Читать онлайн «Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрко-монгольский мир XIII – начала ХХ в.». Страница 40

Ставленники ойратских правителей стали официально их вассалами и даже платили этим монархам-нечингисидам дань.[113] Это не могло не вызвать возмущение мусульманского населения Кашгарии, которое предпочло потомкам Чингис-хана, поставившим страну в зависимость от иностранных монархов, да еще и иноверцев (ойраты исповедовали буддизм) других монархов – представителей династии кашгарских ходжей, являвшихся в течение долгого времени духовными лидерами Кашгарии [Валиханов, 1986б, с. 138; Караев, 1995, с. 121; Чимитдоржиев, 1979, с. 16] (см. также: [Акимушкин, 2004, с. 267]).

В других случаях имели место и попытки иностранных монархов сделать ханами правителей-«чужаков», поскольку местные династы отказывались идти на признание вассальной зависимости от зарубежных государств. Так, крымский хан Мухаммад-Гирей I, захватив в 1522 г. Астраханское ханство, организовал возведение на престол собственного сына – Бахадур-Гирея (правда, в начале следующего года оба были изменнически убиты своими союзниками – ногайскими мурзами) [Зайцев, 2006, с. 91–93; Трепавлов, 2001, с. 166–169] (см. также: [Гайворонский, 2007, с. 141–144]). Аналогичным образом бухарский хан Убайдаллах I, захватив в 1538 г. Хорезм (который бухарские Шайбаниды рассматривали как часть своих владений, а хивинских ханов – как мятежников против законных властей Бухары), назначил ханом-вассалом собственного сына Абд ал-Азиза. Естественно, «чужой» правитель (хотя он был Чингисидом и относительно близким родственником хивинской династии Арабшахидов) не нашел поддержки у местной знати и населения. После нескольких выступлений Арабшахидов против него Абд ал-Азиз в 1539 г. был вынужден вернуться к отцу, а Убайдаллаху пришлось согласиться на возвращение трона представителю местной династии, довольствуясь лишь номинальным признанием зависимости Арабшахидов от него [Абуль-Гази, 1996, с. 125–128].

Возможность «отомстить» Бухаре появилась у хивинских ханов в начале XVIII в., когда в Бухарском ханстве правила уже другая династия – Аштарханиды. Воспользовавшись тем, что в правление хана Абу-л-Файза Бухарское ханство превратилось в конфедерацию практически независимых владений, хивинский хан Ширгази в 1722 г. предпринял попытку создать вассальное Самаркандское ханство, на трон которого возвел своего двоюродного брата Раджаб-султана. Претендента, несмотря на его «чужеродность», тем не менее признали некоторые влиятельные представители региональной знати, заинтересованные в приобретении полной независимости от Бухары [Беневени, 1986, с. 78–79; Тали, 1959, с. 68–69]. Годом позже Раджаб даже сам выступил в поход против Абу-л-Файза, хотя эта акция и не увенчалась успехом [Беневени, 1986, с. 88]. В дальнейшем Раджаб всячески старался привлечь на свою сторону население ханства, однако бухарцы на его письма «не обратили никакого внимания» [Тали, 1959, с. 81]. Тем не менее при поддержке влиятельного племени кенегесов и хивинского хана Раджаб-хан еще в течение нескольких лет противостоял Бухаре [Ерофеева, 2007, с. 186–187; История, 1969, с. 263–264].

В 1740 г. знаменитый персидский завоеватель Надир-шах также завоевал Хорезм и казнил местного монарха. Поскольку никому из представителей местной династии он доверять не мог, на трон Хивинского ханства был возведен некий Тахир, потомок свергнутого бухарского хана Вали-Мухаммада.[114] Тахир, по всей видимости, родился в Иране, проживал до своего воцарения в Герате и носил титул «мирза», что вообще ставит под вопрос его статус султана-Чингисида. Тем не менее выбор Надир-шаха пал именно на него. При поддержке персидских войск Тахир был провозглашен ханом и в течение нескольких месяцев пытался распространять в Хорезме шиизм, жестоко расправляясь с инакомыслящими [МИКХ, 1969, с. 467; Munis, Agahi, 1999, р. 66]. Его правление представлялось незаконным и вместе с тем жестоким, поэтому хивинцы предпочли призвать в качестве хана казахского султана Нурали (сына знаменитого хана Абу-л-Хайра), который с соблюдением всех церемоний был провозглашен ханом, а Тахир, не получивший поддержки от персов, сдался ему в плен и был казнен [МИКХ, 1969, с. 467–468; Munis, Agahi, 1999, р. 66] (см. также: [Lockhart, 1938, р. 211]).

Надир-шах постарался учесть эту ошибку и своим следующим ставленником в Хиве назначил уже более легитимного правителя – Абу-л-Мухаммад-султана, сына прежнего хана Ильбарса III (казненного самим же шахом!). Чтобы подчекнуть законность назначения и привлечь население Хивы на сторону нового правителя, шах повелел ему именоваться Абу-л-Гази II (в честь знаменитого хивинского хана середины XVII в.). Однако и этот претендент был воспринят как незаконный правитель; он продержался несколько лет на троне лишь благодаря персидским войскам. Сразу после смерти Надир-шаха и начавшейся в Иране анархии он был свергнут и убит хивинцами, которые предпочли ему в качестве своего монарха очередного казахского султана [МИКХ, 1969, с. 468–469; Munis, Agahi, 1999, р. 66–68] (см. также: [Атдаев, 2010, с. 69–77]). Впоследствии в борьбу за хивинский престол вмешалась еще одна иностранная держава – Бухарское ханство. В 1748 и 1757 гг. эмир Мухаммад-Рахим, фактический правитель Бухары, содействовал возведению на трон казахского султана Каипа и хивинского принца-изгнанника Тимура-Гази соответственно. В 1771 и 1779 гг. брат Тимура-Гази, Артук-Гази, и еще один родич, Пулад-Гази, также вступали на хивинский престол при поддержке Бухары. Все эти ханы вызывали недовольство местной знати приверженностью «к подножию престола эмира», в результате чего в Хиве каждый раз «происходила смута», приводившая к свержению бухарских ставленников, причем трое были изгнаны, а Тимур-Гази убит хивинской знатью [Munis, Agahi, 1999, р. 68–72, 76, 78–79] (см. также: [Тулибаева, 2001, с. 89]).

Аналогичная ситуация имела место и в постчингисидских государствах, в частности в ханствах Средней Азии второй половины XIX в., когда российская имперская политика стала неотъемлемой частью политико-правового развития в этом регионе. Если правитель того или иного ханства, даже являясь потомственным монархом и занимая трон не один год, признавал зависимость от российских властей, у его подданных (по крайней мере у части) могло возникнуть основание для признания его нелегитимным и выдвинуть другого претендента на трон.

Так, вскоре после признания Бухарой вассалитета от Российской империи, в 1868 г. сын бухарского эмира Музаффара, Абд ал-Малик (Катта-тура), восстал, объявив свое выступление «священной войной» против русских и, соответственно, против своего отца, принявшего их сторону (см., напр.: [Айни, 1966, с. 283–285]).[115] В 1873 г. туркестанский генерал-губернатор К. П. фон Кауфман захватил Хиву и предпринял попытку начать переговоры с ханом Мухаммад-Рахимом II, бежавшим из города при приближении русских войск, население Хивы провозгласило ханом его брата Атаджана-тура. Только под давлением русских новый правитель был вынужден написать брату-хану письмо с просьбой вернуться в столицу и вновь принять бразды правления [Терентьев, 1906б, с. 253, 262–263; Тухтаметов, 1969, с. 26–27]. Даже в Кокандском ханстве, которое не успело надолго попасть в зависимость от России (оно было упразднено в 1876 г. и преобразовано в Ферганскую область), в 1875 г. претендент на ханский трон Султан-Мурад-бек, брат хана Худояра, в соответствии с фетвой казиев был обвинен в том, что является «человеком русских», был захвачен «воинами ислама» и вскоре умерщвлен по обвинению в том, что «продался русским» [Бабаджанов, 2010, с. 546]. Пострадал и сам Худояр, вынужденно признавший протекторат Российской империи. В том же 1875 г. против него выступил его собственный сын Насреддин, который объявил отца «всецело продавшегося неверным и льстившегося тем, что он получил от них титул светлейшего хана», и провозгласил ханом себя самого [Бартольд, 1963а, с. 395; Morris, 1975, р. 531].

Таким образом, можно сделать вывод, что даже потомственные Чингисиды, избиравшиеся в ханы в соответствии с традицией на курултае, либо их преемники, также считавшиеся законными монархами, в случае признания зависимости от иностранного сюзерена теряли легитимность в глазах своих подданных. Это служило формальным поводом для их свержения и даже убийства, хотя в ряде случаев реальные причины для мятежных действий против монархов могли быть иные.

В свое время Чингис-хан и его потомки в процессе завоевания различных государств и регионов нередко практиковали замену местной правящей династии другой – более лояльной к новым сюзеренам. Такая ситуация сложилась в Средней Азии, где на смену хоремзшахам-Ануштегинидам пришла «купеческая» династия Махмуда Ялавача [Карши, 2005, с. 127–130]; предпринимались такие попытки и на Руси в период «монголо-татарского нашествия» 1230–1240-х годов, когда Чингисиды всерьез рассматривали возможность замены князей Рюриковичей представителями других, боярских родов (подробнее см.: [Почекаев, 2006, с. 183–185]). Своеобразной «иронией истории» стала такая же политика, но уже в отношении самих Чингисидов: установив контроль над чингисидскими государствами, иностранные сюзерены стали практиковать назначение их правителями нечингисидов. Соответственно, легитимные в глазах своих покровителей, они не признавались в качестве законных монархов населением.