Читать онлайн «О начале человеческой истории». Страница 93

Следовательно, в своей новой экологической среде он в ограниченной мере мог опираться на эволюционно более древние инстинкты своего отряда, на унаследованные издалека стереотипы поведения. Но он должен был вырабатывать много новых, молодых, небывалых в его родословном древе навыков и стереотипов. Значительное увеличение объёма и веса головного мозга этого животного является показателем грандиозности этих компенсаторных и приспособительных процессов, обилия тех новых физиологических механизмов, которые он должен был обрести.

Можно выделить три аспекта биологии археоантропов, особо важных для дальнейшего. 1) Достигнута высокая степень экологической специализации. 2) Сезонные или иного рода большие скопления особей в одном месте, о которых говорилось выше, вызвали острую необходимость формирования особых предохраняющих нейрофизиологических механизмов межиндивидуальных взаимоотношений — тормозящих и повальную заразительную имитативность, и стадное доминирование, словом — механизмы интердикции. 3) Возникшая ещё у австралопитеков, развивавшаяся на рассматриваемом этапе эволюции троглодитид, а наиболее бурно развившаяся позже, новая и весьма не простая система сигнальных и прочих сложных межвидовых адаптивных взаимоотношений особей данного рода с особями многих других видов зверей и птиц (хищники могли повседневно представлять опасность).

После крайней регрессии четвероногих наземных хищников, следующий фаунистический комплекс, хазарский, по терминологии советских палеонтологов, даёт уже картину нового расцвета других видов хищников. В хазарскую фауну входят характерные для неё формы, получившие название пещерных: пещерный медведь, пещерная гиена, пещерный лев (или тигро-лев), но кроме того также волк, лисица, корсак, бурый медведь. Было бы, конечно, неверно вообразить какой-то абсолютный и очень длительный вакуум в хищной части фауны между прежней фауной махайрода и фауной пещерных хищников хазарского комплекса. Против такого абсолютного вакуума свидетельствует то, что почти все перечисленные виды сформировались ещё в нижнем плейстоцене или даже в плиоцене[395]. Но их ареалы в до-хазарское время, видимо, до крайности сузились, находки их костей редки. С другой стороны, есть основание думать, что относительный вакуум наземных хищных был в то время отчасти восполнен огромным размножением пернатых хищников. Основанием для такой мысли служит адаптация нескольких перечисленных видов к пещерному образу жизни. Они не были постоянными жителями пещер, но что могло бы объяснить скопления их скелетов именно в пещерах? Изучение пещерного медведя, в том числе посещение ряда «медвежьих» пещер в Австрии и на Кавказе, привело меня к убеждению, что в комплексе экологических плюсов главным, хотя может быть и не единственным, было укрытие от небесных наблюдателей: хищные птицы нападали как на молодь, так и на дряхлых, умирающих или больных медведей. Они уходили в пещеры отлёживаться, отсиживаться, так как становились здесь невидимыми для разведки сверху, с неба. Особенно это относится к глубоким тёмным пещерам, но отчасти даже к навесам или гротам. Адаптация к пещерным убежищам оказалась в миндель-рисское время важным условием возможности нового размножения и распространения наземных хищников в их биологическом противоборстве с воздушными.

Сказанное относится, конечно, к тем областям, где ландшафтные условия позволяли и парение хищных птиц в воздухе, и нахождение пещер на земле. Но, если данное заключение верно, мы можем сделать вывод о значительном обилии крупных хищных птиц в предрисское время, хотя кости их, как и вообще птиц, палеонтологам попадаются редко, — по причинам, видимо, тафономического характера. Однако не вызывает сомнений само существование уже в плиоцене таких видов как орлы, стервятники, грифы, ягнятники, соколы и др. Они, как и вообще все представители современной орнитофауны, налицо в плейстоцене[396]. В упоминавшемся плейстоценовом местонахождении Ранчо да Бреа (Калифорния) в очень большом количестве найдены остатки грифов и орлов, скоплявшихся массами на трупах и погибавших с ними в вязких продуктах окисленных нефтей[397]. Этими птицами, очевидно, и были насыщены биоценозы эпохи максимального упадка наземных хищников.

Что касается дальнейших судеб хазарской фауны, то некоторые палеонтологи выделяют её обеднённый следующий этап под названием мустьерского фаунистического комплекса. Он приходится на время начала рисского, или днепровского, оледенения[398]. В мустьерской фауне уже нет носорога Мерка, эласмотерия, верблюда Кноблоха и других, зато появляются некоторые виды верхнепалеолитического комплекса: шерстистый носорог, мамонт, северный олень, песец. Крупные хищники остаются те же, что в хазарском комплексе. Хазарский и мустьерский комплексы характеризуют время их процветания. Но далее они, вернее, ведущие формы, начинают исчезать: в так называемом верхнепалеолитическом фаунистическом комплексе или «мамонтовой фауне» (верхний плейстоцен; рисс и вюрм) уже нет пещерного медведя и пещерной гиены, а к концу верхнего плейстоцена вымирает и тигро-лев (пещерный лев). Такова последняя интересующая нас волна в истории плейстоценовых хищников.

Вместе с фаунистическим комплексом хазарско-мустьерского типа судьба прямоходящих троглодитид снова критична: если предыдущий уровень определялся обилием нетронутых хищниками трупов крупных травоядных, смываемых водами, то теперь происходит резкое умножение и размножение хищников, а тем самым троглодитиды опять утрачивают свою экологическую нишу.

Разумеется, речь не идёт об абсолютном исчезновении прежних возможностей собирания мясной пищи у воды и в воде, как не исчезает приём разыскивания и разбивания тут и там длинных костей и черепов, характерный для первого этапа, но и то и другое теперь регрессирует как возможный источник питания. А в то же время численность троглодитид, навряд ли уменьшилась, она, вероятно, имела тенденцию возрастать, что вызывало острую конкуренцию, интенсивный естественный отбор и возникновение новых форм, порождённых этим кризисом, и приспособленных к новым экологическим условиям.

Мы знаем об этом скачкообразном прогрессе не только потому, что изменившаяся фауна хищников не привела к вымиранию или упадку троглодитид, но и по прямым костным останкам последних и по следам их жизнедеятельности.

Здесь нет надобности останавливаться на морфологии ископаемых палеоантропов: значительное число костных находок дало возможность антропологам детально описать её. Резюмируя, можно сказать, что при значительной полиморфности, в общем, перед нами, безусловно, высшая ступень развития семейства троглодитид. У всех видов рода Troglodytes налицо снижение питекоидных (сближающих с обезьянами) черт и признаков, т. е. дальнейший и ясно выраженный шаг дивергенции с понгидами. Это касается как строения черепа в его мозговой и лицевой частях, так и остального (посткраниального) скелета[399]. У всех этих «неандертальцев» в широком смысле — значительное увеличение как общего объёма головного мозга, так и, в особенности, его задней, т. е. сенсорной, в частности, зрительной области. В то же время можно предполагать у них значительный прогресс и обогащение локомоции бега, скалолазанья и пр. Наконец, налицо прогресс в эволюции кисти — её двигательных и тактильных возможностей[400].

Точно также появление и развитие палеоантропов знаменует существенный прогресс в морфологии обработанных и использованных ими камней. В терминах археологии это — вторая половина или конец ашёля и мустье. Характеристику этих новых приёмов обработки камня читатель найдёт в любых пособиях по каменному веку, а также в специальных исследованиях по первобытной технологии[401].

Возвращаясь ещё раз к нижнепалеолитическим рубилам, мы должны подчеркнуть, что они не оставались неизменными на протяжении нижнего плейстоцена. Определённая эволюция их замечается уже в шелльское время. При переходе к ашёлю и в ашёльское время эволюция становится более ясной и ускоряется. Каково же направление этой эволюции? Оно состоит, в основном, в усовершенствовании режущего края рубила. В конечном счёте, рубило из преимущественно рубящего орудия превращается в значительней мере в орудие разрезающее. Для нашей темы наибольший интерес представляет проблема происхождения и значения так называемой техники «леваллуа». Она возникает как раз в заключительной половине ашёля и сохраняется в течение всего занимающего нас времени. Суть её в том, что от толстой кремневой заготовки откалывались пластинки. Последние обладали острым краем, были явно не рубящими и не колющими, а режущими инструментами. Это значит, что по сравнению с нижним палеолитом функция обработанного камня смещается. Если раньше на первом плане стояла задача вспарывать и расчленять наружно не повреждённый, целый труп, то теперь вперёд выдвигается и уже доминирует задача резать само мясо. Ашёльские рубила ещё как бы сочетают в себе эти две задачи, но леваллуазские пластины, судя по всему, свидетельствуют о том, что теперь всё чаще приходилось иметь дело с трупами уже в той или иной мере раскромсанными зубами хищников. В хазарских отложениях, по сообщению Н. К. Верещагина, в отличие от более ранних, ясно заметны следы зубов хищников на многих костях зубров, носорогов, лошадей и особенно эласмотериев. Растерзанный хищниками труп — это уже не цитадель, как стеной окружённая толстой и крепкой кожей или шкурой, которую надо протаранить, а осваивать в нём надлежало именно само мясо, которое надо отрезать от костей, раскромсать на клочья.