Читать онлайн «Недостающее звено». Страница 30

Соедините особенности, присущие гоминиду, с совместной охотой и дележом добычи, свойственными плотоядным общественным животным, и вы получите (во всяком случае, вначале) существо, подобное австралопитеку: охотника, который охотится по-новому — на двух ногах и при помощи оружия. Под воздействием этого нового образа жизни его сметка непрерывно растет, и со временем охотником он становится на редкость искусным.

Но это "со временем" наступает медленно — так медленно, что, может быть, прошел очень долгий срок, прежде чем гоминид стал настолько сметливым, чтобы другие животные признали его опасным врагом. По мере того как росло его охотничье умение, скрытая опасность, которую он представлял, делалась все более явной, и в поздний период существования австралопитеков — два или более миллиона лет назад — этот ранний человек, почти наверное, уже был настолько ловким охотником, что его боялись все травоядные, кроме самых крупных. Могучие хищники, лев и леопард, еще видели в нем добычу. Быть может, стая гиен могла его одолеть: когда их много, гиены очень агрессивны. Но, возможно, охотник-гоминид сам был агрессивен. Вполне вероятно, что он конкурировал с гиенами и гиеновыми собаками — дрался с ними из-за их добычи, из-за своей добычи и из-за крупной падали. В подобных стычках исход, несомненно, зависел от численности и агрессивности.

Кости, найденные в местах обитания гоминидов в Олдувае, рассказывают, чем питались эти древние охотники. Четыре вида живут в Африке и сейчас — орикс, дикобраз, окапи и водяной козел. Два вымерли — сиватерий, предшественник жирафа с короткой толстой шеей и загнутыми рогами, и дейнотерий, древний слон с более коротким хоботом, чем у современных слонов, своеобразной нижней челюстью и загнутыми вниз бивнями

Подобно гиеновым собакам, древние гоминиды, вероятно, были способны отбить от стада слабое животное — вот как эту газель на рисунке. Гоминиды вряд ли умели бегать быстро, но могли, например, загнать дичь в тупик, или повернуть ее к засаде, или же просто измучить непрерывной погоней

Тем не менее вначале масштабы этой охоты были очень скромными, и она сводилась к случайной поимке мелких животных. Вероятно, не менее важными на первой стадии, а быть может, и много времени спустя были поиски падали — то есть дичи, погибшей от естественных причин или убитой хищниками, которых удавалось напугать и отогнать. Это, так сказать, ловля случая, и в этом отношении гоминиды опять-таки сходны с общественными плотоядными животными, которые великолепно умеют "ловить случай". Хотя лев легко отгоняет гиен от только что убитой антилопы, гиены способны собрать подкрепление и в свою очередь отгоняют льва. Но двух-трех львов достаточно, чтобы гиены остались ни с чем.

Еще один любопытный аспект групповой жизни хищников заключается в разнообразии — и малой степени выраженности — доминирования в их сообществах. Для того чтобы животные могли сотрудничать во время охоты, агрессивность в их взаимоотношениях должна как-то сниматься или подавляться. Но при жестком соподчинении это очень трудно. Попробуйте представить себе сознающих свой статус павианов, которые настолько забыли взаимную враждебность и страх, что способны дружно заняться совместной охотой. Хищники же охотятся так постоянно. У львов самцы доминируют над самками, но только потому, что они сильнее. Самки отнюдь с этим не мирятся и при попытке отобрать у них лакомый кусок нередко вступают в драку. Среди самок — а им принадлежит главная роль в охоте — также не соблюдается никакой иерархии. У гиен доминирующее положение в стае принадлежит самкам, но собственной иерархии ни среди самцов, ни среди самок также не существует. Сообщество гиеновых собак характеризуется терпимостью и дружелюбием; степень доминирования меняется от стаи к стае, но оно никогда не бывает сильно выраженным. Да и вообще, по-видимому, отражает оно в основном взаимоотношения между конкретными животными.

Гиеновые собаки вспугивают зебр, надеясь что какая-нибудь из них отстанет

Им удается отрезать от стада более слабое животное

Остальные зебры убегают, а собаки переходят в нападение

Конец отлично организованной охоты: собаки вцепляются в свою добычу

В группе гоминиды представляли более внушительное зрелище, чем поодиночке. Полагают, что они были способны с помощью угрожающих демонстраций (крича и размахивая дубинками) отогнать хищника от его добычи. На рисунке группа охотников старается прогнать львицу

Эффективность группы явно доказывается этой редчайшей фотографией: львица, свалившая жирафа, бессильна против наступательной тактики стаи голодных гиен

Дележ пищи — еще одно адаптивное преимущество, которым, по мнению специалистов, обитавшие в саванне гоминиды (вверху) походили на таких плотоядных общественных животных, как львы и гиеновые собаки. Возвращение с небольшой тушей к самкам и детенышам, как делают гиеновые собаки, или совместное поедание крупной добычи, как делают львы, колоссально увеличивает эффективность охоты, поскольку в результате съедается все мясо, добытое с таким трудом, и можно не тратить усилий на сохранение добычи

Эти системы заметно отличаются от иерархий доминирования у многих приматов. Выбрав ли в поисках модели сообщества гоминидов генетически близких к ним шимпанзе или же экологически близких к ним павианов, в любом случае мы сталкиваемся с доминированием как определяющим фактором в жизни общества. В какой-то период сообщество гоминидов, несомненно, должно было строиться на доминировании. Но для того, чтобы стать преуспевающим охотничьим сообществом, оно должно было претерпеть изменения. Дэвид Пилбим полагает, что агрессивное поведение самцов-гоминидов по отношению друг к другу начало исчезать в результате становления системы брачных пар. Он, кроме того, считает, что возникновение начатков языка — то есть более сложной формы общения, позволяющей передавать не только эмоции, — должно было способствовать установлению большего доверия, понимания и сотрудничества между индивидами. Развитие языка, говорит Пилбим, "впервые открыло бы приматам выгоду неагрессивных форм поведения и тем их укрепило бы. Доминирование перестало бы означать максимум выгод".

Это довольно спорный момент. Утверждение Пилбима подразумевает очень раннее появление языка — возможно, даже во времена австралопитеков. Другие специалисты не соглашаются с этим. Они не отрицают, что язык может умерять агрессивное поведение — выругаешь кого-нибудь или пожалуешься вместо того, чтобы стукнуть его дубинкой, — но не признают, что язык был необходим для стимулирования развития неагрессивных форм поведения. Такие формы поведения, утверждают они, явились результатом зарождения семьи, разделения на постоянные пары, долгой связи матери и детеныша, а также дележа еды; причем все эти факторы действовали задолго до возникновения языка. Далее, утверждают сторонники этого мнения, мозг австралопитека недостаточно велик для того, чтобы обеспечить способность говорить. По их мнению, речь (исключая звуки, передающие эмоции вроде испуга, ярости, боли или удовольствия) оставалась вне физических возможностей гоминидов вплоть до появления человека прямоходящего миллион с лишним лет назад.

Гиеновые собаки делятся с пищей, отрыгивая ее перед щенками

Три львицы и лев вместе поедают добычу, убитую в ручье

Охотящийся в одиночку леопард оберегает добычу, втаскивая ее на дерево

К тому же умение говорить, возможно, древним гоминидам и не требовалось. Истинная ценность речи (помимо огромного стимулирующего воздействия, которое она оказывает на развитие мозга) заключается в том, что речь позволяет передавать всевозможные оттенки смысла с несравненно большей глубиной и широтой, чем жесты и звуковые сигналы. Впрочем, эти последние по-своему богаты и обеспечивают высокую степень общения у таких животных, как шимпанзе. И хотя мы можем предполагать, что австралопитеки знали больше шимпанзе, а потому потребность в общении у них, возможно, была сильнее, насколько она была больше, сказать трудно. Как и все остальное, начатки языка складывались долго и постепенно, и даже сумей мы точно воссоздать то, что происходило в действительности, — вещь заведомо невозможная, — оказалось бы, что провести грань между серией очень выразительных и несущих четкий смысл звуков и истинной речью мы не в состоянии. Попросту говоря, мы не знаем и никогда не узнаем, как и когда возник язык.