Читать онлайн «Дорога в Рим». Страница 22

К тому времени, как Тарквиний отважился вернуться в город, бои давно закончились — легионы Цезаря, отплывшие на восток, объединились с союзниками из Пергама и обрушились на египтян. После битвы при Пелусии, где с тысячами воинов погиб юный царь Птолемей, Цезарь вернулся в Александрию триумфатором и возвел на трон Клеопатру. Легионеры, которых египтяне прежде проклинали, теперь расхаживали по улицам с видом героев-победителей — и попадаться им на глаза Тарквинию не хотелось: несмотря на то что в армию его завербовали силой, формально он считался дезертиром. А уж встречи с Ромулом, случись тому оказаться в Александрии, он и вовсе бы не перенес. Идти было некуда, пришлось искать укрытия в некрополе, лежащем к юго-западу от городских стен. Здесь, в садах и рощах, среди бесчисленных гробниц, облюбованных нищими, ворами, прокаженными и бальзамировщиками трупов, он коротал время, найдя приют в обветшалой усыпальнице какого-то купца. Одиночество не тяготило, дни сливались в недели и месяцы. Обитатели некрополя обходили Тарквиния стороной; редкие смельчаки, посмевшие к нему сунуться, тут же получали отпор — несмотря на годы и увечья, мечом и двулезвийной секирой гаруспик орудовал по-прежнему споро.

Наконец Цезарь отбыл из Александрии, и Тарквиний, выждав неделю, стал каждый день выходить в город. Стыд за то, что он не пытался отыскать Ромула, не исчез, зато теперь в столице гаруспику ничего не угрожало.

Гадания — привычный способ заглянуть в будущее — ничего не приносили. Городские ветры обыденно веяли с северного берега и с лежащего к югу озера Мареотис, но Тарквинию, опытному знатоку воздушных течений, они приносили только освежающую прохладу. Облака всего лишь давали тень, птичьи стаи радовали глаз разноцветьем, какого не увидишь в Италии, — и не более. Посвятив прорицаниям без малого четверть века, гаруспик уже успел убедиться, что чутье работает не всегда: когда знание нужнее всего, оно не приходит, зато стоит отвлечься — и окружающий мир обрушивает на тебя целые потоки детальнейших сведений. Ничего не дали даже жертвоприношения, на которые Тарквиний, с великим трудом отыскав укромное место, решился дважды. И все же он не утратил веры в свои способности, как тогда, в Маргиане. Он смутно чувствовал, что все должно выясниться иным способом, и этот способ нужно найти.

К тому времени гаруспик уже знал, где находится библиотека, и просиживал там каждый день. Пламя от береговых построек, горевших в ночь отчаянной битвы римских легионеров с египтянами, уничтожило библиотеку не полностью, хотя благодарить за это приходилось не Цезаря — командующий в бою заботился лишь о том, чтобы посеять панику среди врагов. Библиотека частично уцелела лишь потому, что состояла из нескольких зданий, и после гибели берегового хранилища остался нетронутым целый комплекс просторных помещений недалеко от гимнасия. Там располагалось основное собрание книг, туда и приходил Тарквиний изучать рукописи.

Библиотека казалась ему воплощением давней мечты, и горе слегка утихало всякий раз, как он переступал порог. Здесь его ждали десятки тысяч папирусных свитков — трактаты о поэзии, истории, философии, медицине, риторике и о любых других областях знания. За две сотни лет в александрийской библиотеке скопилось уникальное, величайшее собрание сведений о мире. И здесь Тарквиний надеялся не только выяснить собственную судьбу, но и раскрыть тайну происхождения своего народа — ведь за десятки лет он так и не сумел дознаться, откуда же появились этруски.

Здание было не просто библиотекой или хранилищем свитков — оно включало в себя и школу, и святилище, и музей, рядом с ним простирались ухоженные сады, к которым примыкали зверинец и обсерватория. Храм, разумеется, был посвящен музам, и обряды в нем совершал жрец высокого ранга. На протяжении многих поколений в библиотеку приезжали греческие ученые со всего Средиземноморья — вести диспуты с коллегами, преподавать науки ученикам. В Александрии годами жили мудрецы, неизмеримо превосходившие Тарквиния знаниями: Архимед изучал приливы и отливы Нила и изобретал механизм для подъема воды, Эратосфен Киренский, считавший Землю круглой и вычисливший ее окружность и диаметр, по пути от Испании к Индии выступал здесь с лекциями. Кто-то выдвигал гипотезы о влиянии Солнца на планеты и звезды, кто-то изучал человеческую анатомию, внося вклад в развитие медицины.

Вышагивая по бесчисленным библиотечным коридорам, Тарквиний исполнялся прежде незнакомым чувством — ощущением собственного ничтожества: ведь чтобы прочесть все здесь собранное, не хватит и жизни! Обернутые в кожу или льняную ткань свитки и пергаментные манускрипты, теснящиеся на полках, казались ему дороже всего золота мира.

Хотя основная часть сведений содержалась в каталогах, все же упоминания об этрусках удалось найти лишь самые скудные. Некоторые фрагменты ветхих папирусов рассказывали о пришельцах из земель, лежащих за Малой Азией, где-то упоминался город Ресен на реке Тигр — и только. Никаких подробностей, способных дополнить рассказы Олиния, Тарквиний так и не отыскал. Зато все больше жалел, что в свое время ничего не пытался разузнать после битвы при Каррах, — впрочем, тогда в Селевкии, где его вместе с остальными пленными держали под замком день и ночь, было не до исторических изысканий. Теперь же мечта вернуться в Парфию преследовала его все навязчивее.

Может, туда ему и назначен путь? Радость, охватывающая душу при этой мысли, неизменно омрачалась сознанием безвозвратности такого исхода — неужели он больше не увидит Ромула? Правда, ждать его в Александрии — тоже никак не лучший способ приблизить встречу, и потому гаруспик не спешил пускаться в дорогу, пока не добудет собственноручно или не получит свыше хоть какой-то ощутимый знак.

Уже не первую неделю Тарквиний просиживал в отделе библиотеки, где хранились труды по истории и астрономии, — просиживал по-прежнему безрезультатно. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, он не докучал библиотекарям, писцам и переводчикам, терпевшим его довольно неохотно: бегло говорит по-гречески и знает медицину — что ж, прекрасно, но незачем так уж привечать молчаливого, покрытого шрамами чужака, который то бродит по коридорам, то, усевшись в стороне, следит за спорами ученых мужей. К таким здесь не привыкли.

Один переводчик, впрочем, его не избегал. Крепкий, средних лет грек с явно проступающей лысиной, Аристофан специализировался на астрономии. Как и его собратья по ремеслу, он носил неприметную неотбеленную тунику с короткими рукавами; долгие годы корпения над рукописями ссутулили его спину, с пальцев не сходили чернильные пятна. Работал Аристофан в небольшом дворике — одном из тех, что примыкали к библиотечным коридорам, густо заставленным книжными полками. Каждый день он, присев на подстилку и обложившись свитками и пергаментом, старательно переписывал старинные трактаты на чистые листы папируса. В этой части библиотеки Тарквиний проводил немало времени; настал и неизбежный день, когда гаруспик, в тщетных попытках найти некий текст о Ниневии, обратился к греку за помощью. Пока они искали нужный трактат, сам собой возник разговор о достоинствах папируса в сравнении с телячьей кожей, и, хотя свитка они так и не нашли, интерес к ученым занятиям их сблизил, зародилась дружба. Тарквиний, правда, старался не упоминать ничего о своем прошлом, и Аристофан, тактично ограничившись знанием о том, что его новый друг — этруск, ни о чем больше не спрашивал.