Читать онлайн «История отечественной философии XI-XX веков». Страница 11

Утопизм, по сути своей, это сложная духовная конструкция. Рассматривая историософские концепции русских мыслителей, мы видим примеры исторического утопизма, в основе которого лежит вера в возможность последних слов, в возможность окончательной исторической удачи. Это вера в возможность практического осуществления мечты в рамках истории. В этой системе ценностей есть своя правда: это мечта о воплощении совершенства. Ложь утопизма кроется в том, что «идеальная действительность» приравнивается «реальной действительности», то есть нет чувства, что воплощенный идеал разрушил бы эту действительность, в принципе не мог быть ее частью или продолжением.

В утопически настроенном сознании идеальная жизнь воображается исключительно объективно, предметно – как особый порядок или система, которая будет охватывать человека и все общество. Этой логикой объясняется присущая утопизму вера в независимый и самодовлеющий характер социальных форм, вера в учреждения. Это определяло, к примеру, веру в Византии и Руси в четко выстроенную бюрократическую систему и ее благую роль в государстве. Все внимание сосредоточивается на организации всего и вся, так как только правильно построенная жизнь (построенной механически и отдельными людьми, пусть даже самыми достойными – но лишь ими) гарантирует абсолютную гармонию.

Также необходимо отметить, что утопической волей движет идея абсолютной рационализируемости общественной жизни: всякий существующий порядок, вся полнота общественных отношений априорно объявляются полностью «кодифицируемыми», определяемыми обобщающими формулами, в результате – между жизнью и кодексом ставится знак равенства.

Примером подобного эксперимента служит Россия XVI в. Это была эпоха величайшего государственного торжества на Руси, что в глазах идеологов приближало ее к выполнению своей официальной исторической миссии – стать Новым Римом. Представлялось, что сама история вот-вот закончится, так как в мире, полном политической и культурной упорядоченности, не останется места для случайностей, отклонений.

Из произведений философской, исторической, политической мысли строится полная и строгая «концепция Святой Руси»: «Стоглав» крепит единство и устойчивость церкви, определяет взаимосвязь ее со всеми аспектами жизни человека, «Домострой» вводит быт в регламентированные и идеализированные формы, «Степенная книга» и «Лицевой летописный свод» создают выстроенную концепцию русской истории75, которая находит свое внутреннее выражение в «Повести о новгородском белом клобуке» – знаке незапятнанного ересями русского православия, которым удостаиваются русские наследники Первого Рима и Царьграда76. Сами тексты поражают своим масштабом. Например, Великие Минеи четьи – это собрание более чем двух тысяч произведений переводной и оригинальной литературы. Их составителями были митрополит Макарий, ряд других видных общественных деятелей времени и философов (Зиновий Отенский, Василий Тучков, Ермолай-Еразм), текст создавался почти четверть столетия.

Авторы опирались на многочисленные и разнообразные византийские источники («Диоптра» Филиппа Пустынника, сочинения Дионисия Ареопагита, Иустина Философа, Иоанна Лествичника, Козьмы Индикоплова, Иоанна Златоуста, других). Изучение всего комплекса текстов Великих Миней четьи должно было не только познакомить читателя со знаниями в области гуманитарных наук того времени, но и сформировать определенные константы мировоззрения.

Во всех сочинениях данного периода царит идея единства и стройности, идея «чина». Предполагается единый быт всех слоев общества, единый круг чтения, единое законодательство, единое мировоззрение. Это приводит к увеличению внимания к значительности всего того, что свершается в этом мире; земное стало важным как содержащее в себе вечное, божественную волю. В утопически настроенном сознании происходит не только кодификация и рационализация действительности, но и указывается, что эти процессы необходимо направить в порядке целепоставления, так как возможным кажется предвосхищение в деталях строения грядущего идеального общества. При этом наблюдается стремление к детальной регламентации жизни во всех ее проявлениях.

Обряд для XVI в. – это больше, чем религиозное сознание, это восприятие мира. Упорядоченность быта оказалась почти обрядовой, даже приготовление пищи – почти церковное таинство, послушание – почти монастырское, любовь к родному дому – настоящее религиозное служение (на понятие «дом» переносится часто другое – «рай»). Нарушение домашнего обряда – почти церковный грех.

Из указанных установок следовала трактовка идеала как имманентной цели неизменного исторического процесса, что определяло его прочность и стойкость, обеспечивало историческую победу. Отсюда это странное, поражающее своей болью и жестокостью, с точки зрения современных понятий добра и зла, равнодушие, с которым идеологи «рокового и непрерывного» движения к лучшему будущему относятся к реальному сегодняшнему горю и страданию, как к своему собственному, так и к чужому (это многое проясняет в сочинениях и реальных поступках Ивана Грозного).

Проводник к лучшему чувствует в себе вселенскую, сверхличную непогрешимую силу. Исторически мы наблюдаем постоянное слияние учения о «насилии благодати» с напряженностью утопических ожиданий. Главным становится воплощение идеальной Вселенной, мира, объективной гармонии космического бытия. Благодать становится естественной силой этой подлинной сферы. Детерминизм есть только одна из слагающих этого универсально-органического мировоззрения. Необходимость есть только одна из сторон объективности. Главное – овеществление нравственно-ценностного мира, сообщающее ему роковую неотразимость. Общественный идеал есть полная, завершенная объективность, равновесное состояние мира, именно состояние, факт, порядок, то есть организационная форма мира. Поэтому можно забыть личные страдания, чужие муки в грезах о «мессианском пире», ибо внимание направлено вовне. Мысль работает в категориях космических, лица и поколения воспринимаются как детали и фрагменты объемлющего их целого.

В этом одностороннем объективизме, в овеществлении нравственных ценностей, в завороженной прикованности к «конечной цели мира» проявляется самочувствие человека Московской Руси. XVI столетие вошло в историю не только как вершина торжества русской государственности (перед наступлением периода Смуты и хаоса), но и как время создания величайшей утопии русского Средневековья – теории «Москва – Третий Рим».

На формирование концепции инока Филофея «Москва – Третий Рим» оказала влияние реальная историческая обстановка. Возвышение Москвы совпало с падением Константинополя, которое произвело большое впечатление на современников и вызывало негативную реакцию. Таким образом, Московское царство оказалось центром православного мира. Время державы императора Константина как бы вновь повторялось: на свете было только одно государственное воплощение для истинной веры, далекое от ислама, не могущее, в отличие от католических стран, встать ни в какой ряд, ни в какие отношения соподчинения с единоверными ему государствами. Таковой представлялась Русь. Указанные факты исторических реалий нашли отражение в знаменитом «Послании к царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси» инока Филофея: «…так как весь некогда великий Рим пал и болен неисцелимым неверием… В новый Рим бежала (святая церковь), то есть в Константинополь, но и там покоя не обрела из-за соединения православных с латинянами на восьмом соборе, потому и была разрушена константинопольская церковь и унижена была, и стала она подобна хранилищу овощей. И наконец, в третий Рим бежала – в новую и великую Русь. Это тоже была пустыня, так как не было в ней святой веры, не проповедовали там божественные апостолы, после всех воссияла там Благодать Божия спасения, с ее помощью познали мы истинного Бога. Единая ныне соборная апостольская церковь восточная ярче солнца во всем поднебесье светится, и один только православный и великий русский царь во всем поднебесье, как Ной в ковчеге, спасшийся от потопа, управляет и направляет Христову церковь и утверждает православную веру. А когда змей (дьявол) испустит из уст своих воду, как реку, желая жену в воде потопить, то увидим, что все царства потопятся неверием, а новое же русское царство будет стоять оплотом православия…»77.

По мнению Филофея, центром православия может стать лишь политически суверенное государство, пользующееся всеобщим уважением и обладающее достаточной силой, чтобы защитить свои святыни. Такова Московская Русь, поэтому Бог и избрал ее Третьим Римом – великим и вечным. Управлять таким царством может лишь посредник между Богом и людьми, достойнейший из достойных – русский царь.