Читать онлайн «Верни мне мои легионы!». Страница 12

Что же касается Арминия, он в любом случае предпочитал привычную обувь, да и лесные тропы были ему милее мощеных римских дорог. Хотя такие дороги были гладкими, без ухабов и рытвин, но помаршируй по ним от рассвета до заката — и к ночи кажется, будто твои ноги превратились в камни, по которым шагали.

Кроме того, Арминий любил тропы, следовавшие изгибам местности, а римские дороги напоминали туго натянутые струны. Если на пути такой дороги попадалось болото, римляне его засыпали, если вставали холмы — сравнивали их с землей. В этом они были упорны и изобретательны, как и во всем остальном.

Однако когда Арминий попытался изложить свои мысли Кариомеру, соплеменник его не понял.

— Что плохого в том, чтобы воспользоваться коротким путем, если есть такая возможность? — спросил он.

— Но ведь землю, со всеми ее неровностями, сотворили боги. Как же боги могут любить римлян, коверкающих их труды? — возразил Арминий.

В ответ его спутник лишь пожал плечами.

— Если боги не любят римлян, почему, по-твоему, римляне набрали такую силу?

Вопрос был не в бровь, а в глаз. Некоторое время Арминий шел молча, пока наконец не придумал ответ:

— Должно быть, боги решили дать нам достойных в сражении противников, не иначе. Сам посуди, будь наши противники жалкими слабаками, разве мы могли бы добыть славу, победив их? Куда там! Настоящему воину нужен враг ему под стать, могучий и грозный.

Кариомер хмыкнул.

— Но что будет, если эти сильные враги окажутся слишком сильны? Что будет, если они нас одолеют?

— Тогда нас обратят в рабов, — ответил Арминий. — И наших матерей, и наших сестер, и наших дочерей, и наших жен.

Кариомер поежился, на что и рассчитывал Арминий. Его народ куда больше страшило, что их женщины попадут в рабство, чем что попадут в рабство мужчины. Германские сказители воспевали битвы, перелом в которых наступал в тот миг, когда женщины терпящей поражение стороны обнажали грудь и предупреждали своих мужей: их жен вот-вот обратят в рабство. Тем самым женщины вдохновляли воинов сражаться с отчаянной яростью. Племя, захватывавшее у другого племени заложниц благородного происхождения, держало своих соседей в оковах прочнее железных цепей.

— Значит, нам нельзя проигрывать, — сказал Кариомер.

— Мы и не проиграем, — заявил Арминий.

Однако уверенность его была скорее показной, чем искренней.

С тех пор как Арминий отправился учиться военному искусству легионеров, влияние Рима в Германии заметно усилилось; а если вспоминать времена его детства — усилилось во много раз. В Германии из рук в руки переходили римские монеты: торговля на деньги стала для всех привычной, хотя еще недавно германцы знали только меновую торговлю. Вообще-то римский образ жизни имел множество преимуществ. В лагере Арминий получал вино лучше, чем то, которым угощали его некоторые из знатных германцев, когда он навещал их в качестве командира вспомогательных римских войск. Когда соотечественники узнавали, что он сражается на стороне римлян, многие принимались изъясняться с ним по-латыни, хотя зачастую владели этим языком с горем пополам. Если это не первые признаки рабства, тогда что же такое рабство?

Впереди залаяли собаки.

— Вон усадьба твоего отца, — сказал Кариомер.

— Путь был долгим, — ответил Арминий. — Наконец-то я добрался до отчего дома. Здесь я и останусь, пока не придумаю, как поквитаться с Сегестом за оскорбление, которое он мне нанес.

Стоило Арминию с Кариомером выйти на открытое место, как навстречу им, рыча, лая, скаля внушительные зубы, выбежали четыре или пять здоровенных, мохнатых, похожих на волков псов. То были псы римской породы, но любой пастух или земледелец не пожелал бы лучших. Еще у римлян имелись маленькие собачки, служившие забавой для женщин и детей. Таковы римляне, превращающие в игрушки хороших рабочих псов. Дай им возможность, и они проделают то же самое с народом Арминия.

Арминий прикрикнул на собак, хотя сомневался, что окрик их усмирит. Его слишком долго не было дома, и на всякий случай он взялся за рукоять меча. Если псы начнут наскакивать, придется защищаться, чтобы не дать себя искусать. Кариомер, очевидно, еще больше опасался сторожевых собак: он уже обнажил клинок и расставил ноги, приготовившись нанести удар.

Но окрика Арминия оказалось достаточно. Собаки остановились, и две из них — этих Арминий узнал — склонили набок мохнатые головы. На их мордах появилось такое выражение, что Арминий не удержался от смеха: собаки походили на людей, которые силятся что-то вспомнить. Может, они узнали его по голосу? Или по запаху?

Ему вспомнилась история, поведанная одним римлянином: тот пересказал греческую поэму, которая повествовала о верном псе, вспомнившем своего хозяина. Хозяин вернулся домой после многолетних странствий, и пес, узнав его, умер.[4]

Арминий мало знал о греках, но, судя по всему, римляне считали их очень умными. Поскольку германцы были того же мнения о римлянах, греки и впрямь были умны… Не так ли? Хотя… Если греки действительно такие умники, почему всем заправляют не они, а римляне?

— Привет, Копье. Привет, Быстрый, — серьезно сказал Арминий и почесал собак за ушами.

Они позволили себя приласкать, а будь на месте Арминия чужак, не избежать бы ему укуса. Остальные собаки, которые выросли или родились уже после отъезда Арминия, смотрели на Копье и Быстрого, словно удивляясь, почему они так привечают незнакомца.

Вот и некоторые германцы привечали римлян, и к таким германцам относились брат Арминия и Сегест. Сегест никогда не скрывал своей симпатии к Риму. Он утверждал, что Германия больше выиграет, чем проиграет, оказавшись под сенью крыл римского орла. Арминий и раньше сомневался в его правоте, а теперь яростно отвергал любое мнение Сегеста лишь потому, что то было мнение отца его невесты, который предал его.

На собачий лай вышел человек с топором — узнать, что происходит. Человек был седым как лунь…

— Отец! — воскликнул Арминий, бросаясь к нему.

— Арминий!

Отца Арминия звали Зигимер. Когда Арминий отправился учиться у римлян боевым навыкам, Зигимер не был таким седым и сутулым. Пожилого германца еще рано было называть стариком, но все же годы брали свое.

Они обнялись, и Арминий забыл обо всем.

— Как хорошо снова видеть тебя! Как хорошо быть дома! — с чувством вымолвил он и расцеловал Зигимера в обе щеки, а потом в губы.

— Как дела у Флава? — спросил отец.

Арминий скривился.

— Когда я в последний раз получал о нем вести, Флав был здоров, — осторожно промолвил он. — Это было… Дай-ка вспомнить… Два месяца тому назад или чуть больше.