Читать онлайн «Прогулки с Билией». Страница 38

Но этого мало. Такая древняя датировка немедленно влечет за собой серьезнейшие, в сущности — непреодолимые, трудности. Между египетской историей, как она описана, например, у Мането (я ведь предупреждал, что нужно запомнить это имя!), и еврейской, как она описана в Библии, возникает разрыв. В самом деле, если прибавить к новой (вычисленной по времени вторжения гиксосов в Египет) дате исхода — 2100–2000 годы до н. э. — еще сорок лет еврейских скитаний в пустыне да десять лет на завоевание Ханаана и плюс еще четыре столетия Эпохи судей, то следующая известная из Библии веха — почти пятидесятилетнее царствование Соломона — придется примерно на 1650–1600 или 1550–1500 годы до н. э. А ведь царствование Соломона все историки относят примерно к 967–928 годам до н. э., то есть в лучшем случае на 600, а в худшем — на все 700 лет позже.

Таким образом, если считать папирус Ипувера описанием времен исхода, то Соломон оказывается современником египетской «фараонши» Хатшепсут, которая правила где-то в 1520-х годах до н. э., а вовсе не современником ее отдаленных потомков, как это до сих пор считалось всеми учеными. Но тогда и великий Моисей, возглавивший исход, никак не сможет быть — вопреки Фрейду — современником Эхнатона, ибо тот правил незадолго до упомянутой Хатшепсут, а она, если следовать хронологии папируса, правила одновременно с Соломоном. Моисей же, по Библии, предшествовал Соломону на добрых полтысячи лет. Выходит, Моисей, по новой хронологии, должен был быть человеком куда более древней эпохи — эрохи вторжения гиксосов.

Одно из двух: либо напутал или (для удлинения истории Египта) соврал Мането в своей хронологии фараонов, либо что-то не так в библейской хронологии. Впрочем, есть еще третий вариант: Великовский неправильно соотнес папирус с библейским рассказом об исходе.

Хотелось бы взглянуть на человека, который осмелился бы высказать такую вероятность в присутствии Великовского!

Но если не отказываться от «библейского» прочтения папируса, то как все-таки быть с хронологией? Какая из них неверна: египетская или библейская? Зная Великовского, нетрудно предугадать его решение. Обдумав ситуацию, Великовский пришел к выводу, что неверна, конечно, принятая до сих пор хронология Египта, основанная на рассказе Мането. Иначе говоря, он принял, что Соломон действительно жил в те времена, в которые его помещает Библия, то есть примерно в 967–928 годах до н. э., и решил двигаться назад от этой опорной точки, меняя попутно всю египетскую хронологию, чтобы привести ее в соответствие с Библией — и папирусом Ипувера.

Согласно папирусу, исход происходил во времена вторжения гиксосов; согласно библейской традиции, исход происходил за 450–500 лет до царствования Соломона. Таким образом, если принять, что Великовский правильно прочел папирус Ипувера, то исход происходил примерно в 1500 году до н. э. Тут ничего не изменилось по сравнению с наиболее распространенной гипотезой ортодоксальных историков. Зато самые радикальные изменения происходят при таком прочтении в египетской истории. Ибо вторжение гиксосов, как мы уже говорили, до сих пор считалось произошедшим в 2100 году до н. э., а у Великовского получается, что оно происходило на тысячу лет позже.

Тут, однако, таится тяжелейшее противоречие. Ведь если продолжать менять хронологию Египта, то в конечном счете придется те египетские события, которые до сих пор считались произошедшими за 500–600 лет до н. э., отнести почти к самому началу нашей эры, то есть чуть не ко временам Иисуса Христа! В частности, согласно списку Мането за 600 лет до н. э. в Египте еще правили фараоны «поздних египетских династий», от Двадцать пятой, примерно, до Тридцатой, а если, вслед за Великовским, передвинуть их на 500–600 лет вперед, то эти фараоны окажутся современниками Иисуса. Возникает поистине гамлетовская ситуация: быть или не быть? По Великовскому, для этих династий просто нет места в истории! И потому он заявляет, что все, что писал Мането о последних веках египетской истории, было попросту высосанной из пальца выдумкой. Добивая Мането, он наносит и еще один, последний удар, заявляя, что ученым недаром всегда казалось подозрительным, что Мането сообщает так мало конкретных данных именно о последних фараонах, деяния которых, казалось бы, должны быть более известны, чем деяния древних, а то, что он все-таки сообщает о них, сплошь и рядом повторяет его же, Мането, рассказы о фараонах более древних династий! Дело в том, торжественно объявляет Великовский, что Мането попросту стремился приукрасить историю Египта, приумножая череду его фараонов; там же, где ему не хватало выдумки, чтобы описать этих выдуманных фараонов, он бестрепетной рукой переписывал описания походов и побед из биографий великих фараонов древности.

В этом месте, однако, Великовский и сам оказывается в затруднении. Ведь на хронологии Египта держится хронология чуть не всей ближневосточной и средиземноморской истории. Значит, выбор стоит так: либо отказаться от гипотезы космической катастрофы и тем самым признать фантастичность рассказа Библии, либо настаивать на полной достоверности библейского слова и для доказательства этого изменить всю древнюю хронологию. Третьего не дано. В такой ситуации выбор Великовского очевиден. Но теперь перед ним уже не одна, а сразу две задачи: во-первых, согласовать свою «новую хронологию» со всеми известными фактами египетской, ближневосточной и средиземноморской истории, а во-вторых, доказать научную реальность упомянутой катастрофы («остановки Солнца»), с которой все началось.

Нельзя не признать, что задача, взваленная Великовским на себя, — поистине титанических масштабов. Ведь обосновать «гипотезу катастрофы» означает, по существу, создать новую теорию астрономической эволюции Земли, а то и всей Солнечной системы, ни больше ни меньше. А обосновать «гипотезу выдуманных столетий» в египетской истории означает, по существу, пересмотреть всю историю Древнего мира. Ибо нужно доказать, что Тутмос Первый, к примеру, был современником Давида, а не давно умершим к Давидовым временам человеком; и царица Хатшепсут могла знать царя Соломона, а не давным-давно покоиться в земле ко времени его восшествия на трон. Но ведь ни Тутмос Первый, ни Хатшепсут почему-то не упоминаются в той самой Библии, которая является для Великовского единственным достоверным историческим источником; вместо них в хрониках Давида и Соломона упоминаются совсем иные египетские имена! Где выход из этого противоречия?!

Если бы Великовский в этото момент остановился, осознав грандиозность своих задач, это было бы по-человечески понятно. Возможно, в этом случае его гипотезы все равно вошли бы в историю науки — ну, хотя бы на правах интересного курьеза. Хотя и увлекательного, но, увы, — фантастического. Но он не остановился. Он отважился на невероятную по дерзости затею. Он действительно решил — в одиночку! — построить и новую космологию, и новую древнюю историю. Показать, что такие альтернативные теории можно построить и что они будут непротиворечивы. В них все будет связано, все будет логично вытекать одно из другого, а если какие-то прежние представления и придется отбросить, то разве не таким же путем идет всегда человеческое познание? Именно эта фанатичная вера в свою правоту, подвигшая Великовского на его дерзостную затею, — вот что обеспечило ему место если не в истории науки, то в памяти множества людей, которых увлекла грандиозность его фантастических построений и кажущаяся неколебимость его доказательств. Именно этот замах вызывает наше уважение и наш интерес к этому человеку.

Сделав свой судьбоносный выбор, Великовский энергично берется за систематическое изложение созданной им теории. На этом этапе драма идей обретает осязаемые формы: она превращается в драматическое столкновение людей. К началу 1950 года у Великовского уже появились первые друзья, которым он время от времени приоткрывал ход своих мыслей, и первые сторонники, в том числе среди журналистов. В некоторых известных американских журналах стали появляться публикации, таинственно намекавшие на предстоящее «явление миру» ошеломительной теории, совершенно по-новому объясняющей прошлое Земли и человечества. И тогда зашевелились и будущие заклятые, на всю жизнь, враги — астрономы Гарвардского университета во главе с профессором Шепли. Слухи о предстоящей публикации книги Великовского вызвали у Шепли резкое недовольство, и он потребовал от издательства «Макмиллан» отказаться от «скандальной публикации», сопровождая это требование прозрачной угрозой ославить издательство в научном мире.

Впоследствии многие ученые готовы были признать, что в своей многолетней борьбе против «теории космических катастроф» они зачастую пользовались неблаговидными и вненаучными методами. Их нельзя извинить, но можно понять. То были годы маккартистского похода — против американской науки и американской культуры. Если угодно, этот поход можно сравнить с почти одновременной «космополитической кампанией» в СССР: то же мрачное безумие, та же маниакальная подозрительность, та же атмосфера надвигающегося погрома. Стоит ли удивляться яростной реакции ученых на книгу, которая ставила под сомнение все прежние научные истины и предлагала изменить их в угоду… Библии!