Читать онлайн «Физика и музыка». Страница 24

Пошли в ход «световые сирены», изобретенные советским ученым академиком Коваленковым (вращающиеся диски с дырочками, через которые прерывающийся световой луч попадал в фотоэлементы, а от них пульсирующий ток переходил в усилитель и громкоговоритель). Или бесконечные киноленты с черными полосками рассекали свет и подавали в фотоэлементы очереди мельканий — сырье для формирования звуков. Или дрожащие язычки фисгармонии дробили световой луч в серии колебаний.

Чикагский часовщик Лауренс Хаммонд, развивая старые идеи Кахилла, придумал электроорган, в котором безостановочно вертелись металлические зубчатые колеса, проскакивающие мимо неподвижных электрических соленоидов — катушек из проволоки, надетых на магнитики. Каждый такой проскок рождал электрический всплеск, а их последовательность — колебания звуковой частоты. Никакой радиотехники! Радиолампы — только в усилителе.

Инструмент Хаммонда распространился повсеместно. Его хлопающие, машинные звуки пришлись ко двору в джазах — под прыгающую, отчетливую мелодию недурно было потанцевать. А сердцещипательное «унисонное вибрато» (когда все включенные звуки вибрируют строго в такт друг с другом) годилось для аккомпанемента незамысловатым лирическим песенкам. Впрочем, в Америке орган Хаммонда умудрялись ставить даже в церквах — наверное, из-за его сравнительно невысокой стоимости и невзыскательности исполнителей священных псалмов.

Еще проще были быстро вошедшие в моду адаптеризованные инструменты — по существу, лишь слегка электрифицированные обычные и гавайские гитары, банджо, мандолины. К деке привинчивали адаптер (звукосниматель — как в электропроигрывателях граммофонных пластинок), он превращал механическую вибрацию в пульсации электрического тока, которые усиливались и мощно, сочно, хоть и несколько искаженно звучали в громкоговорителе. Как раз то, что нужно для шумных вечеринок, да и для эстрады. Знаменитый гитарист Сеговия очень дружелюбно принял электрогитару и играл на ней. Пытались адаптеризировать скрипку и даже рояль. В 1932 году известный немецкий физик лауреат Нобелевской премии Вальтер Нернст электрифицировал этим способом рояль фирмы «Бехштейн». В одной из лабораторий Берлинского физического института инструмент подвергся несложной хирургической операции: у него выломали деку, а под струны поставили адаптеры, связанные с усилителями и громкоговорителями. Получился опять-таки выигрыш в силе звука, но тембр рояля заметно изменился.

Новинки сменяли одна другую, богаче и разнообразнее становился ансамбль оригинальных звучаний. Изобретатели не жалели сил на рекламу новинок, с пеной у рта отстаивали свои творения. Были и такие, которые уверяли, что новые инструменты во всех отношениях лучше прежних, становящихся-де примитивными и старомодными. Кое-кто думал, что скоро, очень скоро грядет омоложение и полная электрификация оркестра. Но...

Но столь громкого успеха, какой выпал в свое время на долю первооткрывателя, Термена, уже не было. Восторг неслыханной сенсации уступал место кропотливым сравнениям, обдуманным и строгим оценкам. У электромузыки начался сложный и противоречивый экзаменационный период.

Незадолго до войны в Малом зале Московской консерватории состоялся концерт, который хорошо запомнился энтузиастам электромузыкальных инструментов. Изобретатель Ананьев демонстрировал свой одноголосный «сонар». Этот «чисто электрический» инструмент, был типичен для того времени: горизонтальный гриф, на котором надо было зажимать пальцами.ленту реостата. Сонар допускал и смену тембров — был способен, в частности, звучать вроде скрипки. Концерт шел отлично, слушатели аплодировали. И, ободренный успехом, Ананьев решился на экстравагантный поступок: вызвал на «музыкальный поединок» одного известного скрипача, который сидел в первом ряду со скрипкой в руках. Скрипач принял вызов. «Поединок» состоялся. На великолепной итальянской скрипке и новорожденном электроинструменте было сыграно дважды одно и то же произведение. Кто же победил в этом единоборстве? Судя по реакции зала — сонар! Публика наградила его мощным взрывом аплодисментов.

Поучительный эпизод. Какие выводы из него можно сделать?

Может быть, выкинуть скрипки и заменить их сонарами или чем-нибудь подобным?

Поставьте себя в положение всемогущего судьи, призванного решить этот вопрос, и учтите следующее:

Скрипка миниатюрна и изящна. Ее вибраторы, резонатор, излучатель звука соединены в единое тельце. Соответствующий электромузыкальный инструмент громоздок, части его разобщены, в нем обязателен неказистый бумажный громкоговоритель.

Скрипка весит 240 граммов. Электромузыкальный инструмент — раз в двадцать, в пятьдесят, а то и в сто тяжелее.

Скрипка изумительно проста — фигурная коробочка из дерева да четыре струны. Она вся на виду, она понятна ребенку. Электромузыкальный инструмент — это нагромождение радиоламп, катушек, конденсаторов, сопротивлений. Чтобы разобраться в его внутренностях, надо быть по меньшей мере радиолюбителем, а то и квалифицированным радиотехником.

Скрипка не требует никаких посторонних источников энергии. Скрипач играет всюду — на улице, на лесной поляне, в лодке посреди реки. Электромузыкальному инструменту не обойтись без источника электроэнергии, он привязан к электрической сети или тяжеловесным аккумуляторам.

Сказанного достаточно, чтобы замахать руками на никудышные электроэрзацы. Может быть, скрипка вообще незаменима? Есть ведь изобретения, не подлежащие никаким усовершенствованиям, — скажем, ложка или вилка! В одном из фильмов Чарли Чаплина высмеивается автомат для кормления человека без ложек и вилок...

Однако продолжим наше сопоставление.

Скрипка охватывает лишь высший участок музыкального диапазона. Для низких звуков того же (или примерно того же) тембра строятся ее более рослые родичи — альты, виолончели, контрабасы. Один электромузыкальный инструмент способен заменить всю семью смычковых.

Скрипка поет хоть и чудесным, но не слишком уж сильным голосом. В громадных залах, под открытым небом она слышна плохо. Электромузыкальный инструмент может в принципе звучать как угодно громко.

Скрипке присущ один тембр. Электромузыкальный инструмент способен, словно хамелеон, «перекрашиваться на ходу» — звучать то как флейта, то как фагот или кларнет, то совсем по-новому.

Скрипка неудобна. Играть на ней нелегко. Некоторые считают, что это самый трудный из всех инструментов. На подготовку хорошего скрипача уходит обычно не менее пятнадцати лет. Великие шутники Ильф и Петров совсем не в шутку говорили: «Скрипка — опасный инструмент. На нем нельзя играть недурно или просто хорошо, как на рояле. Посредственная скрипичная игра ужасна, а хорошая — посредственна и едва терпима. На скрипке надо играть замечательно, только тогда игра может доставить наслаждение».

Многие электромузыкальные инструменты, наоборот, осваиваются легко — они очень удобны для рук, извлечь из них красивые звуки неизмеримо проще, чем из скрипки. Видите, положение довольно запутанное.

По-другому выглядит сопоставление многоголосных клавишных инструментов — например, обычных и электрических органов. Тут многие доводы меняются местами.

Духовой орган — это исполин, весящий много тонн и пожирающий громадную энергию. Его не сдвинешь с места, он необычайно сложен, капризен, дорог, чрезвычайно труден в наладке и настройке. Во всей Москве музыкантам доступны всего три духовых органа! И нередко заняты они круглосуточно: днем и вечером в концертах, а ночами на репетициях.

Электрический орган размерами не превышает фисгармонии, проще и надежнее духового, регулируется и настраивается легче легкого — поворотами послушных ручек. Так же просто варьируются его бесчисленные тембры. Он требует неизмеримо меньше энергии, стоит гораздо дешевле.

Однако есть у электрических органов особенность, которая в корне подрывает их авторитет перед лицом строгих музыкантов: абсолютно точно имитировать звучание духовых гигантов они пока не умеют. Они могут звучать похоже, даже очень похоже, даже иной раз лучше, но чуть-чуть по-своему, с еле уловимым «электрическим душком», избавиться от которого изобретатели и ученые не могут, несмотря на все свои старания.

Это характерно буквально для всех электромузыкальных инструментов. И именно это (а не сложность, не тяжесть — ведь и орган не прост, не легок) заставляет чутких музыкантов после долгих прений, обсуждений, испытаний произносить немногословный приговор: «Нет, это, знаете ли, не то… .Нарушается единство стиля...»

И верно. Ведь тембры симфонического оркестра оттачивались и шлифовались в течение столетий и отобраны самой историей. Благодаря этому современный оркестр располагает исключительно полной палитрой звуковых красок, которые мастерски «пригнаны» друг к другу, к которым музыканты привыкли с детства, полюбили их, в совершенстве овладели ими. Учение об оркестровке, этой «музыкальной живописи», развитое такими корифеями, как Вагнер, Римский-Корсаков, Берлиоз, Дебюсси, открыло таинства творения изумительных тембровых сочетаний. Ныне симфонический оркестр передает и шелест леса, и плеск волн, и птичье пение.