Читать онлайн «Происхождение марксистской психологии». Страница 5

А.А. Смирнов пишет: «Как показала происходившая в последующем (в 1930 г.) так называемая реактологическая дискуссия, Корнилов, так же как и многие другие советские психологи, допустил в этот первый период развития советской психологии ряд серьезных ошибок механистического порядка (одной из них, несомненно, была и его попытка заменить психологию реактологией). Но это нисколько не мешает признать, что задачей, которую он перед собой ставил, было создание диалектико-материалистической психологии. Ошибки, допущенные им и другими, указывают лишь на большие трудности, возникавшие на этом пути из-за недостаточного еще овладения советскими психологами марксистской философией. Главой идеалистического лагеря, с которым Корнилов и его единомышленники вели острую борьбу, был Челпанов. Его позиция характеризовалась следующим: он не ратовал открыто за идеализм в психологии (признаваясь, однако, в том, что оставался все же идеалистом в философии), но всячески старался спасти старую, идеалистическую психологию и с этой целью пытался, хотя и безнадежно, доказать недоказуемое, а именно, что господствовавшая до того времени так называемая эмпирическая психология будто бы не состоит в противоречии с марксизмом. Психофизический параллелизм, лежащий в основе «эмпирической» психологии, по словам Челпанова, есть якобы учение материалистическое. Больше того, Челпанов утверждал, что, по его мнению, «в философии Маркс был монист, при построении же психологии, согласующейся с идеологией марксизма, совершенно нет никаких оснований стремиться к какому бы то ни было философскому монизму, а достаточно оставаться на почве эмпирического дуализма» [67, с. 66].

Как позитивное следует отметить, что в этих словах мы видим достаточно подробное изложение взглядов Челпанова, хотя и без указания источников. Далее в статье даже упоминаются две работы Челпанова [79], [80]. В качестве вывода Смирнов указывает, что позиция Челпанова «сразу же была разоблачена как вопиющее искажение марксизма, и Челпанову ничего не оставалось, как вскоре же полностью сложить оружие и отойти от дальнейшей борьбы» [67, с. 66-67]. Так было нанесено «решительное поражение идеалистической психологии» [67, с. 67]. А.А. Смирнов подчеркивает быстротечность дискуссии и, кроме уже встречавшегося нам ранее показателя успеха Корнилова (смещение Челпанова с поста директора), указывает на второй критерий победы, когда пишет, что Челпанов «отошел от дальнейшей борьбы», т.е., как мы понимаем, замолчал, перестал публиковаться. Однако анализа дискуссии между Корниловым и Челпановым в статье мы не находим. У Смирнова получается, что Корнилов боролся не столько с Челпановым, сколько с идеалистической психологией вообще. Точно так же Челпанов боролся не столько с Корниловым, сколько с марксистской психологией вообще, выступая против введения марксизма в психологию в принципе.

Показательно, что в статье можно встретить высказывания Корнилова конкретно против Челпанова, но высказываний Челпанова конкретно против Корнилова нет. Челпанов и Корнилов оцениваются не в ходе полемики, не в сравнении и сопоставлении между собой, а по отдельности. Смирнов с точки зрения своего времени вначале дает оценку взглядам Корнилова, а затем – Челпанова. Общий, неконкретный подход к дискуссии и ее результатам виден в статье Смирнова в словах о том, что «позиция Челпанова была разоблачена», «Челпанов сложил оружие» и т.д.

В статье Н.К. Индик [28] изложение по интересующему нас вопросу идет по уже ставшей, видимо, к тому времени привычной логической цепочке: прогрессивная и успешная борьба Корнилова против Челпанова как часть борьбы «на два фронта», затем скрытый механицизм и другие ошибки и пороки Корнилова как реактолога и, наконец, реактологическая дискуссия 1931 г. Весь период 20-х годов определяется автором статьи как «идеологическое оформление советской психологической науки на базе марксистской методологии» [28, с. 68].

Некоторые дополнительные подробности и оценки борьбы Корнилова против Челпанова можно найти в статье П.И. Иванова [26]. Позицию Челпанова в споре Иванов определяет вполне традиционно: «Критика эмпирической психологии должна была быть особенно активной ввиду того, что представители этой психологии, как и вообще идеалистической философии, не сразу сдали свои позиции. Так, проф. Челпанов в своих выступлениях пытался доказать, что эмпирическая психология не противоречит марксизму. Челпанов утверждал, что когда К. Маркс и Энгельс касались вопросов психологии, то они всегда имели в виду эмпирическую психологию, представителем которой является он – Челпанов» [26, с. 11].

Из рассмотренных выше работ мы уже знаем о двух критериях победы Корнилова над Челпановым. Это, во-первых, увольнение в конце 1923 г. Челпанова на пенсию и назначение на этот пост Корнилова и, во-вторых, тот факт, что Челпанов «замолчал» и «сложил оружие». П.И. Иванов, подводя итоги борьбы в психологии на два фронта, указывает третий критерий: «Эмпирическая психология в том виде, как она сложилась перед революцией, можно сказать, прекратила свое существование. Эмпирическая психология была окончательно вытеснена как предмет преподавания» [26, с. 12-13].

Из высказываний П.И. Иванова хорошо видно, что несогласованность мнений отечественных исследователей относительно мнения об источниках и содержании взглядов Корнилова во многом определяется субъективностью и эклектичностью этих взглядов. Так, указывая источники теории Корнилова, Иванов видит их не столько в эмпирической психологии, сколько в объективной психологии: «На самом деле уже в самом понимании предмета психологии Корнилов исходил из того же определения, которое давалось бихевиористами и рефлексологами» [26, с. 13]. Это не мешает Иванову несколько ниже указывать в качестве основной заслуги Корнилова борьбу с … рефлексологией: «Проф. Корнилов, возглавлявший в то время борьбу за построение новой психологии, не обошелся без ошибок, но его исторической заслугой является то, что он в период бурного натиска со стороны бихевиористов и рефлексологов боролся и сумел отстоять самостоятельность науки психологии» [26, с. 17].

Немного нового о дискуссии мы можем узнать из обзорной статьи М.В. Соколова [68]. Необходимость борьбы против Челпанова Соколов обосновывает тем, что еще до революции Челпанов боролся против материализма. Автор указывает, что в начале 20-х годов под флагом материализма против идеалистической психологии Челпанова выступали Блонский, Бехтерев и Корнилов. При этом «наиболее действенную роль в борьбе с челпановской психологией сыграл Корнилов, хотя его собственная позитивная программа страдала серьезными теоретическими ошибками и в дальнейшем была подвергнута острой критике» [68, с. 632]. Далее Соколов непосредственно ссылается на материалы реактологической дискуссии 1931 г.

Для понимания общей тенденции отечественной историографии в оценке К.Н. Корнилова и его дискуссии («борьбы») с Г.И. Челпановым характерны высказывания С.Л. Рубинштейна, сделанные в конце 50-х годов [62]. Резко, как и раньше, отзываясь о марксистских и психологических идеях Корнилова, Рубинштейн пишет: «Когда наступил советский, послеоктябрьский период, не оказалось у нас психологов, которые шли бы от Сеченова, тогда как оказалось немало психологов, которые шли от Челпанова, которые – даже если они, как Корнилов и другие, последовавшие за ним – прошли через его школу и так или иначе были его учениками» [62, с. 247].

К этим словам Рубинштейн делает примечание, где критически оценивает взгляды Корнилова еще с одной стороны: «В 20-х годах, когда в нашей психологии, боровшейся со старым интроспекционизмом, нарастали механистические поведенческие тенденции, в психологической литературе (у Корнилова, Блонского, Выготского) встречаются нередко ссылки на Сеченова: его мысли трактуются механистически и привлекаются как опора для механистических тенденций того времени» [62, с. 247, прим.].

Критикуя идею Корнилова о марксистской психологии (реактологии) как синтезе объективной и субъективной психологии, Рубинштейн подчеркивает, что Корнилов все же оставался при этом «в рамках механистической поведенческой концепции» [62, с. 250]. Этих оценочных суждений было бы достаточно, чтобы прийти к выводу, что Рубинштейн при оценке взглядов Корнилова остался на позициях 1946 г., – если бы Рубинштейн не сделал весьма характерное уточнение. А именно, в примечании Рубинштейн пишет:

«Эта критика того понимания «синтеза» интроспективной и бихевиористской концепции, посредством которого Корнилов хотел реализовать построение психологии, разрабатываемой с марксистских позиций, не означает, конечно, что мы не видим той исключительно большой роли, которую сыграл Корнилов на начальных этапах становления советской психологии, и недооцениваем тот факт, что Корнилов ориентировался на построение психологии, базирующейся на принципах диалектического материализма» [62, с. 250]. Мы полагаем, что эти слова Рубинштейна отражают его частичный компромисс с постепенно побеждающей точкой зрения Теплова и Смирнова на марксистскую психологию Корнилова.