Читать онлайн «В дебрях Кара-Бумбы». Страница 2

– А чем мы будем заниматься? - спросил Лешка.

– Сначала познакомимся, а потом устроим обед. У вас какие-нибудь продукты есть?

– Есть, - кивнул я головой.

– Вот и прекрасно, я тоже кое-что найду.

Владимир Сергеевич - так звали незнакомца - работал геологом в одной из поисковых партий в Сибири. Совсем недавно он приехал в Москву, в свое Геологическое управление, с какими-то интересными породами и, ожидая результатов лабораторных анализов, решил несколько свободных денечков провести за городом в… копне сена.

В рюкзаке у него лежали все пожитки: брюки, тапочки, рубашка-ковбойка, садовый нож с кривым лезвием и полбуханки белого хлеба. А кроме того, в папке много фотографий.

Вот мы и принялись их рассматривать. Владимир Сергеевич, оказывается, объездил уже всю нашу страну: был на Диксоне, на Украине, на Кавказе.

Потом Владимир Сергеевич показал нам корень женьшень.

Это был маленький ветвистый корешок желтого цвета. Высохший и сморщенный, он умещался на ладони и был очень похож на худенького человечка с ручками и ножками.

Лешка взял его в руки и, осмотрев со всех сторон, спросил:

– А чем он знаменит?

– А ты разве о нем ничего не слыхал?

– Слыхал, - ответил Лешка. - То ли его пьют, то ли едят. В общем, не знаю…

– Ну и зря. Это ведь корень жизни по-китайски. И ценится он буквально на вес золота. Он, говорят, продлевает жизнь, прибавляет силы…

– А зачем вам женьшень? - спросил Лешка. - Вы же молодой…

Владимир Сергеевич подкинул корешок на ладони и сказал:

– Это мой талисман. Мне подарил его один мудрый человек, и я его должен беречь всю жизнь.

– А что будет, если вы его потеряете?

– Потеряю сердце - так сказал мне мудрый человек. Конечно, я почувствовал, это была шутка, но и мне почему-то захотелось иметь такой талисман.

Незаметно пролетел час, другой, третий. У нас уже засосало под ложечкой. Мы быстро собрали тальник, разожгли костер и, проткнув мои котлеты тонкой палкой, стали их подогревать над огнем, как на вертеле. Лешка вытащил из авоськи свои бутерброды и вареную курицу. Но Владимир Сергеевич порекомендовал оставить этот пищезапас на аварийный случай.

Мы с Лешкой никак не могли предположить, какая может произойти авария, и поэтому с сожалением глядели на то, как Владимир Сергеевич решительно запихнул курицу обратно в Лешкину авоську.

Однако мы все вместе не наелись нашими котлетами и бутербродами. Тогда Владимир Сергеевич собрал в реке ворох стрелолиста и испек в золе маленькие клубни, сорванные с корневищ. Вкус у них был как у картошки. Потом он угостил нас корнями лопуха, и эти корни оказались ничуть не хуже сырой морковки.

Такой обед нам очень понравился.

Потом Владимир Сергеевич черпнул какой-то консервной банкой воду из реки, бросил в банку для дезинфекции два кристаллика марганцовки и поставил чайник на костер. Ни чашек, ни ложек у нас не было, и поэтому, когда вода вскипела, чай мы по очереди сосали с помощью трубочек, сделанных из бузины.

Пожалуй, из всех чаев, которые я когда-либо пивал, этот чай был самый вкусный. И Лешка мне подмигивал вот житуха отличная! - и осторожно своей трубочкой пытался вытащить из банки какого-то сварившегося комарика. Консервная банка была маленькой, и мы ее раза три ставили на костер.

День уходил. Нам пора уже было думать о ночлеге. Но расставаться с рекой не хотелось. Я нашел в воде большую замшелую раковину с дюжиной налипших на нее ракушек и подумал, что это ее «дети». Оторвутся они когда-нибудь от своей матери и начнут самостоятельную жизнь. А когда? Через десять дней или через месяц?

Я взял нашу консервную банку-«чайник», вложил в нее раковину и, полузасыпав ее песком, поставил вводу. Зайду еще сюда завтра, посмотрю. Если детишки отпадут, все мои будут. Из банки не вылезут.

– Друзья, минуточку внимания! - сказал Владимир Сергеевич. - А куда вам торопиться? Ей-богу, оставайтесь ночевать у меня во дворце, а? Мы с вами проведем волшебную ночь. Над вашими головами будет сиять Большая Медведица, я вам покажу Марс. И вообще живите тут хоть неделю!

– Значит, с вами? - спросил я.

– Со мной.

– А мамы? - спросил Лешка. - Вдруг они приедут в деревню?

– А что мамы? Пошлем им срочную телеграмму со станции, и дело с концом!

– Я «за»! - тут же сказал я. - Будем ночевать в копне!

Но Лешка колебался. Я знал: он представил себе, что будет твориться с его мамой, если она узнает, что он не в деревне. Тина Львовна будет кричать: «Я не переживу! Я не переживу!» - а потом прилетит сюда на такси и даст нам жару!

– Да ладно тебе, Лешка, ломать голову! - сказал я. - Остаемся, и баста! Идем на станцию!

Мы долго думали, как написать нашим мамам, чтобы они поняли, что мы живы - здоровы, что добрались благополучно и что нас надо теперь искать в копне сена на Оке.

– «Ищите на Оке», - шептал Лешка перед окном телеграфа. - «Целуем».

– Нет, не подойдет, - говорил Владимир Сергеевич. Твоя мама может еще подумать: «Ищите в Оке»! Надо тут что-нибудь короткое и ясное. И чтобы приятное…

– Ну давайте: «Мы вас любим», - предлагал я.

– Это сироп, - говорил Владимир Сергеевич. - Надо по-мужски.

– «Привет от тети Груни», - сказал Лешка. - Они получат такое и сразу поймут, что мы в порядке.

– А лучше всего просто написать: «Ура!» - и точка! - предложил Владимир Сергеевич. - И денег меньше платить, и все ясно! А?

Мы согласились. Телеграмма вышла короткой, как удар сабли: «Ура!»

И действительно, из этого слова можно было очень хорошо понять, что мы очень любим своих мам, которые не побоялись отпустить нас в дорогу, и что мы в восторге от нашей свободной жизни. Коротко и ясно!

И никто из нас в эту минуту не предполагал, что этим «сабельным ударом» мы на много дней отсекли себе дорогу в Москву.

Солнце уже заходило, когда мы вышли на перрон из маленького вокзальчика и решили перед сном пойти в деревню и навестить тетю Груню.

В деревне на гулянке (перед школой играла гармошка) мы с Лешкой сразу встретили своего старого друга сына тети Груни Сашку Косого.

У нас с ним в прошлом году было много веселых событий: мы пасли коров, разводили кроликов, ходили для смеху на прием к деревенской бабке-знахарке, и она нас лечила «от живота» разными травами. А потом, мы ей сказали, что Сашка Косой от ее трав лежит в больнице при смерти, и бабка в тот же час куда-то уехала из деревни. А в престольный праздник, когда поп служил молебен, мы забежали в пионерских галстуках в церковь и стали тут играть в прятки. Нас оттуда выгнали и сказали, что пожалуются в школу. А Сашка Косой ответил:

– А вас бог за это накажет, за ябедничество!

Но первого, кого «покарал» бог, - это самого Сашку. И руками его матери. Она выпорола его за богохульство. Но Сашка все равно рос еретиком: воровал куличи на пасху, не здоровался с худым и длинноногим попом и крестился левой рукой. Тело у него было словно резиновое. Он мог закидывать обе ноги себе за шею и ходить в таком лягушечьем виде по избе на руках.

Здесь же на полянке я увидел и Зойку. Она была в красном платьице с белым пояском.

Владимир Сергеевич сразу обратил на нее внимание. Он спросил:

– А это кто?

– Зойка. Из Москвы, - ответил я.

– А она чем занимается?

– Еще учится в школе. А что?

– Да я просто так…

Не замечая нас, Зойка разговаривала с какими-то не известными мне парнями. Один из них был высокий блондин, широкоплечий и в распахнутой кожаной куртке с «молнией», другой - щупленький, с узкой мышиной мордочкой. Он сидел на своем велосипеде и, то и дело касаясь земли носками ног и отчаянно вертя рулем, пытался найти равновесие и сидеть на седле, не двигаясь вперед. Видно, эти ребята были тоже, как и Зойка, дачники-москвичи.

Они разговаривали с Зойкой о чем-то веселом, потому что Зойка все время звонко смеялась. Высокого она называла Нарик, щуплого - Гарик.

Мы с Лешкой несколько раз проходили в толпе мимо Зойки, но она нас не видела. А окликнуть ее мне почему-то было неудобно, хотя мы с ней и были очень хорошие знакомые.

В прошлое лето наши дачи находились рядом, и Зойка частенько приходила ко мне с просьбой починить велосипед. Машина у нее была старая, и в ней через каждые пять минут портился тормоз.

Я тщательно разбирал заднюю втулку, промывал ее керосином и ставил на тормоз дополнительную прокладку. Лешка был моим помощником, а Зойка сидела перед нами на корточках и рассказывала о своих школьных делах. Она была старше нас на три года, перешла в девятый класс.

Ее любимой темой разговоров было, кто и как за ней ухаживает.

«Вот в этом году, - говорила она, - мне один мальчик из десятого класса все время записки писал, и все девчонки мне завидовали. А у него был свой мотороллер, и мы с ним по Москве катались. Он мне и мимозы дарил, и шоколадки в почтовый ящик кидал. А потом я увидела, что он мещанин, и перестала с ним дружить. Он только и делал, что хвастался: какой у него костюм, какой классический фотоаппарат, какой магнитофон с «шедевральными» вещичками. А потом я каталась на катке с Костей Иваницким из девятого класса, и он мне прямо сказал, что влюбился в меня. Я так и села на лед! Кто же про это говорит? И мы его даже хотели на комсомольском собрании прорабатывать, чтобы он получше в своих чувствах разбирался и не бросался такими словами…»