Читать онлайн «Сказы и сказки нижегородской земли». Страница 21

Поманило вдруг Гуннара Неистового по морю плавать, корабли смирных людей пограбить, заморского добра домой привезти, чтоб славянку-полонянку удивить. Верилось Неистовому, что заговорит, запоет Вольга и духом оживет. Сестрам-полонянкам еще раз настрого наказал Вольгу оберегать, управителю приказал корабли оглядеть, просмолить, харчи погрузить. И с ватагой своих воинов на идолище отправился, перед походом богам поклониться.

Кожаное Пузо с десятком бывалых мореходов и воинов корабли к походу готовили, смолили, в порядок спасть приводили. А рабы-полоняне хлеба подсекали. Ян Бородатый и Соколик заодно с полонянами затемно на страду поднимались, неумелых рабов косой владеть обучали, робких смелым словом ободряли. И наказывали, чтобы никто не разлучался с косой, с певучей змейкой стальной до урочного часа и дня.

И вот настал тот грозный час. Все рабы-полоняне с острыми косами на плечах пришли на подворье Гуннара Неистового, на луговину широкую. Никогда раньше рабы на такое не осмеливались, и смекнула Изольда с управителем, что дело неладное. Кожаное Пузо с десятком воинов двурушные мечи похватали и во двор высыпали. Но полоняне и шагу не попятились. Управитель с коварством да насмешкой дознаваться стал:

— По какой нужде на хозяйский двор пришли, голопузые? Или надумали воронье накормить досыта?

А старый кузнец ответил за всех:

— Нет, не воронье кормить, а сами пировать пришли на хозяйский двор. Сегодня на нашей родине день великого праздника. Вот и собрались мы сюда говядину есть, сусло солодовое пить, песни петь, хоровод водить!

И с этими словами Ян Бородатый вперед выступил, а Соколик за ним, оба с мечами и боевыми копьями. Тут полонянка Вольга из хоромин выскочила, диким голосом, как одержимая, крикнула и, словно образумившись, на людей глянула, улыбнулась первым весенним цветком, подмигнула звездочкой и запела, запела, переступая понемножечку навстречу воинам. На Вольге была родная одежда славянская, из нее она за год повыросла, но от того только больше сверкала красой и мужеством. На поясе нож да гребешок, а на темени тяжелый гребень короной сверкал, один-единственный из подарков Гуннара Неистового. Удивились разбойники, что онемевшая певунья голос вдруг обрела, молодые воины загляделись, старые заслушались. И не успели опомниться, как рабы-полоняне широким кругом их всех охватили, косы с плеч поснимали и грозной стеной обложили.

Жутко стало слугам викинга в кольце полонян худых, оборванных, с оружием страшным в руках. Страшно было разбойникам за свои ноги, по колено голые, за руки, по локоть обнаженные, за жизнь вольготную, сытую. И вздрогнули все от громового голоса Яна Бородатого:

— Положить мечи! Не порежем ни единого, всех живыми выпустим!

Первым управитель Кожаное Пузо свой меч в землю воткнул, за ним остальные викинги оружие бросили. По-одному, озираясь опасливо, из живого кольца выходили и по диким холмам разбегались. А полоняне брошенное оружие подхватили, не мешкая к морю устремились и корабли с берега столкнули. Последними три сестры на корабль взошли. Тогда полоняне паруса подняли и за весла взялись.

Три утренних зари встречал Гуннар на идолище, богам кланялся, просил удачи в походе морском. А мыслью жгучей и сердцем буйным, неистовым просил богов вернуть голос полонянке Вольге из славянской земли. Потом посетил викинг ущелье, где полонянин Гмырь — вещун-ясновидец от людей и солнца прятался. Заслышав звон оружия, старый Гмырь из земляного жилья выбрался, бледный, как подземный гриб, хмурый, как нетопырь, и, опираясь на посох, стал перед Неистовым. Скрывая суеверный страх, заговорил Гуннар:

— Ну, что сегодня, старый ворон, накаркаешь?

— Ничего нового, — ответил старик, — твои удачи кончатся не раньше, как прозреет слепой, заговорит немой, а меч обратится в копье.

— Что ты мелешь, полоумный хорек! Вот мой меч, он цел и несокрушим, полонянка безгласна, как сельдь, а слепых в моих владениях нет!

Опять старый Гмырь лицом на полночь стал, костлявыми пальцами седую бороду по волоску разбирая, и застыл, как уснул. И, очнувшись, сказал:

— Видел, три корабля от земли твоей отплывают, на них полоняне-рабы, кривые мечи на древках, как копья, сверкают. И немая твоя полонянка поет. А слепой — это ты! Поспеши!

Повскакали разбойники на своих диких коней и помчались безумно. Вот и берег, и море. С подворья Изольда и безоружные воины навстречу бегут, разумного слова не в силах сказать:

— Наши корабли! Наши корабли! — только и могли вымолвить.

А от берега в море корабли отплывали. Попутный ветер паруса надувал, полоняне дружно веслами воду секли, а через борты змейки-косы в бездну гляделись. Свободные полоняне смело на море плыли, к родной славянской земле на великой реке без конца и начала, прозванной супостатами-викингами Колдовской рекой. Не страшны были теперь рабам-полонянам ни встречные корабли викингов, ни долгий путь по великой реке до родной земли. Туже надулись нарядные паруса, под кораблями волны заговорили, а над волнами песня смелой птицей летела, по напеву и грустная, и радостная:

А с берега хозяева приморской земли вслед кораблям и рабам угрюмо глядели. Изольда молвила Гуннару с усмешкой злобной:

— Вот слушай, твоя немая поет!

Метнул тут Неистовый взгляд яростный, страшный, как стрела громовая, зарычал, как насмерть раненный, двурушным мечом взмахнул. И пропали с морского берега все его люди до единого. Только змея Изольда издали страшным смехом дразнила.

А грозный викинг Гуннар Неистовый двурушный свой меч в сырой песок воткнул, в море вошел и, подняв руки, кричал вслед кораблям:

— Вольга! Вольга! Вольга!

И столько было в его криках горя и больной бессильной ярости, что дрогнули прибрежные скалы, со скал снялись тучи птиц и закрыли уходящие корабли.

По обширной и доброй земле бежала река, такая широкая и длинная, что люди, жившие по одну ее сторону, не знали обычаев населения другой стороны, а племена, обитавшие у истоков, не ведали, какие народы населяют земли в ее низовьях. От правого берега реки до теплых морей и высоких гор простирались владения грозного царя, его бояр и опричников, а на другом берегу был сосново-березовый край, ничейная и свободная земля под дремучими лесами. А жил на ней мастер-умелец по кленовой и березовой ложке, «Семен-Ложкарь» по прозвищу. С ним в соседях вокруг мордва, мещера да мурома, звероловы да хлеборобы русские, что с правого берега от ярма и неволи сюда попрятались. Жил Семен-Ложкарь в просторной черной избе над дикой лесной речкой Санахтой со своей женой Катериной и дочкой Авдоткой. Втроем успевали они делать ложки кленовые и березовые далеко на все стороны, да такие приглядные и ловкие, что люди тюрю с квасом, горох и кисель без масла и приправы хлебали да прихваливали! И пошла про Семена слава по лесам, городам и весям Поволжья, да на его беду дошла она до царской вотчины.

А грозный царь в ту пору в своей столице сидел, с боярами думу думал, с опричниками по церквам да монастырям молился, а между важными делами пировал и бражничал.

Вот один раз натешившись пирами да молитвами, надумал грозный царь воевать сразу на три стороны — с крымским ханом, турецким султаном и ливонскими рыцарями и баронами. Людей в войсках у царя было много — пушкарей, и стрельцов, и конницы. Пушек да пищалей на пушечном дворе понаделали, пороху, свинцу и ядер тоже вдосталь было. Всяких припасов в царских войсках хватало, вплоть до котлов, в которых воины кашу да похлебку варили. А вот ложек, коими русские люди испокон веку щи и кашу ели, у царя в запасе не было. В те времена простые люди, что жили вокруг царской столицы, в каждой семье сами для себя ложки выскабливали, а знатные люди — князья да бояре — серебряными ложками похлебку и всякое варево хлебали. Вот поэтому-то грозный царь и опростоволосился: войну начал сразу на три стороны, а ложек у воинов не было. А горячая еда да крепкая ложка в войне — не последнее дело!

Созвал тут грозный царь всех бояр и опричников и задачу им такую задал, чтобы не далее как к весне у каждого воина кроме оружия за каждым голенищем по ложке было, одна коренная, другая запасная. Чтобы бояре и верные псы-опричники веселее за это дело взялись, обещал царь того, кто дело скоро исполнит, чинам отличить и наградить, а кто посулит, да не сделает, того на дыбе поневолить и в застенок упрятать.

Задумались бояре и опричники — дело это за длинным столом на царском пиру было. Но был среди них злой опричник Скирлибек. Вот и вызвался тот Скирлибек разузнать и разведать, в каком углу царства мастера-ложкари притаились.