Читать онлайн «Перешагни бездну». Страница 2

В  крошечном привокзальном поселке не оказалось ошханы — харчевни.- А  в  чайхане тощий,  почерневший  от степных  ветров, с лоснящимся черной бронзой лицом индусского факира, хромой самоварчи,  по-видимому,  питался  только  черствыми   ячменными лепешками и жиденьким кокчаем и не изъявил ни малейшего желания похлопотать, чтобы    сварить хоть какую-нибудь    постную похлебку.

Кому приятно терпеть муки голода? Голод заставил сошедшего почтового поезда пассажира в тропическом  пробковом  шлеме, галифе и кавалерийских крагах пойти на местный базарчик, при­тулившийся к зданию транспортного пакгауза. Бойкие широкоску­лые степнячки, торговавшие морковью, петрушкой, дынями, захи­хикали при появлении покупателя в невиданном головном уборе. Разинул  рот и почтенный старец-аттор—торговец бакалеей, за­быв про свой бесхитростный товар, умещавшийся на тряпице, — круглое мыло, косметические притирания, лекарство для лошадей, пряности вроде перца и «зиры». Два базарчи, мерявшие аршинами полосатый тик и пестренький ситец, перешептывались, многозначительно кивая головами в сторону поразившего их пробковогошлема.

Не обращая ни на кого внимания, пассажир прошагал к мяс­нику. В лавчонке его на перекладине в рое ос и красных шмелей покачивались обрамленные, сметанным жирком бараньи освеже­ванные туши, один аппетитный вид их порождал знойные запахи шашлыка и плова.

Закинув голову в синен замызганной чалме, подставив солнцу лицо, все в белых шрамах, воззрился единственным глазом на освежеванные туши нищий из «Тысячи и одной ночи», сидевший тут же, в пыли. Губы его, обветренные, растрескавшиеся, шевели­лись, а на черно-коричневой, с бугристыми венами шее ходил под бородой вверх-вниз огромный кадык. При виде мясного изобилия кривой нищий не мог удержаться и сглатывал слюну. А сам мяс­ник, налитый здоровьем усач в белом, запятнанном коричневой кровью халате, поигрывал чудовищным мясницким ножом и лени­во, с истомой возглашал:

—  Мясо! Кому мясо?!

Когда есть мясо, котел найдется. Колебания не заняли у пас­сажира и секунды времени. Но неопытность в вопросах кулина­рии сказалась.

Мгновенно скинувший с себя дремоту мясник взмахнул сверк­нувшим клинком и, уже протягивая сочащийся кровью, покрытый сладчайший салом кусок, нет, не кусок — кусище, объявил:

—  Дважды   по «бир-ярым чайрак» — два с половиной   фунта! Смутно скользнула в мозгу мысль: «Не многовато ли?» Продажа-купля состоялась по всем правилам. Мясник добавил «ярым чайрак» курдючного сала, и хрустящие бумажки исчезли в кармане мясницкого камзола. А обладатель великолепного ба­раньего бока направился в потребкооператив за рисом. Но, увы, риса не оказалось в продаже, и пришлось купить два килограмма мирошниченковских белейших макарон. «Что ж, макароны с жаре­ной бараниной под острым соусом тоже неплохо».

Сложив покупки в свой весьма вместительный «колониальный» шлем, путешественник направился к станции. Его перехватил мрач­ный взгляд нищего.

—  Дай    грошик! — заныл Синяя Чалма. — Раскрой    кошелек, господин язычник, кяфир неверующий. Грошик! Грошик!

—  А, факир индийский! Бедняга! — расщедрился путешествен­ник  и  сунул  в  подставленную заскорузлую ладонь  кредитку. — Грошиков не держим. Вот тебе!

И не слушая слов благодарности, похожих на проклятия, по­шел в чайхану.

Самоварчи вытаращил глаза и поперхнулся при виде покупок.

—  Очень хорошо, отличный обед получится!  Вот разве лука не хватает.

—  Подбавь луку.

—  У меня в чайхане нет лука. Не держим.

Получив деньги, самоварчи сбегал за луком.

—  Очень хорошо, — приставал  он. — Вот  перца  у  меня  нет. Не держим.

Пришлось вновь авансировать самоварчи.

—  Без моркови вкус не тот. Но... не держим.

Хорошо, что базар находился рядом, и все необходимое, прав­да, не в одни прием, удалось приобрести довольно скоро.

—  Что поделаешь — у пищи пять товарищей,— ухмылялся чай­ханщик,— злой перец, ароматичный тмин, враг обоняния — чеснок, умягчитель души — масло  и  поцелуй  пери — морковка.  Да  еще, чуть не забыл, плакса-лук!

За казаном и дровами почтенный чайханщик ходил куда-то чуть ли не целый час, и путешественник изныл от ожидания и го­лода.

Наконец появились и казан, и дрова.

Станция огласилась бодрящими, многообещающими звуками: звонко гремела железная шумовка о стенки котла. Еще громче и звонче покрикивал самоварчи:

—  Пищу   готовлю!   Мясо  поджариваю.   Скоро!   Скоро!   Пищу сготовлю! Огонь дрова пожирает! Лук сало съедает!

Песню свою чайханщик прерывал, и не раз, лишь для того, чтобы потребовать от заказчика: деньги за дрова, деньги за труд, деньги за пищу. Он тут же и получал их, а тем временем из очага валили клубы дыма, затянувшего все станционные пути, в них смутно угадывался силуэт «Овечки», ставшей похожей на сказоч­ное чудовище.

Но вместе с дымом повсюду распространялись божественные, бесподобные, восхитительные запахи, и путешественник, томив­шийся с чайником кокчая на кошме, то и дело вскакивал и под­бегал к краю помоста, чтобы заглянуть в котел. А там шкворчало, шипело, урчало нечто очень приятное, золотистое, по размерам походившее на упитанного гиссарского барана. Но размеры не пу­гали. Молодой аппетит все преодолевает. А путешественник был молод и отсутствием аппетита не страдал и, едва опорожнив пиалу, бежал снова к очагу убедиться, что дым очага сделался еще более терпким, а запах из котла еще приятнее...

—  Готово! Готово! Прошу! Помойте руки, таксыр! — вынырнул из облака дыма и пара чайханщик. Он поливал из медного кумгана воду тонкой струйкой на руки и подобострастно изгибался.

Он  весь излучал  преданность  и уважение!  Уважение  и преданность! Ведь он ухаживал за худжаин зиофати — хозяином угощения, а угощение по вкусу, запаху и, главное, изобилию могло срав­ниться по меньшей мере с дастарханом самого бывшего эмира бухарского, который, говорят, умел отлично поесть. Почтитель­ность и подобострастие порождают чудеса. В деревянном поко­сившемся шкафике чайханщика вдруг нашлись и белые, пышные, хрустящие на зубах пшеничные лепешки, посыпанные кунжутом, и вымоченная в воде, нарезанная ломтиками редька «туруп», и даже уксус, которым тут же залили мелко нашинкованный лук.

Темно сделалось в глазах у путешественника, когда взгляд его остановился на трех гигантских мисках из глазурованной гли­ны, где дымились три горы сочных, почти оливкового цвета макарон, издававших ошеломляющие запахи, в которых слыша­лись ароматы и плова, и шашлыка, и кебаба, и кавардака, и шур­пы одновременно.