникой, мамурой... рыбацкие и охотничьи снасти, шкуры. Двое промышленных потчевали гостей чем бог послал. На столе лежали продымленные тешки из сушеной чавычи, полувяленая подмороженная нельма, мелкие однолетние сиги. От изготовленного по древнему рецепту горячего бражного напитка, поданного к столу в небольшом каганце, у не слишком окрепшего еще Епимаха голова сразу же пошла кругом. Хозяева попытались было уговорить захмелевшего гостя выпить еще — «для полегчания», но монах наотрез отказался. Римме, по малости лет, горячительного не предлагали. Так что оставалось угощать одного только Лешека. Поляк пил много, закусывал и нисколько не пьянел. Себя промышленные также не забывали. Весело потрескивали в очаге поленья. Сотрапезники неспешно переговаривались. Постепенно вниманием всей собравшейся компании завладел коренастый светлобородый Ермей Ветка.

Прибывший в Америку камергер Н. П. Резанов имел при себе до трехсот золотых и серебряных медалей, предназначенных для вручения, по представлению главного правителя А. А. Баранова, особо отличившимся на службе Компании землепроходцам и мореходам. Одним из первых удостоенных этой чести стал новгородский крестьянин, партовщик Ермей Ветка. К тому времени, о котором ведем мы ныне речь, Ветка имел солидный стаж службы в Русской Америке. Еще в 1803 году плавал он вместе с известными мореходами Таракановым и Швецовым на судне «Эклипс», промышляя бобров в бухтах Сан-Диего и Сан-Кентин. Славное было плавание: более тысячи шкур добыли они тогда, да еще почти столько же купили у испанских монахов-францисканцев. В 1806 году вместе с компанейским приказчиком, тобольским крестьянином Сысоем Слободчиковым, впервые ходил он к берегам Калифорнии. Год спустя вместе с байдарщиком Швецовым плавал в поисках новых охотничьих угодий и достиг устьев Колумбии, где провел целое лето, спустясь затем еще далее на юг. Под 38° северной широты обрели они тогда залив Бодега и установили на берегу медную доску с российским гербом и надписью: «Земля Российского Владения». 1809 год — новое плавание к берегам Калифорнии, на сей раз с будущим основателем Колонии Росс Иваном Кусковым. В 1814 году направлявшиеся на бриге «Ильмень» к Сандвичевым островам Ермей Ветка и промышленный Тимофей Тараканов были захвачены в плен испанцами. Лишь два года спустя российский мореплаватель Коцебу. зайдя в Монтерей на «Рюрике», выручил несчастных. Позже вместе с байдарщиком Дорофеевым исследовал Ветка северную часть залива Сан-Франциско, осев впоследствии надолго в крепости Росс...

Вдали от Отчизны, сделавшись волею судеб землепроходцем и мореходом, продолжал оставаться Ермей исконно российским крестьянином. Со вниманием вбирал он необходимые познания: где учился уму-разуму у других, а где доходил до самой малости сам сметливым, мужицким умом. Как и заведено у россиян, делал свое дело неспешно, но крепко и добротно, что называется — «на века».