Яков Гилинский - Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль

Читать онлайн «Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль». Страница 15

Автор Яков Гилинский

Поэтому, в-шестых, в 1998–1999 гг. вновь отмечается рост преступности, так что в 1999 г. количество зарегистрированных преступлений впервые превысило 3 млн, а уровень впервые (после 20-х гг.) превзошел 2 тыс. (на 100 тыс. жителей). Некоторое сокращение показателей преступности в 2000–2004 гг. вновь «компенсировалось» ростом в 2005–2006 гг.

Как уже отмечалось, более точную картину дает динамика относительно менее латентных тяжких преступлений, таких как убийство, тяжкие телесные повреждения, разбойные нападения. Сведения о них представлены в табл. 3.5.

Таблица 3.5

Динамика некоторых преступлений в России (1985–2006)

Сведения, приведенные в таблице, позволяют сделать ряд выводов.

Во-первых, наблюдается интенсивный рост тяжких преступлений в 1989–1994 гг. Так, по сравнению с 1987 г. (наименьшие показатели эпохи «перестройки»), уровень умышленных убийств (с покушениями) к 1994 г. вырос в 3,5 раза, тяжких телесных повреждений – в 3,3 раза (при росте общей преступности за те же годы в 2,2 раза). Уровень грабежей за 1987–1993 гг. вырос в 5,9 раза, разбойных нападений – в 6,9 раза (при росте общей преступности за те же годы в 2,3 раза).

Во-вторых, после непродолжительного «затишья» 1995–1997 гг. возобновился рост тяжких преступлений в 1998–2005 гг.

В-третьих, сам уровень (на 100 тыс. населения) умышленных убийств (около 20 в 1993, 1996, 1997, 2006 гг. и свыше 20 в 1994–1995, 1998–2005 гг.) чрезвычайно высок по сравнению с мировыми и особенно – западноевропейскими данными (ср. с табл. 3.2). При этом сведения милицейской статистики, приведенные выше, далеко не полны: в ней не учитываются преступления, квалифицированные по иным статьям УК, кроме «умышленные убийства» (ст. 102, 103 УК РСФСР 1960 г., ст. 105 УК РФ 1996 г.). Неудивительно, что по данным медицинской статистики (она же – официальная государственная статистика, передаваемая в международные организации – ООН, ВОЗ), уровень смертей от убийств значительно выше. Так, по данным медицинской статистики,[139] уровень смертей от убийств составил: в 1992 г. – 22,9 (по милицейской статистике уровень убийств – 15,5), в 1993 г. – 30,4 (по милицейской статистике – 19,6), в 1994 г. – 32,3 (вместо 21,8), в 2002 г. – 30,8 (вместо 22,4), в 2003 г. – 29,5 (вместо 22,1). Наконец, не учитывается количество убитых среди «пропавших без вести» и не обнаруженных, а эта цифра составляла во второй половине 90-х гг. свыше 25 тыс. человек ежегодно (конечно, не все они убиты, но, вероятно, значительная часть).

В-четвертых, я бы отметил еще одно обстоятельство. Наряду с уровнем убийств, важным (и печальным) индикатором социального благополучия/неблагополучия служит уровень самоубийств. При этом объемы и уровни убийств (результат агрессии вовне) и самоубийств (агрессия против себя) находятся в определенной взаимосвязи.[140] Предлагалось рассматривать сумму уровней убийств и самоубийств как интегральный индикатор уровня социальной патологии.[141] Тогда, например, уровень социальной патологии увеличился в России с 1988 по 1995 г. с 34,1 (9,7 + 24,4) до 72,2 (30,8 + 41,4), т. е. более чем в 2,1 раза за 7 лет. За те же годы этот показатель уменьшился в Австрии с 25,6 (1,2 + 24,4) до 23,3 (1,0 + 22,3), в Дании с 26,8 (1,1 + 25,7) до 18,9 (1,2 + 17,7), в Канаде с 15,6 (2,1 + 13,5) до 15,0 (1,6 + 13,4), в Швеции с 20,3 (1,4 + 18,9) до 16,2 (0,9 + 15,3) и т. п. Мною был применен «индекс насилия» – частное от деления уровня убийств на уровень самоубийств в качестве одного из возможных показателей социального благополучия/ неблагополучия, а также степени «цивилизованности/социальности», если заимствовать терминологию А. Зиновьева.[142] При этом я исходил из того, что: а) убийство и самоубийство – два проявления агрессии; б) оба эти явления социально обусловлены и имеют относительно низкую латентность; в) оба социальных феномена представляются наиболее экстремальными способами разрешения социальных и личностных конфликтов; г) самоубийство служит более «цивилизованной» и достойной человека реакцией, нежели убийство. В результате оказалось возможным эмпирически (по многолетним данным, публикуемым Всемирной организацией здравоохранения – ВОЗ[143]) выделить, конечно же условно, четыре группы стран: с низким показателем соотношения уровней убийств и самоубийств (0,03–0,10) и, соответственно, высокой степенью «цивилизованности» при низкой «социальности» (Австрия, Венгрия, Дания, Норвегия, Франция, ФРГ, Швейцария, Япония и др.); со средним показателем рассматриваемого индекса (0,11–0,39) и средней «цивилизованностью – социальностью» (Болгария, Греция, Канада, Польша и др.); с высоким показателем этого индекса (0,40–0,99) – низкая «цивилизованность», высокая «социальность» (Аргентина, Россия, США, Уругвай и др.); с очень высоким, экстремальным значением индекса (> 1). Последний случай означает наличие экстремальных социально-политических условий, включая состояние войны (Мексика, Пуэрто-Рико, Эквадор и др.). Динамика рассмотренного показателя в России представлена в табл. 3.6.

Приведенные в этой таблице данные показывают, как Россия после 1988 г. перешла из группы стран со средним значением индекса насилия в группу стран с высоким показателем. Следует особенно отметить нарастание этого индекса насилия с 2000 г. В отдельных регионах, например в Санкт-Петербурге, начиная с 1993 г. этот показатель превысил 1 (1985 г. – 0,32; 1990 г. – 0,45; 1992 г. – 0,81; 1993 г.– 1,15; 1994 г.– 1,25; 1995 г.– 1,14; 1998 г.– 1,11).

Рост уровней убийств и самоубийств в России, резкое увеличение интегрального показателя социальной патологии и индекса насилия свидетельствуют, очевидно, о глубоком социально-экономическом кризисе страны.

Данные о некоторых социально-демографических характеристиках лиц, совершивших преступления, представлены в табл. 3.7.

Эти самые общие сведения нуждаются в конкретизации по отдельным видам преступлений.

Доля женщин в целом сокращалась с 1987 г. (21,3 %) до 1993 г. (11,2 %) с последующим возрастанием до 17,8 % в 2002 г. и вновь некоторым сокращением. Разумеется, вклад женщин в преступность неодинаков для различных преступлений. Так, за рассматриваемый период женщины совершили убийств – 9,9 % (1990) – 13,4 % (1995); причинений тяжкого вреда здоровью – 7,2 % (1990) – 15,4 % (2006); 4–9 % хулиганских действий; 4–6 % разбойных нападений; 6–8 % грабежей; 9–13 % краж; 38–47 % присвоений (растрат) вверенного имущества; 25–34 % дачи или получения взятки; 7–17 % преступлений, связанных с наркотиками.

Таблица 3.6

Уровень смертности от убийств и самоубийств в России (1988 2003)

Источники: Демографические ежегодники России // Вопросы статистики. 2004. № 2. С. 33.

По возрасту прослеживается отчетливая тенденция к сокращению доли несовершеннолетних в общей массе лиц, выявленных как совершившие преступления, с 17,7 % в 1989 г. до 10,2 % в 2000 г. с последующим незначительным ростом. Отмечаются пониженные темпы роста преступности несовершеннолетних по сравнению с темпами роста общей преступности. Если учесть, что та же тенденция просматривается по отдельным видам преступлений (по кражам доля несовершеннолетних в 1988 г. составила 40,6 %, в 2006 г. – 17,8 %, по грабежам соответственно 40,6 и 23,3 %, по разбойным нападениям – 22,6 и 17,1 % и т. п.), то можно сделать гипотетический вывод об относительно лучшей адаптации подростков к резко меняющимся условиям социального бытия. Другой вопрос – каковы способы адаптации? Известно, например, что подростки и молодежь составляют главный резерв и действующие кадры организованной преступности, которая благодаря очень высокой латентности не находит отражения в статистике. Кроме того, фиксируется повышение удельного веса несовершеннолетних в тяжких насильственных преступлениях: по убийствам с 3,4 % в 1988 г. до 6,9 % в 2005 г., по тяжким телесным повреждениям (причинение тяжкого вреда здоровья) за те же годы с 3,4 до 8,2 %.

Таблица 3.7

Социально-демографический состав выявленных лиц, совершивших преступления в 1987–2006 гг. в России, в %

* С 1993 г. – наркотического и токсического возбуждения.

По социальному составу наблюдается резкое сокращение доли рабочих (от 53,5 до 20,3 %). Очевидно это, как и сведение на нет доли колхозников – работников сельского хозяйства (от 5,2 до 0,6 %), объясняется размыванием и сокращением этих классов бывшего социалистического общества. Столь же объяснимо резкое увеличение удельного веса лиц, не имеющих постоянного источника доходов (от 11,8 до 59–60 %), и набирающий темпы рост доли лиц, официально признанных безработными (учет ведется с 1993 г. и к 2005 г. их удельный вес вырос с 2,9 до 6,3 %). Динамика фермеров и предпринимателей незначительна, без выраженных тенденций. Доля учащихся сокращается и в силу уменьшения их числа в популяции и по причинам, общим для подростков. Стабильно низка с тенденцией к сокращению доля служащих. Однако при этом следует делать поправку на очень высокую латентность должностной и коррупционной преступности.