Читать онлайн «Практические занятия по русской литературе XIX века». Страница 38

Черновая, рукопись «Бурмистра» носит следы двойных исправлений. Одни сделаны Тургеневым в процессе написания рукописи чернилами на полях, между строк. Они подчеркивают антирусские, антинародные черты Пеночкина. Так, например, в фразе: «…он на хотел отпустить меня без завтрака» вставлено: «на английский манер»[202]. Туфли Пеночкина первоначально были охарактеризованы как «небольшие красивые», затем 'Гургенер поставил: «китайские желтые». Рукопись показывает, что космополитичность облика Пеночкина Тургенев подчеркивал сознательно, как и отсутствие у него вкуса, любовь к позе. Тургенев много внимания уделял жестам, движениям Пеночкина. Так, в характеристику приехавшего в деревню Пеночкина Тургенев вписал фразу: «Г–н Пеночкин встал, живописно сбросил с себя плащ и вышел из коляски, приветливо оглядываясь кругом». Слово «оглядываясь» Тургенев заменил другим: «озираясь». Писатель подчеркнул холодное высокомерие Пеночкина («взирал» вместо «глядел»). В сочетании с картиной пустеющей по мере приближения Пеночкина деревни это слово придает описанию иронический оттенок: Пеночкину не на кого обратить свое великодушное внимание — все разбежались, поэтому он «озирается», как бы ища, кому показать себя. Пеночкин. выглядит смешным потому, что «позирует» даже «в пустом пространстве».

Тургенев, исправляя рукопись, все больше подчеркивал нарочитую расчетливость движений, жестов Пеночкина, деланность, ненатуральность его манер. В фразу: «промолвил он с приятной улыбкой, обращаясь ко мне», Тургенев вставил, зачеркнув последние слова: «дружески коснувшись рукой до моего колена, и снова уставился на камердинера». Исправил писатель и речь Пеночкина. «Говорил он с расстановкой», — первоначально писал Тургенев; «голосом мягким и приятным» — окончательный вариант. Обращение Пеночкина: «Эй, Василий!» — заменено более соответствующим Пеночкину: «Эй, кто там?» Ведь Пеночкин не хочет знать и звать своих крепостных по именам. Первоначально Пеночкин пытался воздействовать на оробевших перед ним крестьян словами: «Говорить что ли не умеете?» В окончательном варианте он произносит грубо–повелительно: «Языков у вас что ли нет?» — и снисходительно–презрительно: «Да не бойся, дурак».

Карандашные поправки, видимо, сделаны Тургеневым позднее. В результате их Тургенев придал больше категоричности отрицанию крепостнических отношений, утвердился в своем неприятии всех форм крепостничества. Рассказ первоначально заканчивался фразой: «Признаюсь, в тот день я на охоте больше думал об удобствах и выгодах оброчного устройства, чем о тетеревах». Тургенев зачеркнул эту фразу, а вместо нее написал карандашом то, что мы сейчас видим в рассказе: «Мы отправились на охоту». Размышления же о выгодах оброчного устройства он передал Пеночкину.

Ирония Тургенева Переходит в более широкий социально–политический план благодаря тому, что она направлена не только на события, описанные в рассказе, но часто имеет в виду и аналогичные, широко распространенные в жизни явления.

Тургенев, наследуя гоголевскую традицию, высказывает по конкретному поводу свое обобщенное представление о российской действительности. Так в рассказе появляются своеобразные лирические отступления, которые позволяют говорить не только об образе рассказчика, от лица которого ведется повествование, но и об образе автора, который видит и знает больше своего охотника. Образ автора возникает из всей образной системы рассказа, его построения, отношения к героям, но он создается и прямыми высказываниями. А. Твардовский писал: «…среди всех героев книги незримо, но явственно живет еще один много знающий, зоркий и памятливый герой — ее автор, — пусть даже авторского «я» и нет в повествовании. Именно личность автора определяет достоинства произведения как, художественного целого»[203].

Студентам можно поручить проследить по лирическим отступлениям за характерными чертами авторского облика, дополнив и обогатив своими наблюдениями тот образ автора, который у них сложился в процессе анализа стиля рассказа.

«Хороший живописец должен писать две главные вещи: человека и представление его души», — так сформулировал Леонардо да Винчи задачу, стоящую перед художником–живописцем. Задачу не только описать героя, но раскрыть его внутренний мир ставит перед собой и художник слова. О портретах, созданных живописцами, имеется обширная литература, но очень редко подвергается анализу мастерство портретных зарисовок художников слова. А между тем, портрет персонажа — один из важных компонентов произведения, органически слитый с самим персонажем, с композицией произведения и идеей писателя.

Каждый художник по–своему пишет портреты своих героев. Иногда он дает его сразу, в момент знакомства с героем. Порой это только беглое замечание, характерный запоминающийся штрих, иногда почти деловое сообщение о внешнем облике человека, его лице, фигуре, возрасте, одежде. Часто это конкретные детальные и развернутые описания, которые становятся неотделимыми от героя. Так пишет портреты своих героев Гоголь. «Выпукло и ярко», «крепкою силою неумолимого резца» создает он героическую фигуру Тараса Бульбы и предельно осязаемые сатирические портреты помещиков и чиновников. Портреты Гоголя даются однажды, в процессе повествования писатель к ним вновь обычно не возвращается. Тургенев тоже почти не возвращается к данному им однажды портрету героя. Вот он замечает, что склад лица крестьянина Хоря «напоминает Сократа: такой же высокий шишковатый лоб, такие же маленькие глазки, такой же курносый нос». И читатель на протяжении всего рассказа помнит внешность этого плечистого плотного старика, так же как и его доброго друга Калиныча с «его небольшой загнутой назад головкой» и добродушным, смуглым, кое–где отмеченным рябинками лицом, «с первого взгляда понравившимся рассказчику». Другие писатели, а к ним прежде всего принадлежит Л. Толстой, на протяжении действия в своих романах вновь и вновь обращаются к портретным зарисовкам одних и тех же героев. И чем глубже интересует художника внутренний мир Наташи Ростовой или Пьера Безухова, тем чаще он открывает читателям лица этих людей, рисует их в самые разные моменты их сложной жизни. Лицо человека, его глаза, улыбка, походка, движения, жесты, мимика даются Л. Толстым в сопровождении тончайшего психологического автокомментария, что делает этих героев понятными и близкими читателю.

В творчестве Пушкина заложены основы как первого, так и второго приема портретных характеристик героев. Чаще всего в своих портретных зарисовках Пушкин ограничивается кратким описанием внешнего облика героя, его лица, фигуры. Пушкин не забывает при этом отметить возраст, рост, комплектно героя, его одежду, равно как и то впечатление, которое он производив на окружающих: «Речь молодого Дубровского, его звучный голос и величественный вид произвели желаемое действие»[204].

Пушкин вновь обращается к портретам своих героев только тогда, когда ему нужно подчеркнуть, какое впечатление произвело ыа него то или иное важнейшее событие жизни. Так, например.,, впервые непосредственно знакомимся мы с Андреем Гавриловичем Дубровским, когда он, оправившись от охватившего его припадка безумия, появляется в зале своего кистеневского дома: «В эту минуту в валу вошел, насилу передвигая ноги, старик высокого роста, бледный и худой, в халате и колпаке» (8, ч. 1; 175). Но вот через окно своей спальни этот старик неожиданно увидел сани Троекурова. «Он узнал Кирила Петровича, и ужасное смятение изобразилось на лице его — багровый румянец заступил место обыкновенной бледности, глаза засверкали, он произносил невнятные звуки» (8, ч. 1; 177).

Такие краткие, но. обобщающие описания внешности героя, а иногда и происходящих под влиянием душевных волнений изменений его облика характерны для портретных зарисовок пушкинской прозы.

Только однажды встречаем мы у великого поэта иное раскрытие портрета героя. Мы имеем в виду портрет Пугачева в «Капитанской дочке». Внешность Пугачева дается Пушкиным не в обобщенном, развернутом портрете, а многими зарисовками, которые почти всегда кратки, но очень выразительны. Сделаны они двумя–тремя штрихами, иногда даже одним знаменательным словом и всегда вносят много, нового и значительного в его внешний облик, отражая его душевную жизнь.

Отношение Пушкина к Пугачеву было противоречивым и сложным. Но он всегда с глубочайшим интересом относился к этой незаурядной личности, выходцу из народа и борцу за него. Сказать от своего имени обо всем, что думал Пушкин о Пугачеве, было по тому времени невозможно. Пушкин не мог поделиться с читателями своими размышлениями о вожде крестьянского восстания. Нельзя было высказать эти мысли и от имени рассказчика— преданного долгу присяги офицера екатерининского времени. И Пушкин сказал об этом описаниями действий самого Пугачева, богатым своеобразным языком героя и портретными зарисовками Пугачева, особенно последними, так как каждая портретная деталь, сделанная рукой Пушкина, заставляла читателя пристально вглядываться в душевное богатство этой личности.