Читать онлайн «История русской литературы XIX века. Часть 2: 1840-1860 годы». Страница 16

Не скрывая своего восхищения легендарным эпическим миром, соединившим в себе такие великие человеческие качества, как преданность, нежность, мудрость, Нарежный также не оставляет без внимания и то обстоятельство, что мир «настоящих людей» подвержен глубоким кризисам: происходит нарушение долга княжеским окружением («Ирена»), правитель отходит от своих эпических обязанностей («Любослав») и, наконец, наивысшая кризисная точка – умирает князь («Игорь»).

По мысли автора, смерть великого князя символизирует безвозвратный уход героического мира. Сознавая невозможность его повторения, он, тем не менее, страстно желает этого: «Века отдаленные! Времена давно протекшие! Когда возвратитесь вы на землю Славенскую?» И сам же смертью Игоря однозначно отвечает на поставленный вопрос – никогда они не возвратятся.

Картины прошлого, отделенные от настоящего непреходящими границами и потому рождающие чувство горечи утраты и тоски по невозвратному времени, обусловили присутствие оссианических мотивов в «Вечерах». Оссианизм Нарежного преимущественно сопряжен с лейтмотивом поэмы Макферсона – обращением певца Оссиана памятью к ушедшим годам, которые «текут… со всеми своими деяниями» перед его внутренним взором. Последний из рода Фингала, он скорбит по ушедшим, лежащим в земле, рукою осязая их могилы.

Так и мир величественных русских витязей, прекрасных в битве и в пире, умеющих быть благородными и великодушными, не оставляющих даже по смерти щита и меча, с почестями похороненных на высоких холмах, оплаканных народом и воинством, навсегда отошел в прошлое, уступил место безгеройному настоящему и заставил тосковать по легендарной старине.

Благоговейное отношение к прошлому как к предмету художественного изображения сохраняется и в исторической повести 1820-х годов. Однако теперь материалом литературы становятся не баснословные времена, а исторические события в их конкретности и научной обоснованности. Не случайно тексты повестей этого периода изобилуют предисловиями, примечаниями, ссылками на источники, историческими отступлениями и пр. Другими словами, если прежде авторы стремились выразить эмоциональную притягательность исторического колорита, то теперь внимание сосредоточилось на тщательном его воспроизведении.

Конкретное изображение исторической эпохи становится отличительной чертой декабристов-романтиков. Вместе с тем, в подходе декабристов к изображению прошлого присутствует свойственная предромантическому историзму условность взгляда на историю. В прошлом им виделось прямое созвучие с современным состоянием общества. Отсюда проистекает характерная для декабристской исторической литературы вообще аллюзионность, когда в истории отыскиваются события, поступки, качества, непосредственно налагаемые на современность и опрокидываемые в нее[16]. Но такое положение вещей не уравнивалось с простым иллюстрированием историей современности. Смысл метода аллюзий был глубже. Он сфокусировал и проявил своеобразие декабристского историзма.

В отличие от Карамзина, убежденного в непрекращающемся обновлении исторических эпох, декабристы, апеллируя к таким качествам национального характера, как патриотизм и свободолюбие, повторяющимся во все времена, проводили мысль об исторической устойчивости нравственного бытия русского человека, не зависящего от смены жизненных обстоятельств. Мысль о духе вечной вольности, перетекающей из одной эпохи в другую, явилась для них основанием идеи тождественности свободолюбивых идей и настроений древней поры и современности. Эту позицию декабристов подтверждал выводимый ими основной конфликт истории: неутихающая борьба республиканцев с тиранией и ее поборниками[17]. Отсюда для декабристской литературы являлось вполне логичным то обстоятельство, что древние и новые защитники свободы отягчены общими проблемами, мыслят и говорят одинаково.

Однако декабристы сознавали всю степень условности такого поведения героев, поэтому старались всячески подчеркнуть историческую достоверность самих описываемых событий. С этой целью они предпосылали тексту произведения историческую «справку», где рассказывалось, со ссылкой на источник (зачастую это была «История…» Карамзина), об изображаемом событии. Постепенно ориентированность писателей-декабристов на исторически достоверную основу все более возрастает и упрочивается, хотя функция самого исторического материала по-прежнему обусловливалась теми задачами, которые ставила перед собой декабристская литература, являясь средством выражения мироощущения декабристов и пропаганды их идей. Этим задачам была подчинена также декабристская историческая проза, и в частности повесть.

Жанровая история романтической исторической повести начинается с декабристской исторической повести, поскольку зачинщиками этого жанра стали писатели-декабристы (А. Бестужев, Н. Бестужев, В. Кюхельбекер, А. Корнилович). В их ранних произведениях сразу же определился интерес к двум темам: новгородской вольнице и ливонскому рыцарству, связанным с основными идеями декабристской литературы – гражданственностью и свободолюбием.

Не делая различий между общественным и личным, герои декабристских повестей положили за личное благо служение Отечеству. «Меня зовет Отечество» – этой фразой героя Кюхельбекера Адо может быть определен смысл жизни героев декабристов, их нравственный выбор («Но что скажет обо мне потомство, когда собственные выгоды предпочту выгодам Отечества, когда для моего счастия миллионы будут несчастливы… Нет, лучше соглашусь остаться в презрении, в оковах». – А. Раевский. «Василько в тюрьме».) Поэтому ничто не доставляет им столько страданий, сколько беды родной страны, главной из которых является несвобода. Не случайно Осмунд Ф. Глинки («Богдан Хмельницкий»), «никогда не плакавший о собственных горестях, проливал слезы о пленении отечества». Отсюда свобода отечества, неудержимое желание видеть его благоденствующим становятся главными побудительными мотивами поступков героев в декабристских повестях. Чтобы представить их свободолюбивые характеры, писатели-декабристы обратились к темам Новгорода и Ливонии.

Свобода в сознании декабристов ассоциировалась прежде всего с вечевым демократическим управлением древних городов, когда народ, заслышав звон вечевого колокола, собирался в отведенном месте для совместного решения животрепещущих вопросов. О Новгороде декабристы создавали думы, поэтические циклы, писали в письмах. Преклонение перед этим городом стало одним из составляющих бытового поведения декабриста.

Вольный Новгород был одной из причин, по которой не могли совпасть взгляды декабристов со взглядами Карамзина на русскую историю. Они не разделяли его монархизма, считали монархическую идею чуждой русскому народу и полагали Новгород и Псков главными доказательствами в своем споре с Карамзиным. В повести «Роман и Ольга» Бестужева этот спор был продолжен.

В соответствии с общими установками декабристской исторической прозы и следуя собственным намерениям создать исторически достоверное повествование, автор повести обратился к сюжету из русской истории; об этом он писал в своем комментарии и отсылал за подтверждением «неотступной точности» изображаемого к трудам Н. Карамзина, Е. Болховитинова, Г. Успенского. Работа с конкретным историческим событием представлялась Бестужеву реальной возможностью воссоздать исторический колорит: картины «нравов, предрассудков, обычаев» древнего Новгорода, образа поведения, мыслей, чувств новгородцев.

В определенной мере Бестужеву удается создать панораму исторической жизни Новгорода – это и притязания Москвы на вольный город, и решения веча, и множественные посольства, и дипломатическая переписка, и отношения Новгорода с Литвой и с немцами, и новгородское разбойничество. Историческое повествование укрупняли отсылки к прежним временам (упоминание Тимура, «замученных торжецких братий» и др.) и комментирование бытовых реалий. Но в конечном итоге установку на историческую достоверность в повести «Роман и Ольга» перевесила декабристская концепция Новгорода – цитадели вольности.

Идеализируя вольный город, Бестужев создает идиллическую картину новгородского «братства»: «все садятся; богач подле бедного, знатный с простолюдином, иноверец рядом с православным. благодатное небо раскинуто одинаково над всеми». Писатель-декабрист не берет во внимание карамзинские замечания о «корыстолюбивом новгородском правительстве» и внутриновгородских разногласиях в отношении намерений московского государства присоединить Новгород; правда, единодушие собрания на Ярославовом дворе поколеблет выступление огнищанина Иоанна Завережского, но наметившееся разногласие уравновесит пламенная речь Романа, после чего новгородцы, убежденные в посягательстве Москвы на независимость города и его древние обычаи, разойдутся по домам.