Читать онлайн «Сокровища животного мира». Страница 17

Каждую ночь всю падалицу подбирает множество жадных маленьких ртов. Крысы стекаются отовсюду — из зарослей подроста, из древесных крон, из малых и больших нор. Гигантские жирные крысы, тонкие долговязые, прыгающие на длиннющих лапах, как кенгуру, крысы обыкновенные, ничем не примечательные, и маленькие хрупкие создания. Можете каждую ночь ставить ловушки, наживленные самыми пахучими и лакомыми кусочками, на их тропинках, среди упавших плодов, возле нор или рядом с кучками помета, и за многие ночи лишь один какой-нибудь крысиный недотепа остановится понюхать тщательно приготовленную наживку и распростится с жизнью, оставив вам в награду свое бренное тело. Легионы же проходят мимо — как это делали с незапа­мятных времен их предки — и направляются к тем грудам пищи, которые приготовила сама природа.

Попадались иногда одна, иногда несколько крыс за всю ночь, а чаще всего ни одна не поддавалась соблазну отведать нашей приманки. Часто труп оказывался почти без остатка съеденным товарками, еще чаще — муравьями, но мало-помалу мы накопили материал, подтверждающий наши наблюдения.

Я лежал, затаившись в хаосе зелени, которую увлекло своим падением большое дерево, чтобы своими глазами увидеть в странном вечернем свете жизнь загадочного потаенного мира. Еще не успело стемнеть, как мое терпение было вознаграждено зрелищем, окончательно разбившим все прежние представления о гармонии жизни.

С наблюдательного пункта, где меня никто не видел и не чуял, открывалось широкое пространство обнаженного лес­ного дна, начинавшегося от ручейка, полузадушенного мас­сой пышной растительности, и глиняного обрыва за ним до площадки, сплошь усыпанной недавно упавшими плодами. Я устроился в своей засаде после половины четвертого, приготовившись к тому, что мне придется ждать часа два, и надеясь притерпеться к укусам муравьев и прочих насеко­мых, а заодно, может быть, мельком увидеть обезьян, диких кошек или живность покрупнее. Но я ошибся в расчетах. Как только я затих, полоски бурого и рыжего цвета замелькали среди листвы и корней.

Через полчаса лесная жизнь потекла по-прежнему, а обо мне окончательно забыли. Отовсюду стали выскакивать юркие коричневые существа — они носились туда-сюда, сова­ли носы в ямки, привлекшие их внимание, садились столби­ком и принюхивались, терли рыльца маленькими кулачками и затевали возню, как ребятишки, подражающие взрослым борцам.

Лежа в своем убежище, которое уже кишело муравьями, я вдруг стал молиться — раньше я и понятия не имел о том, что это такое, а впоследствии мне ни разу не удалось вернуть это состояние. Я молился неведомо кому. Человек религиозный, без сомнения, адресовался бы к своему христианскому, буддистскому или магометанскому богу — всемогущему, прекрасному и преисполненному святости, но я, к счастью или к несчастью, правильно или по ошибке, создан как-то иначе. Моя молитва была обращена ко всем людям и причинам, которые дали мне возможность видеть то, что я вижу, ко всем бессмертным силам и стечениям обсто­ятельств, создавшим эту сиюминутную жизнь, которая разво­рачивалась перед моими глазами в торжественной, не поддающейся описанию красоте. Я горячо благодарил за то, что мне дарована возможность видеть своими глазами все это совершенство, прежде чем своекорыстная, склочная алчность нашего рода сотрет его с лица земли, норовя урвать побольше места для своего организованного, не знающего счастья убожества.

Передо мной возник .мир столь совершенный, столь неподвластный времени, столь очаровательно изысканный, что все внутри у меня сжалось, словно готовясь разрешиться рыданиями, болью, радостным смехом. Никто, кроме вас, не знает, что вы чувствуете, когда видите маленькое, беспо­мощное существо, такое прелестное, нежное и трогательное, что вам хочется прижать его к себе, осыпать ласками и никогда не выпускать из объятий. В этом чувстве — секрет очарования диснеевских зверюшек, основа материнской люб­ви и глубинная суть симпатии и сострадания.

Надо мной громоздился во всей своей необъятности первобытный лес, сквозь который просачивался золотой солнечный свет, как и в ту пору, когда жизнь впервые затеплилась на Земле. Внизу простирался мир фантастиче­ски переплетенной листвы и корней, извитых как жилы ползучих лиан. А во чреве этого лесного колосса топотали шуршащие лапки крохотных крыс, пушистых белочек, чешуй­чатых ящериц и бесчисленных пичуг. Свободных, привольно живущих в бесконечном изобилии своих маленьких жизней.

Все это я увидел, лежа в своем укрытии. Деомисы, длинноногие мыши, проскакивали мимо меня парами на длинных задних лапах, словно на пружинках — гладкая оран­жевая шкурка так и светится в рассеянном свете, белое брюшко ослепительно, как снег. Комочки красноватого меха выныривали то там то сям из зарослей, а временами они появлялись на открытых песчано-илистых отмелях, опираясь на светлые ножки-ходули и голые хвостики. У болотной крысы (Malacomys) с наступлением сумерек полно дел: надо порыскать в поисках подходящих кормовых угодий, почистить густую мохнатую шерстку, распушить предлинные усишки, людей посмотреть да себя показать.

Никогда раньше, до тех пор пока перед моими глазами не заиграл калейдоскоп маленьких жизней, я не подозревал, что крысы так общительны и так любят поболтать. Предста­вители каждого вида, встречаясь с себе подобными, нескон­чаемо перенюхивались и перефыркивапись, гонялись друг за другом, играли, резвились и дружно принимались рыться " среди корней. Представители разных видов при встрече или расходились сразу, или вставали столбиком, прижав крохот­ные кулачки к груди в боксерской стойке; принюхиваясь, они глядели на чужака сквозь веер трепещущих усиков. Подчас обе разом шлепались на растопыренные ладошки и, стоя на четвереньках, глядели исподлобья, как старый конторский писарь поверх очков. В этом миниатюрном мире, казалось, никто никого не обижал.

Четверка маленьких красновато-бурых мышей Hylomyschus Stella собралась вокруг участка лиственного перегноя почти напротив моей засады. Две из них играли некоторое время около этого места, и уже почти стемнело, когда к ним присоединились товарки — одна, за ней другая. Я осторожно переместил свой бинокль, и вся сцена оказалась передо мной как на ладони. Они вели себя точно так же, как и все здешние крысы и мыши.

Вначале они скакали и носились, кувыркались, загляды­вали под листья, внезапно прыгали в сторону и тут же усаживались, поводя ушками и энергично умывая рыльца. Потом, как видно посовещавшись, приступили к систематиче­ским раскопкам, углубляясь в листву у основания громадного корня-контрфорса. Работали они почти методически, расчи­щая залежи листвы и извлекая на свет несметное количе­ство жуков и прочих насекомых, которых тут же с аппетитом поедали. Крупные копошащиеся жуки размером с нашего майского жука могут оказать серьезное сопротивление с помощью шестерки сильных шиповатых ножек, и крысы изобрели удивительно практичный способ обращения с ними. Усевшись столбиком, они начинали крутить жука передними лапками, точь-в-точь как цирковой клоун, который пытается удержать в руках хрупкий предмет, делая вид, что вот-вот его уронит. Насекомому никак не удается зацепить своего супостата, а тот, не теряя времени, отхватывает между тем от него по кусочку.

Так мы открыли тайну происхождения многочисленных мелких кучек, состоящих из надкрылий, ножек и других останков насекомых.

Когда стало слишком темно и мне уже было трудно разглядеть моих маленьких друзей, я выбрался из засады одеревеневший и весь искусанный, но за свои мучения был вознагражден самым прекрасным из всех фильмов о приро­де, какие мне посчастливилось увидеть за всю жизнь.

Африка настолько непохожа на Европу или Северную Америку, а тропики так разительно отличаются от умеренной зоны, что даже в наши дни скоростных перелетов путеше­ственнику надо прощать склонность к бесконечным сопостав­лениям. Может быть, несколько менее простительно стремление подчеркнуть несходство маленькой вселенной, кото­рую природа упрятала в глубину девственных лесов, с остальными частями тропического мира в целом.

С полудня лил проливной дождь, и все мы сгрудились в палатке площадью девять на семь футов, куда были втисну­ты большой стол, две раскладушки, ящики, лампы, каталоги и еще тысяча и одна вещь. После захода солнца (и скромного ужина) мы не покладая рук измеряли, рассматривали и заносили в каталоги нашу дневную добычу. Бесконечная дробь дождя по туго натянутому тенту только временами уступала оглушительным взрывам джаза из граммофона. Мы сидели в духоте и, храня полное молчание, целиком погрузи­лись в работу.

Я положил перо, откинулся назад и потянулся, чтобы размять ноги. Потом резко выпрямился и воззрился на свое правое колено. На нем сидела оранжевая с зеленым лягуш­ка, увенчанная парой громадных жемчужных шаров, и выду­вала мне в лицо бледно-голубые пузыри. Мы долго присталь­но смотрели друг на друга, и я почти совсем овладел собой, как вдруг нежданная гостья начала потихоньку переползать вперед, еще более энергично раздувая бледно-голубые пузыри.