Читать онлайн «Очерки японской литературы». Страница 84

Койо и Рохан были доступны наиболее культурной части тогдашней буржуазии. При всем своем уклоне в XVII век они оставались все же продуктом 80—90-х го­дов XIX века. Их произведения — своеобразное сочетание старого и нового, Сайкаку помноженного на Мэйдзи. Недаром они не могли перейти целиком к старому языку. Койо создал свой «эклектический стиль», («гадзоку-сэттютай»), как называют его манеру письма, Биме пытался перейти целиком на живой язык своего поколения. Поэто­му широкий читатель, то есть не подошедшие еще вплот­ную к европейской культуре широкие круги мелкой и средней буржуазии, более консервативные по своему социальному укладу и поэтому более связанные с прош­лым своего класса и в то же время менее требовательные в смысле художественном,— был этими передовыми пи­сателями обслужен в малой мере. Для нпх-то и образо­валась популярная литература, питающаяся еще в боль­шей степенн национальным материалом, чем даже главная линия. Чрезвычайно характерно, что максимальный успех в этой области пал па роман Муракамп Намнроку— «Микадзуки» (прозвище героя), вышедший в свет в 1891 году. Оп отыскал в совсем недавнем еще прошлом, том прошлом, которое было во многом живо в кругах та­ких питателей, один персонаж, так и просящийся в клас­совые герои этой части буржуазии. Речь идет о так называемом «отокодатэ». Эти отокодатэ — рыцари бур­жуазии тех времен, когда она еще принуждена была развиваться в феодальном окружении в условиях полити­ческого бесправия и беззащитности. Тогда именно создал­ся особый тии храбреца, имеющего «под собой» группу стойких молодцов, готовых по первому зову своего вожака кого угодно схватить, избить, убить, а то п ограбить, осо­бенно же если это самураи — кичливые феодалы тех времен. Обстановка делала этих отокодатэ часто защитни­ками обижаемых; ремесленники н торговцы нередко при­бегали к их покровительству. Ореол храбрых защитников окружал их в глазах толпы. Перед ними и последние годы феодализма трепетали и сами столичные власти. Вот эти первые «боевые дружины» буржуазии, рыцари их класса, и стали любимейшей фигурой литературы. Подвигам и борьбе такого героя «Микадзуки», его храбрым и велико­душным деяниям и героической смерти через харакири и посвящен роман Намироку, чрезвычайно живо написан­ный, изобилующий занимательными сюжетными ситу­ациями — типичный авантюрный роман.

Читая подобные романы, токийский купец, мелкий чи­новник или ремесленник негодовали, восхищались, вооду­шевлялись. Для того чтобы плакать, чтобы умиляться, он мог взять роман Такаяма Тёгю (1871—1902, Тёгю — лите­ратурный псевдоним) «Отшельник Такпгутн» («Такигути-нюдо»). Здесь материал — родная старина. А что в этой старине овеяно большим трагизмом, как не эпоха борьбы Тайра и Минамого, этих греков и троянцев япон­ского героического эпоса? Несчастная судьба побежден­ных Тайра всегда исторгала у японцев обильные слезы.

Роман Тёгю берет в основу один эпизод из истории Тайра, увековеченный в героической поэме XII века «Повесть о Тайра», и рассказывает о печальной судьбе двух любящих сердец: рыцаря Такигути и прекрасной Йокобуэ. Соображения фамильной чести, суровость отца не позволили любовникам соединиться в браке. И вот он — скрывшийся от света отшельник-монах, она — в слезах и горе. Правда, она приходит к нему в уединение,

332

но он — уже не от мира сего. Прекрасная Йокобуэ в сле­зах умирает. Такигути молча страдает на ее могиле. А тут еще и полный разгром их рода и их лагеря. Такигути уходит от мира совсем.

Несколько по другому направлению шли романы, ко­торые можно назвать бытовыми. Они предназначались для иных слоев городского общества, не столько для мир­ных и добродетельных бюргеров, сколько для веселящейся молодежи, для гулящих купчиков, для многочисленной и разношерстной богемы большого города. Их жизнь, их быт, их правы и напрашивались на страницы беллетрис­тических произведений, особенно если учесть влияние в этом направлении образцов прежней литературы, с таким усердием занимавшейся бытописанием веселых кварта­лов старого Токио, обрисовкой нравов их обитателей и посетителей. Недаром одно из лучших произведений та­кого рода — ромаи Аэба Косой, появившийся в 1889 году, прямо даже заимствует старинные названия: «Нравы куп­цов нашего времени» («Тос-эй с-ёнин катаги»). При этом со­храняется и прежний тон, и трактовка сюжета: в духе спе­цифической эдоской шутливости, острословия, юморис­тического смакования ситуации. Другой крупный пред­ставитель этого жанра Сайто Рёкуу возобновил другую линию подобной литературы — сатирическую. Его произве­дения «Какурэмбо», «Абура-дзигоку» насыщены сатири­ческим отношением к сюжету, также взятому из жизни мо­лодежи в окружении гейш и женщин, еще более «веселых».

Стремление к приключенческой литературе, отмечен­ное выше, вызвало к жизни и еще одно направление — авантюрно-исторический роман. На этом поприще подви­зался очень известный радикальный публицист, человек для своего времени самый передовой, глава газеты «Мантё» — Куропава Руйко. Трудясь над укреплением хозяйственной базы своей газеты, он принялся за пере­делку на японский лад захватывающих по фабуле евро­пейских романов. Таким образом, оказались обработанны­ми романы Дюма, выпущенные под интригующими назва­ниями:      «Железная маска», «Человек или дьявол».

Не избежал такой детективно-уголовной трактовки и Гюго, с его «Отверженными», прошедшими на этот раз под заглавием «О, бессердечие!». Успех среди газетных читателей был настолько велик, что его произведения так и ходили под обозначением «Руйкомонб», то есть «сочине­ния Руйко».

VII

Японо-китайская война 1894—1895 годов знаменует собою окончание первого большого периода в жизни новой, капиталистической Японии. Победа на внешнем фронте, положившая начало «грабежу соседей», принесшая с со­бой упрочение международного положения, соединенная с хозяйственным и политическим укреплением внутри, открыла перед японской буржуазией повые и широкие перспективы. Внутри страны лежала масса неиспользо­ванных возможностей: хозяйство могло расти и расши­ряться в сторону все прогрессирующей индустриализации. Вовне маячили иностранные рынки, прежде всего китай­ские. Окрыленная эффектом первой военной победы, солидно подкрепившаяся золотым питанием в виде китай­ской контрибуции, молодая буржуазия становится еще более предприимчивой. Внутри идет реорганизация про­мышленности, переоборудование ее по «последнему слову техники»; вовне все напористей становится движение в сторону Кореи, этих ворот в Китай, базы для закрепления на материке, арены соперничества и будущей борьбы с Россией. Этот период подъема, оживленной деятельности, планов, мечтаний длится до самой русско-японской войны. И эти десять лет есть также особая полоса в развитии ли­тературы, и прежде всего в развитии поэзии.

Первая попытка нащупать пути создания новой поэзии была сделана, как указано выше, еще в 1882 году. Это «Сборник новых стихотворений» трех авторов. Зерно ока­залось брошенным не на каменистую почву; в последующие затем годы появилось несколько таких «Сборников». Однако только перед самой войной обнаружилось некото­рое укрепление позиций новой поэзии: новые стихи стали читаться не только ближайшими друзьями и поклонника­ми поэтов, но и кое-какими читателями. Иными словами, новая японская поэзия хоть медленно, но все же созре­вала.

Этим своим созреванием она во многом обязана Запа­ду. Переводы, оплодотворившие японскую прозу, форси­ровали и развитие поэзии. Много сделал на этом поприще Мори Огай, в то время глава литературного объединения «Синсэйся», издававшего свой журнал «Синсэй» («Новый голос»); своими переводами немецких стихов он показал, как надо перекладывать чужую поэтическую речь на япон­ские стихи, новые по строфической форме, по не наруша­ющие традиционных особенностей метрической стороны японского поэтического языка. Главное же, он способство­вал ознакомлению с новой по содержанию поэзией и в этом — наибольшее значение его деятельности. Помогли и теоретические споры, в частности, поднятые статьей Бимё «О японской лирической поэзии» (1890), теоретическими работами Огай и других. Толчок, данный всем этим, при­вел в движение целую группу молодых поэтов, из которых выделились и заняли первенствующее положение двое: Кнтамура Токбку (1867—1893, Тококу — литературный псевдоним) — основатель литературной группы журнала «Бунгакукай» («Литературный мир»), н Наканиси Бай­ка, также примкнувший к этой группе. Основное направ­ление этой школы японская критика того времени окре­стила «романтическим идеализмом». Японцы вообще лег­ки на всевозможные звучные наименования, особенно в европейском духе, и не стесняются иногда два-три романа обозначить названием какой-нибудь особой шкулы. Во вся­ком случае, отличительной чертой стихотворений этой группы является серьезность и вдумчивость подхода к че­ловеческой жизни, стремление уловить в ней новое, при­том не поверхностное и легко доступное, но лежащее где- то глубже. Стихотворения эти, особенно самого главы школы — Тококу подернуты сильным налетом печали, поэт «страдает», и при всей иногда явной преувеличенно­сти этих страданий за ними скрывается большей частью действительно искреннее чувство, хотя п выявленное в тонах сентиментализма. Эта сентиментальность, субъек­тивный лиризм, эта серьезность, вдумчивость и отличают поэзию этих лет, особенно на фоне развлекательной, гоняющейся прежде всего за интересным сюжетом совре­менной ей прозы. Тококу стремился даже к новой для Японии форме: пробовал писать стихотворную драму, по успеха не имел. Одним из лучших его стихотворений считается «Спящая бабочка».