Читать онлайн «Сад Эдема». Страница 3

В таком случае не услышал ли его откровенный смутьян и эволюционист французский естествоиспытатель Жан Батист Пьер Антуан Ламарк? Во всяком случае, в «Философии зоологии», опубликованной в 1809 г., он осмелился без туманных намеков прямо объявить о том, что человек мог произойти от наиболее совершенной из обезьян вроде шимпанзе под влиянием окружающей природы. Ламарк выдвинул новую идею, согласно которой изменения в структуре организма происходят вследствие упражнения или, напротив, неупражнения органов, и, основываясь на подобном соображении, попытался представить, как обезьяны могли оказаться на земле. Исчезновение лесов заставило сотни, тысячи поколений обезьян передвигаться по поверхности земли. Ноги их, упражняясь в ходьбе, постепенно утрачивали способность производить хватательные движения. Обезьяна постепенно приобрела прямую осанку, поскольку, стоя и передвигаясь на задних конечностях, она могла лучше обозревать окрестность. На ногах развились икры, руки, не упражнявшиеся более при перескоках с дерева на дерево, укоротились. Наземная обезьяна питалась не только растительной пищей, что привело к уменьшению размеров клыков и укорачиванию челюстей, которые не выдвигались вперед, как у остальных антропоидов.

Новая порода обезьян широко расселилась по земле: ей приходилось теперь обитать в самом разнообразном природном окружении, и необходимость приспосабливаться к нему привела к еще большим изменениям. Усложнение жизни обезьяньих стад потребовало создания членораздельной речи, так как для передачи мыслей не хватало «звуков и гримас» лесной обезьяны. Речь, по мнению Ламарка, стала одним из важных факторов, ускоривших общественное развитие. Так появились на земле люди, в значительной мере отличавшиеся от своих прародителей — обезьян. Между теми и другими образовалось «как бы незаполненное место».

«Пока незаполненное», — не преминул уточнить один из сторонников Ламарка, Беленштедт, опубликовавший свое сочинение в 1818 г. Он высказал мысль о возможности существования неких промежуточных форм, связывающих в непрерывную эволюционную цепь человека и предшествующие ему животные формы. Еще не было произнесено знаменитое словосочетание «недостающее звено», но дух его уже витал в воздухе.

Когда же сами философы, любители ставить точки над i, как всегда, мастерски сумели выудить главные мысли из сочинений специалистов и облечь их в подобающую форму, повторив идеи об обезьяне-предке и промежуточном звене (Гольбах, Кант), то все поняли, что дело, пожалуй, зашло слишком далеко. В спор вмешался один из самых почтенных членов Академии наук Франции — Жорж Кювье, создатель популярной и яркой теории катастроф, призванной объяснить более вескими, чем у эволюционистов, причинами смену и обновление органического мира планеты. Авторитет Жоржа Кювье был очень высок: он непререкаемый мэтр палеонтологии конца XVIII в. — начала XIX в., блестящий профессор естественной истории в Коллеже де Франс, популярный писатель, выдающийся оратор, язвительный и неукротимый полемист. «Ископаемый человек не существовал», — заявил этот ярый противник Ламарка, своего учителя, в специальном сочинении «Исследования ископаемых костей», в котором он сообщил о проверке фактов, связанных с громкими открытиями останков древнейших людей. То ли Кювье не повезло и на стол ему попали самые сомнительные из находок, то ли причина в чем-то другом, но кости ископаемого человека, присланные ему из Бельгии, оказались костями ископаемого слона, череп из Франции — панцирем заурядной черепахи, а позвонки принадлежали ихтиозавру. Но наибольшие пересуды вызвал осмотр «человека, печального свидетеля потопа» Иоганна Якоба Шёйхцера. Кювье сумел уничтожающе эффектно завершить спор: в Парижской Академии долго потешались, узнав, что «печальный свидетель потопа» превратился в ископаемую саламандру! Жорж Кювье остался, однако, истинным джентльменом: в честь «прилежного исследователя» из Швейцарии он назвал ее Andrias Scheuchzeri Cuvier, навеки связав имя незадачливого первооткрывателя останков древнего человека с саламандрами.

Можно подумать, что после такого конфуза сторонники ископаемого человека угомонятся или, во всяком случае, поостерегутся делать широковещательные и далеко идущие заключения. Ничуть не бывало! За дело вновь принялись археологи. В 1825 г. Мак Инери при раскопках в Англии пещеры Кенте Хол, открытой около Торки, заметил, что кости человека залегали в слое сталагмитов вместе с оббитыми камнями и костями пещерного медведя и пещерной гиены. В том же году Турналь и Кристоль объявили о первом во Франции открытии в Лангедоке костей человека вместе с останками вымерших животных. В 1828 г. Турналь то же самое наблюдал при раскопках Бизского грота, а через год Кристоль сообщил о находках останков человека и костей носорога и гиены в окрестностях Пондра. В 1833 г., через год после смерти Жоржа Кювье, в Бельгии, в пещерах около Льежа, начал раскопки Шмерлинг, и снова поползли слухи о необыкновенных по важности находках — кости человека залегали в пещерных слоях вместе с грубо оббитыми кремнями и вперемешку с костями мамонта, шерстистого носорога, пещерной гиены и пещерного медведя. Шмерлинг не замедлил подтвердить «россказни» специальной публикацией!

Следует вместе с тем признать, что новое с трудом пробивало себе дорогу, ибо вывод Кювье всецело соответствовал духу официальной науки, не допускавшей тогда мысли об эволюции в животном мире. Этот мир представлялся Кювье стабильным, изначально не подверженным каким-либо изменениям. Единственное, что периодически нарушало его покой, — это катастрофы. Потоп уничтожил на Земле все живое, но оно, как сказочный феникс из пепла, вновь возродилось, чтобы через некоторое время снова исчезнуть в волнах катастрофического наводнения. Эффектная «теория катастроф» Кювье, в сущности, наукообразная реплика библейского мифа о творении мира создателем и об уничтожении им погрязшего в пороках человечества и бессловесных животных тварей.

Однако европейская наука развивалась так, что Жорж Кювье стал «последним из могикан» — исследователей со «стандартным мышлением». Прогрессивные идеи охватывали все более широкий круг ученых, но им предстояло преодолеть страшную инерцию мышления, сломать привычное, казавшееся таким естественным и разумным. Накопление фактов, позволяющих взорвать устоявшееся представление о мире, происходит медленно: прозорливо сопоставить и переоценить их первоначально могут лишь немногие гениальные умы, но их новые идеи, поставленные на очередь дня самой жизнью, неодолимо разваливают традиционные представления.

Интересно, что в Карловской Академии г. Штутгарта почти одновременно с Кювье учился будущий великий немецкий философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель. Диалектические идеи его философии, оказавшей огромное воздействие на умы его современников, представления о вечных превращениях в мире, о динамике его в целом, о движении, а не о статике в явлениях природы создали благоприятную почву для новых естественно-исторических концепций.

Среди великих французских естествоиспытателей, много сделавших для утверждения идеи о непрерывной эволюции живого мира, следует назвать имя Жоффруа Сент-Илера. В его книге «Принципы философии зоологии», вышедшей в свет в 1830 г., говорилось о постепенной эволюции животного мира. Таким образом, для объяснения процесса появления новых видов животных громоздкая «теория катастроф» становилась ненужной. Поэтому Кювье воспринял труд Сент-Илера (а ранее точно так же «Философию зоологии» Ламарка) как вызов всей своей научной деятельности.

22 февраля, а затем 19 июня 1830 г. в Париже произошло ожесточенное столкновение Сент-Илера с почтенным мэтром. Публичная дискуссия развернулась на специальных заседаниях Академии наук. Глубоко уязвленный Кювье говорил красноречиво, но в оскорбительном тоне, с вызывающей нетерпимостью к противнику, что могло восприниматься как уверенность, а поскольку его новый оппонент, вознамерившийся «свергнуть богов», выглядел не столь ярко, то многим, возможно, показалось, что Сент-Илер потерпел поражение.

Однако великий немецкий поэт Иоганн Вольфганг Гете, прослышав о дискуссии в Париже, расценил ее результаты иначе. В его глазах спор Кювье и Сент-Илера знаменовал собой начало великого поворота, который ничто уже не могло остановить.

Гете не случайно так взволновали вести из Парижа. Он много раздумывал над проблемами эволюции животного мира и, в отличие от своего известного современника в Германии зоолога Иоганна Фридриха Блюменбаха, симпатизировал не Кювье, а его противникам. На Гете сильное влияние оказали работы Иоганна Готфрида Гердера, посвященные философским проблемам истории человечества. Они привели его к мысли о теснейшей связи человека с животным миром. Вот как смело для своего времени писал Гете в письме от 17 ноября 1784 г.: «Найти отличие человека от животного ни в чем отдельном нельзя. Напротив, человек самым тесным образом родствен животным».