Читать онлайн «Записки натуралиста». Страница 21

Н. М. Сабанов съездил в Тбилиси и доставил оттуда несколько ящиков с оборудованием, которые он вывез из горящего Севастополя. Теперь у нас появилась возможность организовать химическую лабораторию. Тем временем на станцию возвращались ее бывшие сотрудники. Приехали гидрохимик М. А. Добржанская и зоопланктонист Г. Н. Миронов. К сожалению, не долго прожили после окончания войны М. А. Галаджиев и Ф. И. Копп. С уходом из жизни этих старых сотрудников станция осталась без крупных специалистов — зоопланктониста и микробиолога.

Очень важной задачей являлось восстановление библиотеки. Прежде всего мы обратились с письмом ко всем биологическим учреждениям, обществам и университетам с просьбой о присылке дубликатов утерянных книг. Многие учреждения откликнулись на наше обращение. Президиум Академии наук выделил нам единовременно довольно значительную сумму валюты для покупки иностранной литературы.

Затем я отправился в Москву и Ленинград для изыскания источников пополнения нашей библиотеки. В Ленинграде удалось договориться о покупке личных библиотек скончавшихся ученых — С. А. Зернова, А. Л. Бенинга и В. М. Рылова, уступив часть книг Зоологическому институту. Кроме того, мне разрешили просмотреть огромные груды иностранных книг, лежавших в нижних этажах Главной библиотеки Академии наук в ожидании инвентаризации, и отобрать нужные для нас.

Инвентаризацией исподволь занимались сотрудницы библиотеки, дело шло очень медленно: им приходилось подолгу задумываться над каждым заголовком, чтобы определить, куда отнести ту или иную книгу. В течение нескольких дней я разобрал несколько таких груд и набрал около сотни ящиков книг, в том числе немало важных для наших исследований монографий. Такие «налеты» я делал и в последующие годы, пока не кончились эти запасы. В черном халате с завязанной полотенцем головой я, очевидно, был мало похож на академического директора и больше походил на библиотечного деятеля. Поэтому, когда оказалось вакантным место директора библиотеки, некоторые ее сотрудники предложили на этот пост мою кандидатуру. Но я, естественно, отказался.

Уже через два-три года библиотека имела около 30 тыс. книг и 15 тыс. оттисков. В дальнейшем к ним ежегодно добавлялись по 1,5—2 тыс. названий. Можно сказать, что нынешняя библиотека не хуже довоенной. В ней хотя и не хватает ряда старых крупных монографий, но есть много книг, которых нет в других библиотеках. Во всяком случае, к нам зачастую обращаются даже из центральных больших библиотек. Само собой понятно, что и нам приходится непрерывно выписывать многие книги из других городов.

В 1947 г. исполнилось 75 лет со дня основания станции. С. А. Зернов в статье об истории станции (1915) указывал время ее рождения несколько неопределенно — 1871/72 г.; точных данных о времени найма первого помещения станции обнаружить не удалось.

75 лет — это не юбилейная дата для учреждения, и официальное празднование организовать нельзя. Но все же пройти мимо этого события было бы неправильно: во-первых, Севастопольская станция — первое в России морское биологическое учреждение, ровесница Неаполитанской станции, во-вторых, поучительна и заслуживает внимания ее деятельность в последние 10 лет, связанные с падением и возрождением станции. Ее историю писали дважды: С. А. Зернов (1915) и В. Н. Никитин (1922). Следовало освежить и дополнить их данные и заодно охарактеризовать основные направления работы и достижения станции, наметить ее перспективы. Я ознакомился с различными материалами, связанными с многолетней деятельностью станции, и написал ее историю в двух вариантах — кратком для «Вестника Академии наук» и обширном — для тома «Трудов» станции, который мы подготовили к сдаче в печать.

Созвать юбилейную сессию в Севастополе тогда еще не представлялось возможным: восстановление здания станции еще не закончилось, ее конференц-зал занимала библиотека, да и городская гостиница была очень мала. Договорились с Отделением биологических наук и с президентом АН СССР о проведении объединенного заседания Отделения и Гидробиологического общества в Москве.

Заседание проходило в Доме ученых. Нельзя сказать, чтобы зал был переполнен, но присутствовали официальные представители очень многих организаций, так или иначе связанных с биологией и морем, много ученых и молодых специалистов.

После моего доклада очень проникновенную речь сказал Л. А. Зенкевич, сумевший передать в ней дух севастопольских традиций. От Президиума Академии наук выступил Л. А. Орбели, от Отделения биологических наук — академик А. И. Опарин, от Зоологического института — академик Е. Н. Павловский. Были и другие выступления. Отчет о заседании с выдержками из речей и адресов был опубликован в «Трудах» станции.

Это заседание имело очень важные последствия. По словам А. И. Опарина, именно оно явилось переломным моментом, когда была осознана необходимость дальнейшего, более широкого развития работ станции и вообще морских исследований в рамках Отделения биологических наук. До того времени еще существовали пережитки старых представлений о станции как в основном удобном месте для работы приезжих ученых при минимальном числе постоянных сотрудников и необязательности больших программ собственных исследований. Подобный взгляд ютился еще и на самой станции. Меня убеждали в том, что не нужно расширять здание станции и строить жилые дома. Достаточно лишь предоставить для лабораторий центральную часть здания, а два крыла перестроить под квартиры 5—6 постоянных сотрудников, и это будет соответствовать традициям и принятому модусу в подобного типа заграничных учреждениях. Надо сказать, что и в аппарате Президиума Академии наук я не раз слышал: «Наша задача восстановить станцию такой, как она была, а не создавать какой-то новый тип учреждения». Я отвечал, что именно новый тип и новая структура уже были созданы на станции в 1935—1938 гг., после чего в силу случайных причин все на станции было возвращено в исходное состояние, противоречившее современным задачам морской биологии. В дальнейшем академики Л. А. Орбели и А. И. Опарин сделали очень много, чтобы изменить отношение к нашей станции со стороны некоторых работников Президиума. Мы начали ежегодно получать пополнение штата...

Гидробиология постепенно закреплялась в рамках Академии наук. В число основных проблем, разработкой которых руководило Отделение биологических наук, включили проблему «биологической продуктивности водоемов». Меня назначили ее куратором. Планы и отчеты по работе над этой проблемой поступали в Академию наук из многих учреждений. Мне приходилось давать по ним заключения и предложения, а также участвовать в ежегодных координационных совещаниях.

К этому времени относится создание при Академии наук двух общественных органов, во многом повлиявших на развитие морских гидробиологических исследований, — Океанографической и Ихтиологической комиссий. Председателем последней Отделение назначило академика Л. С. Берга, прославленного и разностороннего ученого, деликатнейшего человека. Представляя на утверждение персональный состав комиссии, Л. С. Берг предложил назначить меня своим заместителем. Отделение утвердило его предложение, причем без моего ведома. Узнав об этом решении, несколько ихтиологов Московского университета подали в Президиум Академии наук протест по поводу моей кандидатуры, настаивая на том, что заместителем Берга должен быть не гидробиолог, а узкий ихтиолог. Л. С. Берг, которому передали их возражения, очень обстоятельно ответил на них, и решение Отделения осталось в силе. Обо всем этом я узнал на первом заседании комиссии, проходившем под председательством Льва Семеновича. Он просил меня не придавать значения этому инциденту. Берг считал, что ихтиология по существу является частью и гидробиологии, и зоологии, поэтому без гидробиологов, по его мнению, нельзя создать научной основы комиссии.

— К тому же,— добавил он,— вы сами не только гидробиолог, но и ихтиолог со своим собственным направлением.

Я остался заместителем председателя комиссии и в течение нескольких лет (до смерти Л. С. Берга) руководил ее заседаниями. Они проходили в Москве и лишь изредка в Ленинграде, когда председательствовал сам Берг.

Противоречие между гидробиологией и ихтиологией в дальнейшем приняло более глубокую форму и вылилось в обширную дискуссию (1951—1954), затронувшую многие принципиальные и практические вопросы.

Первоначально деятельность Ихтиологической и Океанографической комиссий заключалась главным образом в проведении ежегодных планово-координационных совещаний и представлении в высшие инстанции объединенных отчетных материалов и предложений. Обе комиссии решили создать свои отделения вблизи морских бассейнов. Мне поручили организовать такие отделения в Черноморско-Азовском бассейне — в Севастополе. В первые годы мы проводили сначала океанографическое совещание, а непосредственно вслед за ним ихтиолого-гидробиологическое. Но потом решили их объединить, и наши сессии превратились в небольшие полугодичные научные конференции, на каждой из которых заслушивались в среднем 15 научных докладов, отчеты и планы различных учреждений. Таким образом, практически воплотилась идея (15-летней давности) о создании постоянной комиссии по изучению Черного моря. Я не сомневаюсь, что наши конференции в Севастополе, в которых регулярно принимали участие представители 18—20 учреждений и которые носили чисто совещательный характер, сыграли весьма важную роль в общем развитии морских исследований. Всегда считалось, что значение научных съездов заключается прежде всего в личных контактах ученых.