Читать онлайн «Когда отступает фантастика». Страница 31

Совсем иного мнения придерживался другой замечательный исследователь того времени, Турбевил Нидхем, которому в 1743 году удалось сделать открытие, не уступающее, пожалуй, по интересу и значению опытам Левенгука.

Нидхем исследовал больные зерна пшеницы. Болезнь злака заключалась в том, что некоторые колосья оказываются наполненными черноватыми, точно подгорелыми зернами. Внутри же зерна представляют собой белую мучнистую массу. Рассматривая эту массу под микроскопом, Нидхем заметил, что она состоит из каких-то волокон.

«Чтобы лучше рассмотреть эти нити и разделить их, — пишет он, — я пустил на препарат капельку воды. И вдруг, к моему величайшему изумлению, нити отделились одна от другой, ожили и стали производить неправильные движения, не поступательные, а извивающиеся, змееобразные, и движения такие продолжались в течение 9–10 часов. Я полагаю, что это особый вид водных животных, которых можно назвать червями, угрицами или змейками, на коих они очень похожи».

Особенно поразило ученого, что оживали даже черви, взятые из зерен, которые хранились два года в коробке, лежавшей на солнце.

«Угрицы были мертвы, — заключил Нидхем, — а потом они ожили».

Этот вывод навлек на исследователя бурю негодования и насмешек в ученом мире. «Уж не сам ли господь бог в образе Турбевила Нидхема явился на землю, чтобы воскресить мертвых?» — язвили одни. «Он просто мошенник», — безапелляционно заявляли другие. Большинство же ученых совсем отрицали животный характер угриц и называли их «движущимися волокнами», «растительными трубками», которые приходили якобы в движение под влиянием всасывания воды. Когда же было доказано, что угрицы — настоящие животные, стали утверждать, будто они во время опыта самопроизвольно зарождаются или возникают из существовавших раньше зародышей.

Нидхем вынужден был отказаться от своих первоначальных взглядов. Особенно повлиял на него авторитет знаменитого микроскописта конца XVIII века, профессора физики и естественной истории аббата Ладзаро Спалланцани, который категорически отказался признать угриц за животных.

Однако по иронии судьбы именно Спалланцани оказался тем исследователем, который вписал новую главу в науку об оживлении высушенных животных. Подтвердив опыты Левенгука, он нашел, что оживают коловратки, не только высушенные на солнце, но и замороженные при температуре –28 градусов. Затем Спалланцани открыл еще две группы микроскопических животных, которые также оживали после высушивания. Это были тихоходки и некоторые круглые черви (нематоды). Попали в эксперименты и угрицы Нидхема. Оказалось, что эти черви оживают даже после высушивания их под колоколом воздушного насоса. Спалланцани пересмотрел свои взгляды и признал, что Нидхем был прав: при высыхании действительно наступает смерть, после которой возможно возвращение к жизни.

Англичанин Генри Беккер оживил угриц из семян, пролежавших сухими 27 лет. «Спрашивается, не могут ли они (угрицы) вернуться к жизни через 40, 100 лет и более? — писал Беккер. — На этот вопрос могут дать ответ лишь будущие опыты».

Так щепотка песка, взятая любознательным Левенгуком из водосточного желоба, положила начало новому направлению в естествознании. Микроскопические коловратки, тихоходки и угрицы, раскрыв некоторые тайны своего существования, сделали первый вклад мира микробов в одну из основных проблем биологии — проблему борьбы со смертью. «Воскрешение из мертвых» из ведения господа бога перешло в сферу эксперимента и объективного изучения.

Человечество сделало еще один шаг по пути познания природы. Впрочем, произошло это далеко не сразу. В споре между богом и людьми микробам предстояло сказать свое веское слово.

Факт оживления мертвого животного казался слишком невероятным, шел вразрез с господствовавшими тогда представлениями о жизни. Раз тело умерло — значит, из него ушла душа, вернуть ее человек не в силах. И ученые продолжали вести бесплодные споры о том, оживают или не оживают микроскопические животные после высушивания.

В 1860 году, через полтора века после первых работ Левенгука, Парижским биологическим обществом была даже создана специальная комиссия из восьми профессоров, чтобы решить затянувшийся и принявший резкие формы спор между двумя известными экспериментаторами — Дуайтером и Пуше. Были повторены опыты обоих противников и проведено 32 заседания. И вот заключение: коловратки оживают даже в том случае, если их после высушивания полчаса кипятить.

Казалось бы, вопрос решен: стоградусная температура убивает коловраток, а затем они оживают. Но возникало старое возражение: может быть, высушивание и кипячение все-таки не приводят к смерти, а лишь замедляют жизнь? А раз коловратки не были мертвы, то никакого оживления и не происходит. Где граница между жизнью и смертью? Чем отличается живое тело от мертвого? В чем сущность жизни? Решить эти вопросы можно было, только встав на позиции диалектического материализма.

«Жизнь — это способ существования белковых тел, существенным моментом которого является постоянный обмен веществ с окружающей их внешней природой, причем с прекращением этого обмена веществ прекращается и жизнь…» — писал Фридрих Энгельс.

Итак, критерий отличия живого от мертвого — обмен веществ. Если у высушенных животных происходит хотя бы самый минимальный обмен веществ — значит, они живы, если нет, то мертвы.

Ответить на этот вопрос мог только эксперимент. Особенно наглядными оказались опыты австрийского пастора, члена ордена иезуитов Рама. Его исследования, составившие эпоху в науке, послужили также причиной крушения его духовной карьеры: после опубликования в двадцатых годах нашего века полученных результатов Рама послали миссионером в Перу и Чили, где ему было уже не до науки. Так церковь расправилась с неугодным ей экспериментатором.

У иезуитов была причина негодовать. Их «заблудший брат» добился полной остановки жизни животных (круглых червей, тихоходок, коловраток), а затем воскресил их. Он поместил подопытных животных в трубку и, выкачав из нее воздух до давления 0,1 миллиметра ртутного столба, хранил эту трубку запаянной целый год. Через год все обитатели вакуума были оживлены в течение 23–45 минут. Но ведь в трубке, хотя и в очень незначительном количестве, все-таки присутствовал кислород, вакуум не был абсолютным. Тогда Рам заполнил трубку сухим гелием. Теперь не было никакого сомнения в том, что кислорода нет. И все-таки после четырех месяцев пребывания в такой «атмосфере» коловратки, тихоходки и нематоды ожили. Эксперименты Рама показали, что жизнь высушенных обитателей мха совершенно замирает и останавливается: ведь важнейшая жизненная функция — дыхание — в этих условиях была исключена.

Но Рам пошел дальше. Для большей убедительности он решил как можно сильнее охладить предварительно высушенных животных и поместил их в жидкий воздух, дающий температуру –190 градусов. Более полутора лет провели коловратки и тихоходки в этой страшной ванне. И все же их удалось оживить. Но Раму и этого было мало. Он начал применять в опытах жидкий гелий. Испаряясь, гелий давал температуру от –269 до –271,88 градуса. Животные были оживлены и в этом случае. Именно оживлены, так как говорить о каком-нибудь обмене веществ в организмах, находящихся при температуре почти космического холода, абсолютного нуля, не приходится. Здесь была полная остановка жизни — смерть. Но смерть в такой форме, при которой возможно возвращение к жизни. Это состояние организмов назвали анабиозом.

«Существуют две формы отсутствия жизни, — еще в 1873 году писал профессор Вильгельм Прейер, предложивший этот термин, — живое существо может быть безжизненным и неспособным к жизни, то есть мертвым, или безжизненным, но способным к жизни, то есть анабиотическим».

В те времена такое заключение во многом было умозрительным. Опытами Рама и других ученых анабиозу было дано экспериментальное подтверждение. Анабиоз оказался объективной реальностью.

Это был очень важный вывод, который говорил о том, что в своих экспериментах по высушиванию и замораживанию животных ученые имели дело именно со смертью, а не со скрытой замедленной жизнью. Да, жизнь кончается там, где прекращается обмен веществ.

Смерть — это прекращение, остановка жизненного процесса. Но при этом возможна как полная, так и частичная, временная остановка: перерыв жизни. Разложились, разрушились непоправимо вещества, от которых зависел процесс жизни, и он остановился навсегда. Сохранена в целостности структура, разложения не происходит (допустим, изъята вода), процесс обмена веществ остановился, жизни нет, но остановка эта временная; жизнь снова вернется вместе с водой.