Читать онлайн «Эволюционная психология. Секреты поведения Homo sapiens». Страница 5

Идея генетического детерминизма такова: «Гены определяют предназначение в жизни» (Wright, 1994). Согласно этой точке зрения, качества всех людей, хорошие или плохие, таланты или их отсутствие «заложены» в геноме. Многие считали, что приложение к человеку биологических принципов было вариантом доказательства доктрины генетического детерминизма и поддержания status quo. Однако в то время как социальные дарвинисты, евгенисты и им подобные приспосабливали теорию эволюции для своих собственных целей, точка зрения генетического детерминизма была во многом верна. К сожалению, описанные выше злоупотребления привели в науке к чрезмерному уклону в сторону внешнего средового детерминизма.

Внешний средовой детерминизм [environmentalism], доведенный до крайности, утверждает, что поведение формируется исключительно приобретенными ассоциациями и подкрепляющими событиями. В психологии эта точка зрения отражена во взглядах бихевиоризма, начало которому положил русский ученый И. П. Павлов. В Америке идеи этого учения развивали Джон Уотсон, а затем (с позиций прагматики) Б. Ф. Скиннер. Удачное применение теории Павлова — разработка техники систематической десенситизации, при помощи которой удавалось справляться с дезадаптивными ассоциациями, проявляющимися в виде фобий. Оперантный ситуационный подход Скиннера, основанный на подкреплении желаемого поведения, показал себя как эффективный метод формирования определенного поведения у различных животных. У людей он успешно применялся в целях обучения умственно отсталых навыкам самообслуживания. Несмотря на практические заслуги поведенческих техник, бихевиористы не произвели революции в поведении индивида, а следовательно — и в обществе, как это представлял себе Скиннер. Неудача произошла не из-за недостатка экспериментов. Множество людей притягивал механистический и в чем-то очень упрощенный подход бихевиоризма к поведению, и многие горячо верили в утверждение Скиннера о том, что мы можем построить идеальное общество, если будем уверены, что подкрепляем только «правильное» поведение. Понимание ограниченности бихевиоральных подходов к формированию поведения наступило в 1950-60-х годах, когда мечты о скиннеровской утопии стали постепенно умирать. Самым крупным недостатком бихевиоризма оказалась не его практическая сторона (которая, напротив, была наиболее сильным звеном), а полная неспособность объяснить человеческое поведение. Бихевиоризм избрал идеологическую позицию, которая и обусловила его неизбежный провал с того момента, как это учение отмежевалось от биологии, утверждая, что биологические принципы неуместны в толковании поведения. Это все равно, как рыба заявила бы, что вода не имеет отношения к ее существованию.

Антропология тоже пошла по ложному пути, придерживаясь мнения, что поведение человека — абсолютно податливый материал и что культура, в которой живет человек, полностью формирует его личность (Allman, 1994). Основоположниками культурного релятивизма были Франц Боас и Маргарет Мид. Эта точка зрения, впервые высказанная Боасом, была отчасти реакцией на взгляды, господствовавшие в высших научных кругах в середине столетия. В то время многие ученые Европы и Америки полагали, что можно составить иерархию культур по уровню развития от низкой до высокой (на самом высоком месте, конечно, стоял «цивилизованный Запад»). Защищая равноправное отношение к культурам, Франц Боас способствовал развитию этической целостности и самой антропологии как науки. По сравнению с расизмом и идеями культурного превосходства, антропология была значительно более объективной. К сожалению, пытаясь отмежеваться от культурного шовинизма XIX века, сторонники культурного релятивизма «погорели» из-за переоценки культуры как первичной силы, формирующей поведение человека.

Последователи этой теории сосредоточились на установлении различий между культурными группами, не обращая внимания на сходства (Allman, 1994). Они представляли себе культуру как нечто самостоятельное и целое, которое формирует людей в большей степени, чем люди формируют ее. С такой точки зрения биология (т. е. эволюционная теория, генетика, нейропсихология) неуместна в любой дискуссии о поведении человека. Что удивительно, многие из защитников крайнего внешнего средового детерминизма видели tabulae rasae («чистая доска», на которой пишет окружающая среда) не только в людях, но и в других организмах! К счастью для науки, в то время как социальные ученые Америки были «порабощены» бихевиоризмом и культуральным релятивизмом, европейцы проводили грандиозные исследования в области этологии.

В 1973 году трое основателей этологии, науки о поведении животных, Конрад Лоренц из Австрии, Николас Тинберген из Нидерландов и Карл фон Фриш из Западной Германии совместно получили Нобелевскую премию по психологии и медицине (Kimble, 1994). Карл фон Фриш, исследуя «язык тела» домашних пчел, показал, что очень гибкая и адаптивная система может быть генетически заложена в членах социальной группы. Лоренц изучал феномен, называемый импринтингом (запечатлением). Импринтинг — это особая форма приобретенной привязанности, которая отмечается у общественных животных в критический период повышенной чувствительности. Например, вылупившись из яиц, гусята в течение первых 36 часов запечатлевают первый крупный движущийся объект, который они встретят. Обычно им является мать, но если исследователь изменит ситуацию так, что гусята во время критического периода встретят его или его собаку, то они будут доверчиво следовать или за двуногим, лишенным перьев, или за покрытым шерстью четвероногим. Птицы по достижении половозрелой стадии запечатлевают и особей противоположного пола. Птицы, с раннего возраста содержащиеся в неволе, часто воспринимают людей как адекватных половых партнеров, игнорируя особей противоположного пола, относящихся к их виду. До Лоренца, объяснившего эти процессы, импринтинг и половое влечение отнесли бы к «инстинктам» или научению, основанному на подкрепляющих обстоятельствах.

Другой нобелевский лауреат Н. Тинберген высказал мнение, что любое поведение можно объяснить с точки зрения нескольких уровней анализа (Tinbergen, 1951). Эти уровни толкования не являются взаимно исключающими, и для полного понимания заданного поведения необходимы все они вместе. Первые три из нижеследующих объяснений отвечают на вопросы «Как?». Четвертое эволюционное объяснение отвечает на вопрос: «Почему это поведение существует?»

1. Непосредственная причина. К ней относятся факторы (психологические или нейробиологические), в результате которых и происходит конкретное поведение. Узнать непосредственную причину позволяет детальный анализ того, какие нервные пути активизируются перед началом поведения и в его процессе, а также как биохимические системы организма (включая уровни различных гормонов) влияют на эти нервные пути. Упрощенной версией ближайшего объяснения поведения является интерпретация по принципу стимул-реакция, которую так любят бихевиористы.

2. Онтогенез. Онтогенетическое объяснение рассматривает взаимодействие внешней среды и генетической информации с точки зрения прогрессивности. Обычное научение не объяснило бы поведение в рамках онтогенеза, равно как и критический период научения. Более того, раннее влияние вредных воздействий внешней среды (например, радиации или химических препаратов) может вызвать глубокие и необратимые нарушения поведения (и психики в целом).

3. Функция. Функциональное объяснение поведения пытается определить адаптивное значение паттерна поведения. Поведение, имеющее адаптивную функцию, должно по определению повышать шансы выживания организма и/или увеличивать возможность размножения и, тем самым, безусловно, связано с эволюционным процессом. Однако в настоящее время функция поведения может быть не той же самой, какой она была в течение тысяч поколений естественного отбора. Более того, у многих людей отмечается поведение, которое на сей день является явно дезадаптивным, хотя лежащие в его основе предрасположенности могли вести к адаптивным паттернам поведения в условиях жизни предков.

4. Эволюционная история. Эволюционное объяснение поведения основывается на теории, что поведение, имеющее адаптивную функцию, накапливается в поведенческом репертуаре организма как результат естественного отбора. Организмы, тесно связанные психогенетически, имеют склонность перенимать многие поведенческие паттерны.

Почти в любом животном сообществе можно найти примеры, казалось бы, самоотверженного служения одного представителя этого сообщества другому. Например, рабочие пчелы трудятся, изнемогая буквально до смерти, чтобы добыть ресурсы для семьи; а когда, защищая улей, они жалят незваного гостя — это равносильно для них самоубийству. У многих общественных животных особи издают при приближении хищника предупреждающие звуки, оповещая сородичей, но при этом рискуя собственной жизнью. Поведение, которое выглядит бескорыстным и не выгодно (а может быть, даже и вредно) индивиду, но способствует благополучию остальных, называется альтруизмом. Дарвин пытался согласовать альтруизм с естественным отбором, утверждая, что проявляющий альтруизм, хотя в ряде случаев и действует в ущерб успешности своего размножения, вместе с тем способствует выживанию других особей вида. Как такие жертвы могли закрепиться в ходе отбора, Дарвин не понимал. Очевидно, что гены, отвечающие за альтруизм, должны встречаться все реже и наконец исчезнуть, потому что носители этого признака размножаются реже, чем те, у кого не отмечается альтруизма.