Читать онлайн «Путеводитель по повести А.П. Платонова «Котлован»: Учебное пособие». Страница 9

Председатель окрпрофбюро Лев Ильич Пашкин — главный объект нападок Жачева. Лев Ильич является тем высокооплачиваемым функционером-бюрократом, которых критиковала и «левая оппозиция». Пашкин «состоит в авангарде», т. е. является членом партии, и при этом живет «в основательном доме из кирпича, чтоб невозможно было сгореть» (38), ездит на автомобиле и получает паек. Пашкин исключительно дисциплинированный коммунист и откликается на все директивы партии. Его «добросовестность» в исполнении «нового лозунга» профсоюзной работы «лицом к производству» мы показали выше: «близ начатого котлована Пашкин постоял лицом к земле как ко всякому производству». Не оставил без внимания он и второй лозунг профсоюзной работы — «ближе к массам». Во исполнение этого требования Пашкин, как сказано у Платонова, «научно хранил свое тело». На его рабочем столе «находились различные жидкости и баночки для укрепления здоровья и развития активности», из которых профсоюзный лидер время от времени выпивал по капле. И делал он это «не только для личной радости существования, но и для ближних рабочих масс» (39).

Платоновская ирония по поводу того, как Пашкин выполнял «новые лозунги профсоюзной работы», несомненна. Однако все оттенки этой иронии становятся понятными только при знакомстве с повседневностью, в которой повесть создавалась. В начале 1930 г. центральная пресса с удивительной регулярностью рекламировала три препарата «для укрепления здоровья и развития активности» схожего наименования и, возможно, действия: «Секарская жидкость. Extractum testiculorum», «Спермин-фармакон» и «Спермоль»[49]. Назначение одного из них, «Спермоли», реклама объясняла так: «Для укрепления всего организма, нервной системы, улучшения деятельности сердца и как общетонизирующее». Про «развитие активности» в газетной рекламе «Спермоли» не было сказано ничего. Однако названия препаратов, а также их состав («вытяжка из семенных желез») наводят на мысль об «активности» вполне определенного рода. Действие «Секарской жидкости» в газете никак не разъяснялось, но ее латинское наименование (Extractum testiculorum) эту версию укрепляет (testiculus, i m — мужское яичко; мужская сила). Других препаратов «для развития активности» (и вообще никаких других, разве что изредка гематоген) пресса не рекламирует, так что во исполнение «нового лозунга» профсоюзной работы «ближе к массам» Пашкин, как послушный партийной печати гражданин, пил, видимо, эти (не исключено, что Платонов обыграл здесь какую-то общеупотребительную шутку, связавшую лозунг «ближе к массам», а также стремление руководства страны всячески активизировать равнодушное к проводимой политике население с рекламой «Секарской жидкости» и ей подобных препаратов «для развития активности»: несмотря ни на что, на злободневные политические темы народ шутил и, в согласии с традициями народной смеховой культуры, шутил не всегда прилично; информация о подобного рода вольностях даже просачивалась в печать — тема, к которой мы еще вернемся).

Не менее иронично Платонов описывает, как живо Пашкин откликнулся на призыв партии бороться «за режим экономии», купив себе вместо старого экипажа новый автомобиль. Произошло это следующим образом. Продав экипаж «в эпоху режима экономии», Пашкин некоторое время приезжал на котлован верхом на коне; когда же «во время пеших отлучек Пашкина в глубь котлована» Жачев опоил его коня, Пашкин перестал «ездить всадником и прибывал на автомобиле» (48).

«Эпоха режима экономии» началась с «Обращения ЦК ВКП(б)» 25 апреля 1926 г. «О борьбе за режим экономии»:

«Ко всем парторганизациям, ко всем контрольным комиссиям партии, работающим в хозяйственных, кооперативных, торговых, банковских и др. учреждениях. Перед нашей партией и страной стоят задачи максимального обеспечения подъема индустрии. <…> Для усиления социалистического накопления важнейшее значение приобретает <…> установление строжайшего режима экономии в расходах всех без исключения административных, хозяйственных, торговых, кооперативных, банковских и других учреждений и организаций снизу доверху»[50].

Все последующие партийные документы вплоть до осени 1929 г. призывают бороться «за режим экономии». Резолюция XVI партконференции (апрель 1929 г.) подводит итог этой борьбы: «Борьба за режим экономии и развертывание работы по рационализации советского аппарата за последние два года дали уже значительные практические результаты»[51]. Немного раньше резолюция ноябрьского пленума ЦК ВКП(б) 1928 г., повествуя о неудачной хлебозаготовительной кампании, призывала «с величайшей настойчивостью бороться за режим экономии в области расходования хлеба и со всякими растратами наших хлебных ресурсов»[52]. В резолюции же ноябрьского пленума ЦК ВКП(б) 1929 г. уже ничего не говорится о «режиме экономии в области расходования хлеба», но зато победно заявляется о «благоприятном ходе хлебозаготовок», которые значительно превысили «результаты прошлых лет и позволили уже в текущем году создать резерв до 100 млн пудов хлеба»[53]. Это изменение идеологической «установки» (именно «установки», а не ситуации в стране, потому что народ по-прежнему голодал и хлеба не хватало) Платонов с не меньшей иронией отразил в сцене с «сытным бутербродом», который «нечаянным движением» столкнул со стола «главный революционер», видимо, в ознаменование того, что «режим экономии в области расходования хлеба» отменен. Когда Пашкин, подзабыв о новой «установке», бутерброд поднял, «главный революционер» его осадил: «Не стоило нагибаться, <…> на будущий год мы запроектировали сельхозпродукции по округу на полмиллиарда» (65). Пашкин живо вернул «бутерброд обратно в корзину для бумаг, боясь, что его сочтут за человека, живущего темпами эпохи режима экономии» (65).

Строители «общепролетарского дома» — это и есть собирательный образ советского общества, которое оказывается в «котловане». Этот образ Платонов создает в полемике с официальной версией о «строителях социализма», представленной на страницах периодических изданий. Ее образец можно найти в «Рабочей газете»:

«Пролетариат создает новые формы труда, новые отношения между людьми, создает новый тип человека — строителя социализма. И в эти ленинские дни наш взор обращается прежде всего на эту могучую армию строителей. <…> Мы сдаем на слом старую экономику. И вместе с ней мы сдаем на слом старого человека. Люди, строящие социализм — их миллионы, — быстро перерабатывают и самих себя»[54].

Как видим, в отношении реальных строителей социализма Платонов не имел иллюзий: горькая ирония пронизывает его повествование. Что же строят эти строители?

По сюжету, они строят «единственный общепролетарский дом» — главное сооружение того Города, в который приходит Вощев. Проектируемые города и многочисленные стройки — это, как мы уже упоминали, реальность рубежа 1920–1930-х годов. Но не только реальность. Из бытовой ситуации стройка становится символом времени, метафорой, идеологемой: создается впечатление, что люди верят (и некоторые действительно верят) в то, что они строят не просто тот или иной завод, дорогу, электростанцию или дом, а нечто гораздо большее: «люди закладывают новые здания — новую жизнь»[55]. «Мы строим и построим социализм»[56] — таков оптимизм официальной пропаганды. В очерке Н. Немчинского «Повесть о Турксибе»[57] приведены слова песни «Наш рапорт» (якобы коллективное творчество рабочих): «Построим мы социализма здание / Упорной волей, силою труда». Так абстрактная идея «строительство социализма» в языке и мышлении советского человека получает конкретный образ строящегося здания. И строго в соответствии с тенденцией времени основная метафора эпохи «строительство социализма», как неоднократно отмечали в работах о «Котловане»[58], реализуется в строительстве «общепролетарского дома». Но центральное событие платоновской повести больше, чем простая реализация этой метафоры.

Наименование объекта, на котором трудится артель строителей, постоянно изменяется: «единственный общепролетарский дом», «общепролетарская жилплощадь», «общий дом пролетариату», «единый новый дом» и др. И по смыслу «общепролетарский дом» — образ многоликий: его смысловой компонент вариативен, поэтому границы того, что артель строит, все время передвигаются. Это и новый дом, в котором «детский персонал» будет «огражден от ветра и простуды каменной стеной» (58). И новый город, который возникнет на месте старого. И город — двигатель ускоренной индустриализации, форпост построения социализма. И социализм «в рамках одной страны». И социализм в мировом масштабе. И такое общественное устройство, которое избавит человека от страданий и спасет от голода, болезней, трагедий и бед. И страна под названием Союз Советских Социалистических Республик, которая должна стать раем на земле — «эсесерша наша мать», земля обетованная всех трудящихся, «общий дом пролетариату». Так реализация метафоры превращается у Платонова в обобщение многих тем и проблем эпохи, а обычный строительный объект — в сложный аллегорический образ, который охватывает все теоретические аспекты и практические особенности «построения социализма» в нашей стране.