Читать онлайн «Последний спартанец. Разгромить Ксеркса!». Страница 59

Когда пришла пора Гиакинфу снова возвращаться в подземный мир теней, глаза Аполлона опять покрыла печаль, а в Природе наступила осень. Спустя шесть месяцев Аид вновь растворил перед Гиакинфом врата, ведущие к свету и теплу. Аид не мог устоять перед очередной просьбой Артемиды.

Так с незапамятных времен и до настоящих дней происходит умирание и воскрешение царевича Гиакинфа, отражаемое в ежегодных циклах увядающей и расцветающей Природы. Многие поколения лакедемонян воспитывались на жизнеутверждающем мифе о Гиакинфе, почитая Аполлона как подателя света и счастья.

На время празднования Гиакинфий спартанцы прекращали войны и распри, дабы не прогневить Аполлона. По этой причине эфоры три дня отказывались встречаться с афинскими послами, зная, что те начнут сговаривать лакедемонян к походу против персов.

О походе на Мардония вели разговоры все в Лакедемоне, от полноправных спартиатов до неодамодов и периэков. Лакедемон жил ожиданием грандиозной развязки, которая неизбежно должна была наступить при встрече лицом к лицу общегреческого войска и полчищ Мардония. Сознавая, что тянуть и далее с объявлением о сборе войска уже невозможно, эфоры наконец пошли на этот шаг. Правда, Эфхенор и его коллеги проделали это без принятых в таких случаях церемоний, дабы сигналы военных труб не нарушили шумное течение праздника Гиакинфий.

Сбор войска был назначен не на главной площади Спарты, как бывало всегда, а на равнине за городом возле дороги, ведущей в Аркадию. Спартанские военачальники собрались на предмаршевый совет не в здании арсенала, а в доме Павсания. Туда же секретарь эфоров принес письменный приказ Павсанию о выступлении в поход. Покрытые шрамами полководцы ворчали, выражая свое недовольство действиями эфоров. Никогда прежде не бывало такого, чтобы спартанское войско украдкой собиралось на войну, говорили они.

– Друзья, эфоры не хотят прогневить Аполлона, только и всего, – молвил своим соратникам Павсаний. – Разве мощь нашего войска уменьшится, если мы покинем Спарту без шума и без трубных сигналов?

Аристодем был зачислен в войско без малейших проволочек и нареканий. Отнятое у него оружие, доспехи и военный плащ были принесены слугами эфоров в дом Эврисаклеи, матери Аристодема. Ночь перед походом Аристодем провел в родном доме рядом с матерью и своим пятилетним сыном.

Рано утром, когда Аристодем только-только начал облачаться в боевой наряд, к нему в гости пожаловали Диномаха, Астидамия и Горго. Окружив Аристодема, три женщины уверенно и расторопно помогли ему надеть поверх льняного хитона медный панцирь, юбку из кожаных полос под названием птеригия, бронзовые наголенники и наручи. Их нежные пальцы были знакомы с любой деталью в воинском облачении, ибо Диномахе уже доводилось в прошлом собирать в поход отца и брата, Астидамия в былые годы не раз провожала на войну мужа и сына, коих ныне уже не было в живых. А Горго не единожды прикасалась к застежкам на панцире царя Леонида в пору его походов на Крит и против Аргоса, а также перед его последним походом к Фермопилам…

Глядя на статного и высокого Аристодема, облаченного в блестящие доспехи, с золотыми кудрями, рассыпавшимися по плечам, Горго с трудом сдерживала слезы. Ей опять вспомнился Леонид, вспомнилось прощание с ним в тот роковой день, когда триста лакедемонян выступили в поход против несметной армии Ксеркса. Из всего отряда Леонида уцелел лишь один Аристодем, вкусивший за это унижений от властей Спарты.

Горго не хотелось отпускать Аристодема в этот поход. И в то же время Горго понимала, что только проявлением невиданной доблести в сражении Аристодем сможет вернуть себе гражданские права.

– Я буду молиться за тебя Афине и Аресу, – промолвила Горго, набросив красный плащ на плечи Аристодему. – Я буду ждать твоего возвращения.

– Я вернусь с победой, царица! – улыбнулся Аристодем.

Война была родной стихией Аристодема. Он и не скрывал того, как ему не терпится оказаться в боевом строю фаланги, как сильно в нем желание отомстить персам за смерть Леонида.

– Я тоже буду молить богов за тебя, – прошептала Диномаха, целуя Аристодема.

Астидамию душили слезы раскаяния. Она сожалела о том, что сама убедила своего сына Леарха покончить с собой, дабы избавиться от позорного прозвища «задрожавший». Если бы Астидамия не поступила таким образом прошлым летом, то ныне Леарх, как и Аристодем, надел бы красный плащ, вступив в ряды спартанского войска.

Над Спартой пронеслась июльская гроза, омыв крыши домов и храмов теплым дождем.

В эфорейоне царила суета, секретари и эпистаты показывали эфорам списки граждан и неодамодов, включенных в войско, письменные отчеты о денежных выплатах из казны на закупку вооружения и съестных припасов, списки военачальников, утвержденных на должности лохагов, пентакосиархов, эномотархов и гиппагретов.

Попутно эфоры обсуждали, когда и где им назначить встречу с афинскими послами, терпение которых вот-вот может иссякнуть. Дел и забот было так много, что эфорам некогда было отлучиться домой, чтобы перекусить. Поэтому эфоры трапезничали прямо в эфорейоне, где имелось специальное помещение для застолий.

Эфхенор вышел из трапезной с чашей в руке, когда слуга сообщил ему о приходе Филохара.

– Почему ты все еще в Спарте, ведь войско уже находится на марше? – спросил Эфхенор, пропустив мимо ушей приветствие Филохара. – Что-то случилось?

– Да, Павсаний ведет войско к горным проходам на границе с Аркадией, – ответил Филохар. – Но я же назначен ситофилаком, поэтому состою при обозе, который двинется в путь ближе к вечеру. Еще не все припасы подвезены из государственных амбаров и хранилищ, тому стал помехой недавний дождь.

Ситофилаком называли человека, ответственного за снабжение войска продовольствием. Во время сражения с врагом ситофилак не становился в боевой строй, как и все его помощники.

Филохар отвел Эфхенора туда, где их никто не мог подслушать, и раздраженным голосом изрек:

– По войсковым спискам Аристодем значится простым воином. Однако Павсаний в нарушение приказа эфоров назначил Аристодема командиром эномотии. Каково, а?

– Это неслыханно! – нахмурился Эфхенор. – Надо осадить Павсания. Я напишу письмо эпистолею Ламприску, дабы он напомнил Павсанию, чем ему может грозить нарушение повелений эфоров.

Эфхенор поставил чашу с недопитым гранатовым соком на стол, заваленный папирусными свитками, и отошел к ящику с неисписанными восковыми табличками. Для кратких записей обычно использовались навощенные медные дощечки размером чуть больше ладони. Эфхенор достал из ящика именно такую табличку и, опустившись на стул, стал что-то писать по воску заостренной костяной палочкой.