Читать онлайн «Путешествие по карте языков мира». Страница 47

И в заключение один случай, происшедший на моих глазах. Наш монгольский коллега, занимающийся в Монголии преподаванием русского языка, приехал в Москву и работал над учебником. Ему попался текст, названный так: «Собака — друг человека».

Мой знакомый очень смутился. Когда его спросили, в чем дело, он сказал: «Текст не очень подходит для монгольских студентов. Разве собака — друг человека?»

— Ну, а кого же можно назвать другом? — спросили мы.

— Да хотя бы лошадь, — уверенно ответил он.

Мы с вами проделали кругосветное путешествие. И не одно.

Мы побывали в джунглях Амазонки и Новой Гвинеи, в пустынях Африки, Центральной Америки и Австралии, в тайге (у кетов) и в тундре (у чукчей, эскимосов, ненцев, нганасанов). Мы познакомились с сотней разнообразных языков. Некоторые из них похожи на русский (например, польский, чешский, словацкий, болгарский). Другие совсем не похожи — вьетнамский, готтентотские, папуасские…

Как вы думаете: зачем мы пустились в этот далекий путь? Неужели только ради того, чтобы узнать, что в бушменских и готтентотских языках есть щелкающие и чмокающие звуки, а в бирманском языке два множественных числа (и в то же время ни одного)? Подумайте сами: стоило ли мне писать эту книжку только для развлечения, только для того, чтобы рассказать вам о странностях языков?

Ну, конечно, не для того, хотя коллекция получилась, кажется, довольно занимательная. И мне самому эту книжку писать было интересно и весело.

Хотел я другого. Чтобы вы, закрыв последнюю страницу книги, по-новому посмотрели на наш с вами родной русский язык. Чтобы вы увидели: каждая, буквально каждая черточка этого языка может быть «начертана» в другом языке совсем по-другому. Звуки и ударения, морфология и синтаксис, слова и предложения…

Когда мы учим грамматику родного языка, нам кажется, что никакой иной грамматики и быть не может. И даже изучая иностранный язык (а в школе это обычно английский или немецкий — они не так уж сильно отличаются от русского), мы меряем его мерками своего родного — русского.

Вот я и стремился, шагая вместе с вами по карте языков, чтобы вы поняли: нет и не может быть такой общей мерки. Нельзя подходить к чужому языку с понятиями родного. Именно такой подход рождает презрение к другим языкам, которые ничем не хуже. А непонимание и презрение рождают самое страшное — презрение к другому народу, его культуре, его духовному богатству. Рождают национализм и шовинизм, уверенность в том, что моя нация — единственно достойная, а прочие, скажем — негры или славяне, не стоят того, чтобы о них (и о их языках) говорить серьезно. Так рассуждали еще древние греки: все, кто говорят на чужих, непонятных языках («бар-бар-бар»), — варвары. (Отсюда и слово!)

Уважение к национальной культуре, к родным языкам других народов невозможно без знания этой культуры, без хотя бы самой общей осведомленности об этих языках.

«Плохих» и «хороших» языков не бывает, как нет «плохих» и «хороших» народов. Зайдите в мастерскую скульптора, чеканщика по металлу, ювелира. Вы увидите там множество разнообразных орудий и инструментов. Каждое из них совершенно для своей цели, хотя применяются они иногда совсем по-разному.

Так совершенен и любой язык: он тоже орудие. Но он не только орудие — он и зеркало. Зеркало жизни и труда народа, зеркало его общественного развития. И в то же время зеркало связей этого народа с другими народами.

Я горд тем, что моя специальность — специальность языковеда — помогает другим людям узнать и полюбить языки и культуры разных народов. И я буду счастлив, если, прочитав мою книгу, вы сможете увлечься моей профессией и в будущем сделать ее своей.

Эта книга написана для тех, кто сейчас только учится. Значит, через 25 лет, когда наступит новый век, им будет около 40 лет. Если они изберут своим жизненным поприщем науку, то именно они и будут в начале века ее главной движущей силой.

Рассказывая о науке, надо говорить не только о ее вчерашнем дне, но в первую очередь о сегодняшнем и завтрашнем. Прошлое тоже дело почтенное, но не оно определяет главные линии и основные задачи развития науки.

Итак, о лингвистике.

Живи мы с вами в прошлом, XIX веке, достаточно было бы написать «лингвистика — наука о языке». И этим все было бы сказано. Наука XIX века четко разделялась на отдельные «клеточки», в зависимости от изучаемых ею объектов. Сколько разных объектов — столько разных наук. Физика была наукой о физических объектах, о физических формах движения. Физиология — наука о строении и функционировании человеческого организма. Психология — наука о «душе», наука о человеческой психике. Точно так же и лингвистика была наукой о языке.

В XX веке изменился сам принцип классификации наук. Появилось несчетное количество пограничных областей, смежных дисциплин под «двойными» названиями вроде физической химии, астробиологии, инженерной психологии. Это случилось не потому, что появилось больше объектов для изучения (конечно, в общем-то их стало больше, но не это определяет изменения, о которых здесь говорится). Дело в том, что на смену одной науке, охватывающей целиком один вид объектов, пришло несколько наук, рассматривающих один и тот же объект с различных точек зрения. Науки стали как бы перекрывать и дополнять друг друга. Если раньше жизнь и поведение животных изучались зоологией, то теперь появились зоопсихология, зоосемиотика, экология, этология, зоогеография и множество других научных направлений, а то и сложившихся наук. Если раньше язык, речь, языковая способность человека изучались лингвистикой (языкознанием), то теперь появились социолингвистика, этнолингвистика, психолингвистика, нейролингвистика, биолингвистика. Да и сама «старая» лингвистика стала иной, но об этом ниже.

Заметьте себе, это процесс общий для самых разных наук и при этом совершенно объективный: все названные «лингвистики» с разными «приставками» появились совсем не потому, что кто-то сел и выдумал новую науку. Так не бывает. Если появилось и укрепилось новое научное направление, значит, для этого были объективные и субъективные причины.

Объективные — т. е. возникли какие-то проблемы и в самой науке (теоретические), и, что особенно важно, вне ее (практические), которые «по-старому» не решаются.

Субъективные — т. е. сами ученые осознали, что надо работать «по-новому», что «старая» наука в чем-то уже не годится.

Казалось бы, не так трудно это осознать. А на самом деле в науке, в том числе и в лингвистике, нередко разыгрываются подлинные драмы. Конечно, лучшие из ученых старого поколения всегда чувствуют веяние времени и способны до самых последних дней идти вперед, вслед за новыми задачами и новыми идеями. Таким был недавно скончавшийся профессор Московского университета Петр Саввич Кузнецов. Воспитанный на «традиционной» лингвистике, он все время удивлял своих коллег странным, с их точки зрения, направлением своих интересов. Петр Саввич оказался первым нашим профессиональным лингвистом, который занялся африканскими языками, так сказать, «дедушкой советской африканистики». Он был первым нашим лингвистом, серьезно отнесшимся к машинному переводу и понявшим его не только прикладную, но и теоретическую значимость для самой лингвистики. А в последних своих работах он всерьез занялся проблемами происхождения человеческой речи. Он не следовал за модой: он ее создавал. Но так, к сожалению, бывает не всегда.

Но оставим субъективные причины в стороне и займемся объективными.

Начнем с самой лингвистической науки. Как и любая наука, она развивается по определенным законам. И, видимо, можно сделать известные выводы о тенденциях ее дальнейшего движения, если попытаться выяснить, есть ли такие закономерности развития, которые были бы общи для всех наук.

Такие закономерности, безусловно, есть. О них (применительно к своей науке — физиологии) прекрасно написал в своей книге известный советский физиолог Н. А. Бернштейн. Ученый пришел к следующему выводу. Сначала любая наука проходит стадию эмпирического собирания фактов. В это время она еще не наука в точном смысле слова, а «становится наукой… в тот момент, когда она оказывается в состоянии применить к каждому явлению своей области два определяющих вопроса: 1) как происходит явление и 2) почему оно происходит».

Наша нынешняя лингвистика уже достаточно хорошо знает, «как происходит явление». Она разработала сложную и изощренную систему понятий и методов описания разных языков и описания процессов исторического развития языков. И в этом отказать ей никак нельзя.

Скажем больше: она, как это и описывает Н. А. Бернштейн, перешла уже от качественной характеристики явлений к их количественной характеристике. Лет пятнадцать назад наделало много шуму появление у нас так называемой математической лингвистики. Наиболее рьяные ее сторонники, главным образом из числа профессиональных математиков (а не лингвистов), тут же заявили о том, что «качественная» лингвистика вообще не имеет права на существование. Подобного рода «уничтожающие» заявления вообще редко соответствуют реальному положению вещей, а здесь это был просто призыв из одного тупика в другой.